Леонид Леонов: подельник эпохи - Прилепин Захар (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT) 📗
На исходе 1918 года Леонид Леонов начинает все чаще печатать в «Северном дне» свои прозаические вещи. Всего до декабря 1919 года он опубликует четыре сказки, в том числе написанную ранее «Царь и Афоня», три этюда и семь рассказов: «Епиха», «Телеграфист Опалимов», «Профессор Иван Платоныч», «Сонная явь», «Тоска», «Рыжебородый» и «Валина кукла» (последний будет позже переработан и войдет в большинство собраний сочинений Леонова).
Началось все с рассказа «Епиха», который Леонов написал по совету одного из сотрудников «Северного дня» Владимира Гадалина. Тот сказал, что Леониду стоит еще раз попробовать себя в прозе, и был прав.
«Епиха» был прочитан в литературном кружке «Северный Парнас». Собравшаяся публика осталась крайне довольной.
Рассказ не обошелся без нечисти: главным героем выведен угрюмый Епиха, молодой человек, который, мало того живет с бабкой-колдуньей, но и сам всевозможными способами ловко расправляется с «лешаками». В «Епихе» Леонов впервые упоминает имя Еноха.
В рассказе «Профессор Иван Платонович» главный герой, всю жизнь занимавшийся водорослями, до такой степени задумался о смысле жизни, что решил покончить жизнь самоубийством (впоследствии тем же способом завершит свои дни другой леоновский профессор – Грацианский). По вечерам Иван Платонович приглашал к себе пообщаться кучера Степана и однажды попросил его на своей книге о водорослях написать вместо «Проф. И.П.Вальков» – «Кучер Степан Семенович». Кучер так и сделал, за что и был немедленно изгнан профессором. Сам профессор выпрыгнул в окно.
«Тоска» – зарисовка о несчастном и некрасивом «маленьком человечке» Зеленцове, который, находясь в пивной, представляет себя герцогом, а местных проституток называет маркизами.
«Была темень, была ночь, в ночи – город, в городе улица, а на улице – я, господин Зеленцов. Да и интересно ли это кому-нибудь…» – так завершается зарисовка.
В рассказе «Сонная явь» некие любопытствующие господа устроили спиритический сеанс и общаются с духом Калигулы. Одновременно, под тем же спиритическим блюдечком, обнаруживается другой дух, рассказывающий историю об иконописце Григории, который, видя на иконах мучеников и страстотерпцев, мучительно стыдился своей молодости и силы. В итоге, когда участники сеанса засобирались домой, выяснилось, что в прихожей украли чью-то шубу.
«…Сия история должна послужить нравоучительным уроком в будущем: появление покойного императора Калигулы в длинные вечера не предвещает ничего хорошего. Впрочем, Калигула тут ни при чем».
В большинстве рассказов, при всем их очевидном несовершенстве, угадывается будущее парадоксальное леоновское мышление и, более того, все его основные темы, и самая главная из них – человеческая богооставленность.
Мотивы будущей повести «Петушихинский пролом» слышны в этюде «Мальчик Коля». Герою снятся чудовищные, совсем недетские сны:
«Будто подошел он к краю, а за краем провал, ну, думает, может быть, есть там что, а может быть, и нет ничего. Только издали кажется. И хочет подойти – и страшно. А дай, думает, подойду. Подошел – наклонился, увидел – упал. И так странно было, когда последние клочки земли ушли куда-то в сторону – а вдали бездна, внизу. И там… что было там, мальчик Коля не разглядел».
…Зато сам Лёна будет пытаться разглядеть всю жизнь. И именно эту бездну увидит еще в детстве герой романа «Пирамида», священник и еретик о. Матвей.
Юнкер № 636
20 августа 1918 года в Архангельске был принят закон о всеобщей воинской повинности.
«Призвать на действительную военную службу, – гласило Постановление, – в сроки, имеющие быть установленными Управляющим Военным Отделом Верховного Управления Северной Области, по соглашению с Управляющим Отделом Внутренних Дел, всех проживающих в пределах Северной Области граждан, родившихся в 1897, 1896, 1895, 1894 и 1898 годах».
