Смерть, любовь и мужчины Елены Майоровой - Радько Наталья Ефимовна (читать книги бесплатно полностью .txt, .fb2) 📗
«Сегодня хотел утопиться в Патриарших прудах. Сидел на скамейке, смотрел на воду и хотел… Что я говорил Лене< «Со мной ты будешь счастлива». И вот сейчас я думаю: а почему ж таки не утопился? Может, потому не утопился, что они сами не хотят быть счастливы?..»
Они — это, конечно, любимые женщины как категория. У него такая была одна, незаменимая. Они складывали свои чувства, но одна на двоих картина любви получалась такой, как будто ее писали разные люди разным стилем. Детали не совпадали, острые углы не сглаживались. Сыгранные ею героини были, как правило, несчастливы в любви, но их беды вписывались в логику драматурга. Боже мой, Лена Майорова, похоже, не знала, что ни одна из ее героинь не была так любима мужчиной, как она собственным мужем.
29 ноября 1997 года, 3-05 ночи.
«Леночка, я так ничего и не понял, что произошло с моей жизнью. Про твою я понял: со мной она закончилась.
Со мной, который на этой земле…»
Как это страшно: сидеть в полной пустоте и понимать, что с тобой закончилась жизнь любимой женщины. Единственной женщины. Что она нашла способ сделать разлуку бесконечной. Но он не так прост. Он и здесь пойдет на принцип. Разлука не будет долгой.
«Представляешь, Леночка, у меня есть такой шанс: не помереть, улучшить здоровье, купить домину или что-то другое и жить до ста лет. Но если представить, что я и половину из них не прожил, то подкрадывается к сердцу почему-то склизкая лапа и начинает, как клизму, сдавливать. Страшно. Именно прожить страшно».
Друг Шерстюка, киевлянин Макс Добровольский, написал ему после похорон Лены:
«Когда по пути в Москву меня отпаивали стюардессы (по-настоящему под конец помог лишь стакан красного сухого, и я с высохшими глазами и без всяких мыслей просто пялился в иллюминатор на озаренные вечерним солнцем облака — горы, острова и замки, как будто ведь ничего не случилось, и что бы ни случилось, — здесь вот так всегда), то я прикидывал следующее. Какова же теперь будет жизнь у Шерстюка — если даже в моей жизни не было события страшнее? Наименее вероятно (вероятности примерно пять процентов) — он сделает что-то в таком же роде. Двадцать процентов вероятности — поедет психика, поедет крыша. Наиболее же вероятное (остальные 75 %) — отправится в Штаты и там, может быть, потихоньку, лет этак через пять придет в себя».
У него получился четвертый вариант, не предусмотренный другом, но очень похожий на первый — 5 процентов. Не сама смерть, а жизнь между ее и собственной смертью — это и есть «что-то в таком же роде». Они доказали смертью свое редкое родство душ и тел. Вот такое было у них везение в любви.
ГЛАВА 11
Они жили честно, порядочно и прямо смотрели друг другу в глаза. Как равные в таланте, уме, страсти. Они жили около года в его квартире, не расписываясь. Им было уютно и весело вдвоем. Он часто вспоминал, как сделал ей предложение. Это было на кухне. Она строгала капусту, он смотрел на нее и вдруг, неожиданно для самого себя, сказал:
— Выходи за меня замуж.
— Что? — переспросила она, но он понял, что она расслышала: ее глаза засияли.
— Выходи за меня замуж.
Она опустила глаза и очень тихо ответила:
— Хорошо.
31 января 1987 года они поженились. В такси, которое везло их в ЗАГС, звучала песня «Две звезды» в исполнении Пугачевой и Кузьмина.
(УКРАДЕННАЯ КНИГА)
31 января 1997 года.
«Леночка, сегодня одиннадцать лет, как мы поженились. Я поздравляю тебя. Вот дурачье: расписались, но не обвенчались. Собирались, да все откладывали по разным поводам.
Ох, уж эти яды (химиотерапия. — Н. Р.) То ли глюки, то ли бред. Город то скроется в пурге, то неожиданно засветится огнями. Так метет или у меня время слипается? Я знаю, что любовь ломает и очень сильных людей, не в пример мне, сводит с ума, загоняет в гроб. Как же вынести потерю любимой? На окнах узоры, которые ты так любила рассматривать».
