Ее звали Марией (Документальная повесть) - Гуревич Яков Абрамович (читаем книги бесплатно TXT) 📗
И путь в авиацию был у Юрия Антипова почти таким же, как у Марии. Аэроклуб в Ленинграде, летное училище в Чугуеве. И мотивы те же, словно запрограммированные эпохой и особой, ни с чем не сравнимой тягой к небу.
Все это выявилось потом, стало определяющим в их взаимоотношениях. Вначале же были просто летчица, которой предстояло переучиваться на истребителя, и внимательно-строгий командир эскадрильи, которому приказано было помочь ей в этом.
То, что летчики 267-го ИАП приобретали в свое время в училищах, в условиях мирной или, по крайней мере, тыловой обстановки, Марии предстояло освоить в условиях, максимально приближенных к фронтовым.
В полку очень бережно относились к молодым летчикам, в строй вводили осторожно. Снова и снова заставляли изучать силуэты фашистских самолетов, запоминать их летно-тактические данные, экипаж и вооружение, уязвимые места. Не ограничиваясь этим, производили контрольные стрельбы по силуэтам самолетов.
Как правило, командир полка сам занимался с молодежью. Подробно разбирал по схемам проведенные бои, показывал, какие надо применять эволюции, как атаковать, как уходить от преследования.
Антипов относился к этим занятиям обычно скептически. По натуре он не был воспитателем. И свои обязанности командира понимал по-своему: в боевой обстановке главное — личный пример. Делай, как я! А поскольку отваги и мужества ему не занимать было — он считался в полку хорошим командиром. Тем более, что летчики в эскадрилью, считал он, приходят подготовленные, и учить их летать на истребителе в его задачу не входит.
Выступая в роли наставника и воспитателя Марии, он, может быть, только теперь впервые осознал так остро свою ответственность за человека, за эту женщину — за ее жизнь. Самоотверженная любовь родила в нем такое заботливое терпение, такую силу убеждения, какой никто прежде и предположить в нем не мог. Он изучал с ней материальную часть машины, но главное внимание уделял заповедям, которые сам добыл в бою и которые для него самого давно! уже стали своеобразным кодексом летного мастерства.
— Запомни, атаковать врага надо первым и внезапно — внезапность атаки удваивает ее силу. Ну, а чтобы появиться в воздухе, не обнаружив себя, чтобы скрыть себя от противника, настоящий летчик использует все: солнце, облачность, высоту, складки и фон местности…
Удивительное дело: ей, закончившей летную школу и считавшей себя неплохой летчицей, слушать Антипова было интересно и увлекательно. Она и сама включалась в разговор, и он сразу же приобретал характер товарищеского обмена мнениями, в котором не было уже ничего от покровительственного наставления или поучения.
Антипов, не жалея ни времени, ни сил, готовил ее к полетам.
— Подполковника нашего девиз слышала? Воюй с горячим сердцем и холодной головой! Возьми себе на заметку. А что это значит на практике? Без нужды не торопись. Оцени обстановку и, если нет возможности удобно подойти к врагу, лучше выжди. Но уж ежели атакуешь — действуй решительно, стреляй наверняка, с короткой дистанции.
Каждое занятие Антипов использовал, чтобы сообщить Марии еще хоть один секрет летного искусства. Незадолго до выезда в командировку за новыми машинами он много говорил с ней о взаимоотношениях ведущего и ведомого в бою.
— Пуще глаза береги своего товарища. Если ему угрожает опасность, помоги в первую очередь — даже если перед тобой отличная цель и явный, стопроцентный успех…
Зачет по знанию материальной части самолета и мотора, по штурманской подготовке прошел успешно. Мария по-настоящему изучила истребитель «Як-1», хорошо усвоила порядок выполнения полета.
В это время она была словно бы переполнена жизнью, которая бурлила в ней и клокотала. Страсть к небу стала еще сильнее. Как будто только теперь, когда заветная мечта приблизилась и обрела осязаемость, когда стала вырисовываться реальная возможность подняться и взмыть в небо не так, как прежде, — спокойно и осторожно, — а стремительно и неудержимо, она впервые увидела его по-настоящему — бездонным и влекущим. Даже на письма ее той поры лег отсвет этой переполненности: они насквозь пронизаны светлой любовью к родным и близким, которые остались где-то далеко-далеко, словно бы в другой жизни, о которой вспоминается сладко и мучительно.
