Дневник. Том 2 - де Гонкур Жюль (читать книги онлайн бесплатно полные версии .TXT) 📗

голода, так как совершенно ничего не ел. Я знал, что братья

Доде должны ужинать с Барресом и юной четой Гюго, но бо

ялся, что вид моей старческой физиономии навеет холод на эту

кипучую молодежь. Кроме того, я надеялся, что найду дома

остаток шоколада, так как распорядился, чтобы женщины, ожи

дая меня, приготовили себе шоколад; прихожу — нет ни шоко

лада, ни пирога, все съедено.

39

Э. и Ж. де Гонкур, т. 2

609

Я вернулся с великолепной корзиной цветов в руках — она

стояла передо мной во время банкета, и в волнении я как сле

дует не рассмотрел ее, ознакомившись только с запиской: кор

зину прислала г-жа Мирбо. Дома, потрогав и разглядев нако

нец ее содержимое, я уразумел, что это — груда букетиков,

предназначенных для украшения петлиц членов комитета... Как

глупо, как глупо!

Понедельник, 25 марта.

Опять инфлуэнца. С головной болью, утомленный этой свое

образной болезнью, я должен запастись мужеством, чтобы ра

ботать с Хаяси всю вторую половину дня, преодолевая вместе

с ним трудности перевода японских предисловий Хокусаи *, так

тяжело поддающихся переложению на наш язык.

Ох, какие муки мы испытываем, рождая этот перевод; на

желтом лбу Хаяси набухают жилы, он читает текст и, останав

ливаясь, чтобы перейти на французский язык, всякий раз перед

этим хмыкает; забавно выглядит его сморщенное от напряже

ния лицо на фоне белой двери, к которой прибиты маленькие,

вырезанные из желтоватого дерева воины, когда-то хранив

шиеся в буддийских храмах; они напоминают пряничных чело

вечков и имеют героически свирепый вид.

Среда, 27 марта.

Приходили Ренар и Потешер; говорят, что им опротивело

поведение их современников-литераторов, что явились они для

того, чтобы я помог им укрепиться в великой доктрине искус

ства; и они беседуют со мной об идеях относительно романа и

театра, которые я посеял в умах людей.

Понедельник, 22 апреля.

<...> Посетил сегодня две выставки Гиса, выставку на

улице Лаффит и выставку у Пети.

Современная критика хочет сделать из него значительную

фигуру. Напрасно это: Гис как рисовальщик — гладкописец, а

как художник — самый скверный мазила на свете.

У него есть лишь одно несомненное качество: он мастер

изображать проституток самого низкого пошиба, пристающих на

улице к прохожим. Ему удалось схватить вызывающую живот

ность лица такой девицы, обрамленного широкими, скрываю

щими лоб бандо, и похотливые повороты ее стана, не знающего

корсета, покачивание бедер при ходьбе и колыхание вздуваю-

610

щихся юбок, ее привычку держать руки в карманах передничка

и характерную манеру кое-как нацеплять на шиньон шляпку

с болтающимися завязками, чувственный трепет ее спины и

оголенных выше локтей рук, которые резко выделяются на

фоне мягко падающих складок ткани, — и это в зеленовато-во-

дянистых тонах, словно на акварели, изображающей морг.

Среда, 24 апреля.

Сегодня, прогуливаясь по улице Берри, я увидел, что все

перекрестки заняты полицейскими: забастовали рабочие омни-

бусного парка, и это привело к конфликтам *. Ну и ну, в

чудесном состоянии находится наше общество! На улице

Берри я слышу, как принцесса и ее гости, находя это забавным,

отпускают глупые шуточки такого рода: «Наконец-то мы изба

вились от шума!» или же: «Теперь, по крайней мере, можно

перейти бульвар, не боясь, что вас раздавят!» Они не пони

мают, что эти забастовки — одно из средств анархического раз

рушения старого общества.

Вторник, 30 апреля.

Выставленная в Салоне картина Каррьера «Бельвильский

театр» изображает жителей парижского предместья как бы

воскресшими из мертвых в день Страшного суда. Мазилой,

пачкающим все серым цветом, — вот кем стал человек такого

большого таланта!