Сергей Шерстюк был необычным человеком. Штучным творением природы. Трудно перечислить его интеллектуальные погружения в разные области знаний, веры, эмоциональных глубин. Да, он считал, что с помощью интеллекта можно укрощать эмоции, навязывать их себе, переступать через них, испытывая пренебрежение и удовлетворение. Вот что он пишет в «Джазовых импровизациях на тему смерти» 24 февраля 1973 года.
«Не бойся врагов, они — для успокоения совести. Если любить ближнего — зло, следует ли из этого, что ненависть к нему — истинное чувство? — Нет. Ненависть тоже рождает привязанность. Не подпускай к себе никого, будь сторонним наблюдателем — и тогда ты осуществишь то, что желаешь осуществить, иначе растратишь силы и чувства на пустое. Работай, а из всего, что вокруг — только черпай, никого не учи, чтобы не быть похожим на пророка или Учителя. Не создавай никакой школы, знай, что любая идея пагубна, особенно та, что похожа на необходимую, — она породит новую идею и свою смерть».
7 марта 1973 года.
«Сильные люди изживают слабости, первой же слабостью считают любовь. Но изжив ее — теряют в большинстве случаев свою силу. Только любовь следует вместе со временем… Любовь ничтожна, знать, что самое сильное в тебе — ничтожество — и не ужасаться — признак величия. Ибо знать, что это ничтожно — значит действовать, творить, ведь нельзя умереть с ничтожным…»
Он думал, что рожден созерцателем и теоретиком. Что все разложит по фразам, увидит очевидный результат и приобретет жизненный и творческий опыт. Он утверждал, что драка на ул. Горького волнует его больше, чем схватка на ринге. И храбро, т. е. отстраненно, демонстрируя безмятежность и праздное любопытство, описывает, как какой-то старик избивал тростью прохожих, а потом появились какие-то типы, которые восстановили справедливость, избив всех без исключения, в том числе — старика, и сломав его трость.
28 марта 1973 года.
«…я смеюсь над собой и над людьми, а это смешно и не более».
26 апреля 1973 года.
«Мои боги — Акутагава, Достоевский, Вейнингер, Гофман, Гоголь, — как вы находите своего ученика? Мы все твои ученики, единый бог, а я — ученик всех твоих учеников. Я вижу их, когда хочу, а ты видишь всех нас, хочешь ты того или нет. Чего я хочу? Я мастер, но где моя мастерская, бумага, холсты? Моя мастерская — мой разум. Я каюсь сейчас, мои боги. Я хотел отдать свой талант, волю и страсть женщине, забыв о вас. Я каюсь, мои боги, никакая женщина, никто из живых не может принять всего этого, никто, кроме вас».
Он пишет о женщинах, о проблемах с их абортами, чувствуя себя зрителем в цирке, зоопарке, театре — в лучшем случае. Он практически отвергает любовь.
2 июня 1973 года.
«Сейчас около девяти утра. В соседней комнате спит Жрицетка, и мне стыдно, что ночью к ней приходил».
12 июня 1973 года.
«Я создан только для того, чтобы спать с Жрицеткой, я не хочу ничего больше, я не видел ее уже двадцать дней».
3 сентября 1973 года.
«Первое — я порвал с Жрицеткой: кто дал мне силы? Меня хватило на несколько дней, в этом я уверен, в том, что было потом, заслуга другой женщины. Ее заслуга в том, что когда кончились мои силы, я любил уже эту другую женщину. Кстати, они похожи. Это второе».
Сергей Шерстюк играет в слова про любовь. Он еще думает, что женщины похожи. Он еще думает, что одинок и несчастлив. А счастье уже в пути. Оно придет с Еленой Майоровой, оно измучает его, лишит веселого цинизма и отстраненности зрителя. Он разучится спать, когда ее нет дома, он будет ловить каждый ее жест, запоминать каждый вздох. И огромного количества слов, которыми он привык спасаться от всего на свете, развлекать себя и других, — ему не хватит, чтобы она окончательно поверила в безграничность его любви, чтобы она сумела находить в ней приют от всех напастей.