Оставались практическое освоение полета и тренировки в технике пилотирования, когда Антипов убыл в командировку.
Командир полка вызвал к себе только что вернувшегося из дома отдыха в Ессентуках Дмитрия Тормахова, заместителя командира эскадрильи.
— С младшим лейтенантом Кулькиной знаком?
Тормахов повернул голову в сторону стоявшей навытяжку перед командиром молодой женщины в летной форме, приготовился уверенно ответить: «Никак нет, товарищ подполковник!» — и вдруг осекся. Как, неужели та самая?
Аритов заметил внезапное замешательство Тормахова, сказал, внимательно глядя ему в глаза:
— Вижу, что знаком. Ну, тем лучше. Антипов улетел, значит, тебе заканчивать обучение.
— Ясно, товарищ подполковник. Разрешите идти?
Они вышли от командира полка вместе. Встали возле опоясывавшего двор, покосившегося забора, взглянули друг на друга и неожиданно улыбнулись.
— Узнали, значит? — спросила она.
— Еще бы, не узнать!
…27 мая сорок третьего года в одном из воздушных боев на Кубани его самолет загорелся, камнем пошел вниз на глазах у отчаянно дравшихся летчиков. Домой было послано извещение. Вскоре на имя Дмитрия пришло в полк письмо от матери. «Дорогой сынок, — писала мать, — мне сообщили из штаба, что ты погиб. Но я-то знаю, что жив ты, и потому пишу тебе…» Начальник штаба показал письмо командиру полка. Вместе погоревали о хорошем летчике, но мать разубеждать не стали. Раз такая у нее вера — так тому и быть.
Между тем Тормахов, израненный, обгоревший, в то время как товарищи, уверенные, что спастись ему уже невозможно, потеряли его самолет из виду, — нашел в себе силы выпрыгнуть с парашютом у самой земли. Через три-четыре недели он убежал из госпиталя и вернулся в полк. Увидев боевые машины, услышав шум моторов, жадно вдохнув привычные запахи бензина, масла, лака и клея, он испытал забытое на время волнение, понял, что попал, наконец, домой, к своим. Смотреть на него, как на диковину, сбежались не только все летчики, но и прибористы, и техники, и оружейники. Командир полка не дал ему отрапортовать, сгреб в охапку, но, увидев, как Тормахов охнул и побледнел, растерянно выпустил из объятий, пристально взглянул на него и все понял.
— Вон ты какой гусь! — деланно возмущенно закричал он. — Сбежал из госпиталя? Ну, это тебе так не пройдет.
— На фронте, говорят, раны скорее заживают, товарищ подполковник!
— Ничего, ничего, я тебя подлечу. Под арест пойдешь! — Только глаза смеялись радостно, озорно.
На следующий день он вызвал Тормахова к себе, уставившись в стол, тоном, не допускающим возражений, твердо сказал:
— Сегодня же вылетишь в Ессентуки, в дом отдыха. Комдив дал самолет, так что немедленно отправляйся.
Тормахов понял, что возражать бесполезно.
На аэродроме его ждал самолет. Тормахов был еще метрах в пятидесяти, когда от самолета отделилась небольшая фигурка летчика, бросилась навстречу. Оказалось, молодая женщина. Короткая стрижка, курносый нос, румяные полные щеки. Неприятно покоробило — для заслуженного летчика, каким он без ложной скромности уже считал себя, могли бы выделить и мужчину. Поздоровался сухо, даже фамилию пропустил мимо ушей, когда она представлялась, молча сел в самолет.
За взлетом, да и за полетом следил придирчиво, почти с озлоблением. Однако уже через несколько минут профессиональным чутьем уловил: летчица хорошо чувствует машину, ведет ее уверенно, спокойно, можно даже сказать, чисто. К концу полета настороженность Тормахова и вовсе рассеялась, и расстались они очень дружелюбно.
И вот теперь летчица, оказывается, в их полку.
Первый совместный полет с Тормаховым в качестве инструктора был назначен на 23 февраля. С самого утра Тормахов испытывал легкое чувство досады. V всех праздник, День Советской Армии, а тут — на тебе! Но в самолет сел спокойно, ничем не выказывая своего настроения. Демонстрируя порядок выполнения полета, сделал один круг, второй. Мария сидела молча, сосредоточенно глядя на приборы и незаметно наблюдая за каждым движением своего инструктора. Когда Тормахов зашел на третий круг, она мягко и в то же время требовательно попросила:
