Женское лицо СМЕРШа - Терещенко Анатолий Степанович (лучшие книги .txt) 📗
Я обивала пороги военкомата. Просила отправить меня на фронт. Но вместо этого я вновь оказалась на земляных работах: нас отправили рыть окопы на Воробьевых горах. Трудились там до 25 ноября…
– Валентина Семеновна, а как вы оказались в сфере интересов органов госбезопасности?
– Через военкомат нашли меня, «образованную», сотрудники НКВД и направили на специальные курсы. После их окончания 10 января 1942 года я прибыла к месту новой теперь уже не работы, а службы в район Волоколамска и приступила к обязанностям старшего контролера отделения «Военная цензура» при особом отделе НКГБ по 20-й армии Западного фронта. Это была старая, как мир, и описанная не раз в литературе служба, её называют «ПК» – перлюстрация корреспонденции. Мы выявляли в письмах факты разглашения и утечки секретных данных, паникерские настроения отдельных граждан, совершенные конкретные преступления и тэ дэ и тэ пэ. По этим данным составляли донесения. Органы особых отделов, а потом СМЕРШа брали таких лиц в проверку или разработку.
– Но, наверное, была в этой службе и другая сторона, составляющая основу объективности для принятия решения командования?
– Конечно, органы военной контрразведки, информируя командование, раскрывало ему глаза на процессы в среде личного состава, происходящие на передовой и в ближайшем от неё окружении. Правдивые письма солдат и офицеров порой положительно влияли на принятие необходимых решений.
Работать порой приходилось в жутких условиях в блиндажах и подвалах при свете фитиля, горевшего в приплюснутой гильзе. Радовались, когда подключали генератор. Работали по десять– двенадцать часов. У многих сотрудниц стремительно садилось зрение. Надо учитывать, что эти пункты находились в ближнем тылу, почти на передовой. Нас доставали и орудийные снаряды неприятеля, и минометные обстрелы, не говоря уже об авиационных бомбежках.
Пригодилось мне на фронте знание польского языка, который я изучила в Москве через польку-соседку. Когда войска 11-й гвардейской армии 2-го Белорусского фронта вошли в Литву, меня часто привлекали к допросам местных поляков и переводам документов.
В ноябре 1944 года меня отозвали в Москву.
– Встретила вас мама с сестренкой?
– Да! Мама работала всю войну на оборонном заводе. Нахлебались они горя. Приходилось ездить по полям и рыть из-под снега капусту. Со слов мамы, это была радость, когда удавалось раздобыть такое лакомство.
Приехала в военной форме, открыла шкаф, а моего гражданского барахла уже нет. Посмотрела на родительницу, а она мне:
– Валюшенька, проели мы все твои вещи. Обменяли на картофель, иначе бы не выжили. Сказала и заплакала…
– А как дальше сложилась ваша судьба?
– После войны заочно окончила Историко-архивный институт и была направлена на партийную работу заведующей кабинетом политического просвещения в одно из управлений МГБ СССР.
С образованием КГБ СССР поступила на заочное отделение Высшей партийной школы КПСС для руководящего состава органов госбезопасности.
– Говорят, преподавали там элитарные педагоги, это правда?
– Да, преподавание шло на высоком профессиональном уровне. Приглашались читать лекции крупные ученые, писатели, профессура знатных учебных заведений.
После окончания ВПШ КПСС меня направили работать в ГДР вновь по партийной линии. В 1962 году я уволилась из органов госбезопасности по семейным обстоятельствам.
На пенсии, сложа руки, не сидела. Долгие годы трудилась в Университете марксизма-ленинизма при Московском городском комитете партии, потом в редакции иновещания Комитета по радиовещанию и телевидению СССР…
В конце беседы Валентина Семеновна неожиданно для автора подняла один вопрос, который имеет право на существование.
– Смотрю иногда я на ветеранов, и все они вписаны в рамки участников Великой Отечественной войны. А я бы разделила ветеранов на фронтовиков и участников той страшной бойни. Первые сидели в окопах, с оружием в руках защищали Отечество, а другие в теплых кабинетах обитали и глубоких тылах, однако всех подвели к понятию «участников».
Фронтовики – это элита минувшей войны, и для них льготы должны быть другими.
Потом она вздохнула и заметила:
– Как же мало нас фронтовиков осталось!
Это была сущая правда. Правду всегда трудно сказать, ложь всегда легко слушать!
Чтобы читатель был более информирован о вопросах военной цензуры в годы войны и живо представил, чем занималась наша героиня, есть смысл привести текст спецсообщения Особого отдела Западного фронта о результатах просмотра корреспонденции с 25 по 30 октября 1941 года.
6 ноября 1941 г.
Совершенно секретно
ЧЛЕНУ ВОЕННОГО СОВЕТА ЗАПАДНОГО ФРОНТА
тов. БУЛГАНИНУ
Из просмотренных документов по ППС 527 установлено, что отдельные военнослужащие частей Красной Армии разглашают военную тайну. Так, например:
«Положение не очень благополучно. Не знаю, увидимся ли мы с Вами. Мы находимся около Москвы в километрах 50, а немец от нас в километрах 10, так что самолеты нам покою не дают, бомбят нашу деревню, а отступать больше ни на шагу назад, только вперед. Мы немца победили бы, только авиации нашей мало летает, а немецкой летает много».