Ей-богу, меня не на шутку злит Пювис де Шаванн, этот

представитель школы Идеала, со своими Музами *, словно выре

занными из фанеры, у которых ноги и руки — как у плохо

отесанных божков с острова Ява. Ей-богу, это уже невтерпеж —

такое полное отсутствие всякого таланта!

В картине «Хозяйка» стиль ампир навязывается всему, даже

садовым стульям. <...>

Пятница, 10 мая.

Ах, этот синий цвет, в который оделись женщины в нынеш

нем году, — синий цвет, вносящий в их наружность ту же рез

кую ноту, какую вносит в живопись берлинская лазурь, не

имеющая ничего общего с небесной лазурью, с лазоревыми ле

пестками незабудки, расцветшей под южным солнцем!

Вхожу в Академию изящных искусств, где открылась вы

ставка картин некоего Фуаса, изображающего епископов, на

гражденных орденом Почетного легиона, и обнаженных жен-

39*

611

щин. Ну и неприятное зрелище эти епископы и обнаженные

женщины! Но когда этот художник создает иллюзию куска рок

фора с пятнышками зелени, положенного под хрустальный кол

пак, рядом с бутылкой фронтиньяна или люнеля, покрытой из

гнившей в сырости подвала паутиной, сквозь которую проби

вается топазовый блеск вина, то он действительно равен Шар-

дену. Однако почему этот живописец сыра выставлен в Акаде

мии изящных искусств?

Суббота, 18 мая.

Поистине Коппе представляет в литературе душу мелкого

буржуа. < . . . >

Среда, 22 мая.

< . . . > Приходил Бракмон, совершенно подавленный сего

дняшним грозовым днем. Он очень похудел, осунулся, жалу

ется, что теперь вынужден прилагать усилия, чтобы гравиро

вать или написать письмо, и, дотрагиваясь до лба, говорит, что

у него творится что-то непонятное с головой.

Он возвращается в Севр, очень счастливый, очень доволь

ный тем, что нашел у Саго титульные листы романов 1830 го

да — две небольшие совершенно пустячные гравюры на дереве

Жоанно, которые он называет маленькими шедеврами.

И, уже закрывая дверь, он бросает мне с бульвара: «Вы ви

дели «Соборы» Моне? Это небольшие сгустки желтой, голубой,

розовой грязи... но издали это превосходно!» <...>

Пятница, 31 мая.

< . . . > Мои исследования по японскому искусству навлекли

на меня в данное время неприязнь многих лиц. Директор «Фи

гаро», этот балбес, обвинивший меня в антипатриотизме, к со

жалению, не одинок. От продавца гравюр, которого я не имею

чести знать, я получил письмо, и вот что он пишет по поводу

моей заметки о саксонском фарфоре в последнем выпуске «Дне

вника»: «Неужели ваше увлечение японизмом заставило вас

позабыть, что все мастера, работавшие при саксонском дворе,

были французами?» Я не удержался и позволил себе поддеть

его: «В таком случае, сударь, соблаговолите объяснить мне,

почему изделия из саксонского фарфора совершенно не похожи

на изделия из севрского фарфора?» < . . . >

612

Вторник, 4 июня.

Глядя из глубины моего сада на свечные огарки, которые

мерцают в синеве ночного неба и являются целыми мирами, я

спрашиваю себя, нет ли во всех этих мирах своих Гомеров,

своих Александров, Фидиев, Праксителей, Христов, Наполео

нов, и не заполнено ли беспредельное пространство Вселенной

таким количеством славы, что не стоит и труда приносить себя

в жертву ради того, что встречается гораздо чаще, чем принято

думать на нашей планете.

Четверг, 20 июня.

На кладбище... Неужели уже двадцать пять лет, — целых

четверть века, — как я с ним разлучен?

Обратный путь на переполненном до отказа пароходе, негде

присесть, хотя бы край скамьи, но вдруг какой-то пассажир,