Черкасов - Герасимов Ю. К. (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
После премьеры «Дон Кихота» рецензенты «Смены» Г. Павловский и Б. Заварухин напишут удивительные слова: «Артист Черкасов, очевидно, родился для этой роли».
Да, 24 декабря 1926 года Николай Черкасов убедительно доказал, что он уже может быть не только Патом, трюкачом-эксцентриком. Любопытное совпадение: в это же самое время датские комики Карл Шенстром и Харальд Мадсен, создатели масок Пата и Паташона, снимались в Испании в фильме по роману Сервантеса в главных ролях — Дои Кихота и Санчо Пансы. Успех был весьма средним.
25 декабря 1926 года, морозным и по-питерски туманным утром Николай Черкасов, как обычно, спешил на Моховую. День предстоял хлопотный: студийные занятия, репетиции, спектакль, концерт и опять репетиции. Утренние газеты еще не появлялись, и некому было сказать, что с сегодняшнего дня он становится известным артистом. Тело побаливало от тумаков, которыми вчера награждали Дон Кихота неблагодарные односельчане, но все-таки на душе было радостно и звучали в памяти поздравления друзей.
В театре его ждал приятнейший сюрприз — приказ о присвоении 14-го разряда. Это означало амплуа «характерного».
Несколько месяцев Николай Черкасов будет играть Дон Кихота, и все яснее будет становиться, что это определение для него слишком расплывчато. И Николаю Черкасову дадут следующий — 15-й — разряд. В его актерской карточке появится новая запись: «комик-буфф».
Да, тюзовский Дон Кихот Николая Черкасова был жалким, нелепым, смешным — «буффонным», и все-таки его с полным правом можно назвать, по выражению Б. Чиркова, «младшим братом его следующих Дон Кихотов»!
Удачи и сомнения комика-буфф
Хорошо завершался для Николая Черкасова 1926 год! Он окончил техникум и поступил в лучший в Ленинграде театр, он сыграл главную роль, и его признали.
Удивительна была вся атмосфера ТЮЗа! Здесь не знали интриг и закулисного лицедейства. Здесь всегда искренне и бескорыстно радовались успеху товарища, помогали советом и делом. В этом театре не было чванливого премьерства — вчерашний «герой» сегодня самозабвенно лаял или кукарекал на дневном спектакле для самых маленьких. Все бывшие тюзяне вспоминают прежде всего не о своих ролях, а о людях театра, о «добром его воздухе». Пожалуй, наиболее точно выразила это одна из старейших тюзовских актрис, А.А. Охитина: «Мы все такие были тогда, что с нами можно было сразу коммунизм построить!»
В этом театре Николай Черкасов сразу пришелся ко двору. Общительный, неистощимо остроумный, без всякой примеси злости или ехидства, очень добрый, он сразу обрел много друзей. Внушали уважение его явная талантливость, неизменная готовность к творчеству и работоспособность.
Зимой, каждый вечер после спектакля молодые тюзовские артисты — Чирков, Денисова, Черкасов, Охитина, Масельский и другие — собирались в зрительном фойе ТЮЗа. Только называли они себя при этом «Театром новой оперетты». У этого театра нет своего помещения, штатного расписания и пока еще ни одного спектакля, зато есть отлично сыгравшаяся и спевшаяся — все-таки оперетта! — труппа.
Труппе уже два года, и ее хорошо знают в Ленинграде. Часто появлялась в рабочих, молодежных клубах тюзовская живая газета «Комсоглаз» — одна из лучших в городе. Ее программы отличались разнообразием и злободневностью, высоким профессиональным уровнем исполнения. Участие в «Комсоглазе» было важнейшим делом комсомольцев ТЮЗа, и Николай Черкасов сразу же по приходе в театр стал активнейшим его участником.
И пресса и зрители высоко оценивали выступления «Комсоглаза». Но артисты чувствовали успевшие измениться к середине двадцатых годов запросы клубной сцепы и начали поиски новых форм молодежного спектакля. Всем ясно, что спектакль должен быть жизнерадостным, современным, остроумным, с песнями и танцами. Так и возникла мысль о создании Театра новой оперетты. Пьеса для первого спектакля была написана молодым актером ТЮЗа, постоянным автором «Комсоглаза» Л. Любашевским. Музыку сочинил композитор Ю. Зандер, постановщиком стал Е. Гаккель. Свою «рабочую» оперетту авторы назвали «В трех соснах».
Сначала в этом спектакле Черкасов должен был исполнять что-то вроде вставного номера с танцами, но затем по его просьбе Любашевский ввел роль композитора Звонарева. Сейчас, в процессе репетиций, эта роль разрасталась и превращалась в одну из центральных. Николай находил для нее все новые и новые краски, изобретал оригинальные трюки и все увеличивал время своего пребывания на сцене.
Репетиции все чаще затягивались до поздней ночи, и подчас просто не хватало сил через весь город добираться до своей 10-й Красноармейской. Выручал гостеприимный дом Денисовой, которая жила недалеко от ТЮЗа, на улице Жуковского.
Моховая, короткая улица Белинского, кусочек Литейного и наконец Жуковская — знакомая дорога, такая приятная, единственная за весь день, когда можно брести нога за ногу, отдаваясь собственным мыслям, больше сегодня спешить некуда. Ну, недоспим десять минут — пустяк, не привыкать. Медленно идет Параскева Михайловна, тихонечко напевает что-то. Загрустила, устала…
— Нет, Паня, никогда из тебя настоящей певицы не получится!
— Это почему же?
— Ну сама посуди, певица голос бережет, целыми днями шепотом разговаривает, чтоб голос до сцены донести, а ты на улице распеваешь. Так что не быть тебе примадонной!
(Через десять лет П.М. Денисова, возвращаясь поздним вечером с концерта, встретит его на пустынном, как и прежде в эту пору, Литейном — странного, непривычно молчаливого. Черкасов скажет ей, что в Москве сейчас решается судьба «Депутата Балтики».)
В большой и дружной семье Денисовых все очень хорошо относились к Николаю, но особенно любил его четырехлетний сын Параскевы Михайловны Алеша. «Дядя Коля» вытягивался, превращаясь в дерево, и Алеша, вскарабкавшись на головокружительную для себя высоту, гордо смотрел на маму и бабушку. Потом дядя Коля изображал «канат»… (Много лет спустя Н.К. Черкасов на станции ленинградского метро «Автово» будет любоваться прекрасными мозаиками, выполненными по эскизам маленького друга своей молодости — художника Алексея Соколова.)
Стремительно летели короткие январские дни, заполненные до предела работой. Днем отдыхали в основном в тюзовском буфете. «Буфет у нас роскошный был, — вспоминает Охитина. — Мы, молодые, денег, конечно, никогда нет, в долг брали на „запиши“. Потом всю зарплату несли в буфет и начинали все сначала».
Но все эти житейские мелочи пока служили только поводом для шуток.
— Ты знаешь, Паня, сегодня я был главным действующим лицом трагедии.
— ?!
— Нас пригласили к одним, и столько там было пирожков, вкусные такие — с вареньем. Мне ребята говорят — «бери, мол, с собой побольше, у тебя карманы глубокие». Я и напихал, сколько влезло. А один пирожок, представляешь, с дырой оказался… Да еще в трамвае меня как следует прижали… Им смешно…
— Да ведь и тебе не грустно… — улыбается Параскева Михайловна.
3 февраля 1927 года в клубе «Старой и молодой гвардии» состоялась премьера оперетты «В трех соснах». Стены старой церкви на Фонтанке, где помещался клуб, наверное, еще никогда не слышали такого дружного смеха, как в этот вечер.
Автор пьесы так излагает ее содержание: «Где-то возле Путиловского завода появились два человека: молодой комсомолец Павел и его друг Звонарев. Павел пришел сюда искать девушку по имени Маша, когда-то спасшую его от полиции, но он не помнит даже ее лица. Вокруг них собирается шпана… Павел весь в поисках своей героини, но только не обращает внимания на Машу Глазову, которая помогает ему. Наконец все встает на свое место».
Сюжет очень прост. В это время, в середине двадцатых годов, советская оперетта представлялась тем самым пресловутым ларчиком, открыть который силились все — начиная от скромного Клуба водопроводчиков и кончая «фокстротистой» Музыкальной комедией. Что же, ларчик действительно открывался просто… На смену графам, маркизам обоего пола, миллиардерам, горничным и кокоткам — всем героям старых оперетт — пришли поэт-рабфаковец и энергичная комсомолка, «спецы» и беспризорники, шикарные нэпманские дамочки и городская шпана.