Леонид Леонов под первый призыв не попадал: у него был еще год в запасе.
В ноябре 1918 года в Архангельск прибыл Владимир Марушевский – последний начальник генштаба армии при Временном правительстве. Вскоре после Октябрьской революции он был арестован большевиками, посажен в «Кресты», потом отпущен под «честное слово», которого, как видим, не сдержал.
Марушевский был назначен командующим еще не созданной Северной Белой армии. «Союзники» оказывали ему всяческое содействие. В подразделениях спешно организуемого воинства был восстановлен устав, знаки отличия и награды старой армии. Была проведена регистрация офицеров, и начался призыв их на военную службу.
Однако быстро создать действенную Северную армию не получалось. Набор происходил далеко не на добровольческой основе, людей не хватало, в итоге брали всех, пригодных по здоровью и возрасту.
Дело в том, что уже через несколько месяцев после прихода «союзников» настроение жителей Архангельска стало меняться на противоположное. Номинальный глава архангельского правительства Николай Чайковский докладывал в Омск Колчаку, что население живет исключительно нищенским пайком «союзников», рабочие отказываются работать, недовольных становится все больше.
В такой обстановке мобилизацию проводить было крайне сложно.
«Трудно передать настроение солдат, – писала осенью 1918 года архангельская газета «Возрождение Севера. – Тут и злоба на богачей, которые остаются в деревне, и зависть ко всякому, кто может спокойно сидеть дома, и над всем этим – упорное нежелание воевать. Жутко становится, когда послушаешь их речи. Одни ни за что не пойдут на войну, пусть лучше их убьют в деревне, другие пойдут, но при первом же случае перейдут к большевикам, чтобы опять восстановить “власть народа, власть бедноты”».
26 ноября 1918 года Леоновы присутствовали на военном параде, который Марушевский провел, дабы поднять боевой дух столь трудно сбираемого Белого воинства.
После молебна в Кафедральном соборе парадом прошли роты, сформированные из Георгиевских кавалеров, по взводу от английской и итальянской пехоты, от американского полка и от польского и русско-французского легионов. Что до архангельских призывников, допущенных показать свою выправку, то выглядели они, как признал Марушевский в своих мемуарах, безобразно:
«Лица солдат были озлоблены, болезненны и неопрятны. Длинные волосы, небрежно одетые головные уборы, невычищенная обувь».
Видя такую армию, архангельское население впадало в апатию.
Один из мемуаристов, житель Архангельска В.Бартенев так описывал быт города зимой 1918/1919 года:
«Сказывалось истощение населения на почве недостаточного питания. Продовольственная норма по карточкам составляла: хлеба – по 3/4 ф. в день, сахару – по 1 ф. в месяц, соленой рыбы было довольно, около 1 р. 25 коп. – 1 р. 50 коп. за фунт трески, мяса иногда не хватало – 5–6 руб. за фунт. Многие питались кониной – по 3 р. 50 к. за фунт. Картофеля и других овощей вовсе не стало. Не было в продаже почти никаких круп. Масло было редко и доходило до 30–40 р. за фунт. Чувствовался недостаток в хорошем мыле. Его стали приготовлять здесь из тюленьей ворвани… В этом мыле недостатка не было, но качество его было невысокое. Очень сильно нуждались в табаке; в продаже его совсем не стало. Продажа его производилась из-под полы… Молока было достаточно, но оно было дорого: дешевле 1 р. 50 к. за бутылку достать его было трудно, на рынке оно доходило до трех рублей за бутылку.
В конце 1918 года голодная, истощенная, во всем разуверившаяся толпа молча и вяло прочитывала транспаранты, выставленные на стеклах Информационного бюро, и угрюмо расходилась по домам. Только кинематографы, да концерты, да разные танцульки были полны. Искали развлечений, хотели забыться. Собрания более серьезные и деловые часто не могли состояться из-за отсутствия кворума».