(Из письма Дворникова С.И., стройвзвод, отдельный батальон связи).
«Наш батальон связи, как первый на передовой линии, но я теперь вижу стон бойцов, убитых бойцов и командиров и все время на холоде, и все время на выходе, т. е. на линии. С собой таскаешь телефонный аппарат, когда противогаз, гранаты, бутылки с горючим для поджога танков…
На сегодняшний день я вижу только с минуты на минуту смерть, гул от самолетов, бомбят, из орудий, а которые бойцы попадут в плен, то фин берет винтовку и еще пришибет, а нашему бойцу говорит: «Русь, русь иди домой» и обязательно к ним в тыл, из тыла уйти все равно можно. А бывает так – пройдет русский боец с полкилометра, то по нему будут стрелять. Русские жители не стали эвакуироваться из населенного пункта, они говорят: «Куда мы будем эвакуироваться, пусть убивают на своей родине…» Харчи очень плохие бывают, когда идешь на выход».
(Из письма Горбунова У.И., отдельный батальон связи, 3-я рота).
«Теперь сообщу о том, что я пережил, в особенности со 2-го октября и по настоящее время. Первое – с 2-го числа на нашем направлении противник начал наступление, бомбил два дня, а 3 числа захватил нас врасплох своими танками и разбил все наши машины и окружил нас со всех сторон…
Мы бежали в тыл трое суток, голодные и не спавши. Перенес и теперь переношу большие трудности и что будет дальше, не знаю, останусь жив или нет».
(Из письма Медведева. 856 окшр – отдельная кабельно-шестовая рота. – Авт.)
«Мы находимся сейчас в худших условиях. Когда жили от фронта в 60 км, не знали ничего. Теперь видим голод и холод. Враг нас рассеял по всему Западному фронту и выбирался я ровно 13 дней, прошел более 400 км лесами и болотами. Долго жить не приходится, все равно помирать, что там, что здесь. Под Москвой, наверное, придется помереть, далее не уйти».
(Из письма Орехова И., обс (отдельный батальон связи. – Авт.), 2-я рота).
«Каждую минуту ждем смерти сверху и снизу. Мои товарищи, которые со мной приехали на фронт, жизнь свою покончили, как раз попали под бомбежку то есть разбило всю мою машину».
(Из письма Смирновой В.С. – ППС (полевая почтовая станция) 527).
«Наш полк весь разбит. На нас напали врасплох германцы, мы кинулись кто в чем, чтобы успеть выскочить, тот остался жив, нас из 250 осталось только 28. Вот мы были в г. Кирове, вот его забрали, теперь мы уже двигаемся к Туле, все разбиты. Подразделение формируется, но мы пока ещё не хотим формироваться, как сформируют, так погонят на фронт».
(Из письма Чулкова К.Ф. – 907 обс).
«Но самое страшное – это отступление, в котором никакого нет порядка. Это страшнее фронта и мы отступали почти до самой Десны. Пришлось выходить два раза из окружения и из этого осталось пока одно – это я жив, не имею ранения. Не знаю, что будет дальше. Из нашего б-на осталось чел. 30. Немец больше воюет авиацией, танками и автоматическим оружием, здорово бьет минометами. Сейчас я нахожусь около гор. Подольска, под Москвой, ждем направления, куда – не знаю. Настроение не плохое, но уже надоела эта волокита с войной».
(Из письма Васивцева Г.А. – в/ч 456/1).
«Живу я сейчас очень плохо, обмундирование зимнее не дают, а в летнем, сам знаешь, как в настоящее время ходить очень холодно. Комиссар говорит, что скоро дадут, а это скоро, возможно, протянется целый год… Кормят тоже незавидно, одним словом можно сказать плохо».
(Из письма Манаева В.А. – 907 обс).
«Мне стало трудно жить, холод, сырость, а спим в лесу, одежда легкая, зимнюю все еще не дают. Сейчас сильные дожди идут, ездить плохо и опасно стало, часто охотится Гитлер на движущиеся колонны. И еще сообщаю, что у нас новости – много помирает от спирта, напьется и помрет».
Из письма Костюк – 573 оаб (отдельный автобатальон. – Авт), 1-я рота.
«Всякая живая мысль и искусство кажутся миром далеких сновидений, какой-то чужой жизнью, чуть ли не посторонней. Настроение мое, с одной стороны, неважное, а другой, какое-то успокаивающее. Никак (не) смириться с той распущенностью, расхлябанностью, недисциплинированностью, которые царят среди рядовых командиров при штабе. Компания разношерстная, грубая, неряшливая до безобразия и исключительно узкошкурная».
(Из письма Герасимовой Ю.П. – ППС 527).
Вышеизложенное сообщаю для Вашего сведения.
