Тринадцать женщин, которые изменили мир - Ландрам Джин (читать бесплатно книги без сокращений txt) 📗
В шестилетнем возрасте Мария попала под машину на улице Манхэттена, и ее протащило целый квартал. Она была в коме в течение двенадцати дней и лежала в больнице двадцать два дня. Никто не ожидал, что она выживет. Эта ранняя травма, казалось, вдохнула в нее страстную решимость преодолевать все будущие препятствия в жизни и способность к обязательным сверхдостижениям во всем, что бы она ни пыталась сделать. Она оправилась от этого раннего кризиса без видимых последствий.
Каллас позже вспоминала о своем детстве: «Только когда я пела, я чувствовала, что меня любят». В одиннадцать лет она слушала Лили Пане в Нью-Йоркской «Метрополитен Опера» и предсказала: «Когда-нибудь я сама стану звездой, большей звездой, чем она». И стала. Одной из причин такого решения было ее маниакальное желание успокоить больное самолюбие. Ее старшая сестра Джекки всегда была любимицей ее матери. По словам Каллас, «Джекки была красива, умна и общительна». Себя Мария видела толстой, уродливой, близорукой, неуклюжей и замкнутой. Это чувство собственной неполноценности и неуверенности привели Каллас к ее классическим сверхдостижениям как к компенсации. По словам мужа Каллас, Батисты, Мария полагала, что ее мать украла у нее детство. Каллас сообщила репортеру в интервью: «Моя мать.., как только осознала мое вокальное дарование, тут же решила сделать из меня чудо-ребенка как можно быстрее». А затем добавила: «Я вынуждена была репетировать снова и снова до полного изнеможения». Мария никогда не забывала своего несчастливого детства, заполненного до краев тяжелыми упражнениями и работой. В 1957 году она рассказывала в интервью итальянскому журналу: «Я должна была учиться, мне запрещалось без какого-то практического смысла проводить время… Практически меня лишили каких бы то ни было светлых воспоминаний об отрочестве».
Мария постоянно ела, пытаясь восполнить едой отсутствие привязанности к ней холодной, но требовательной матери и смягчить свою незащищенность. Ко времени достижения подросткового возраста она была пяти футов и восьми дюймов ростом, но весила почти две сотни фунтов. В этом смысле Каллас так и осталась на всю жизнь незащищенной, и в 1970 году призналась репортеру: «Я никогда не уверена в самой себе, меня постоянно гложут разнообразные сомнения и опасения».
Формальное образование для Марии закончилось к тринадцатилетнему возрасту, когда она закончила восьмой класс манхэттенской средней школы. В этот момент ее мать рассорилась с ее отцом, схватила двух девочек-подростков в охапку и отправилась в Афины. Мать Марии использовала все связи семейства, чтобы попытаться устроить ее для продолжения образования в престижной Королевской музыкальной консерватории. Туда по традиции принимали только шестнадцатилетних, поэтому Марии пришлось солгать относительно своего возраста, поскольку ей к этому времени было только четырнадцать лет. Благодаря ее рослости обман прошел незамеченным. Мария начала учиться в консерватории под руководством известной испанской дивы Эльвиры де Идальго. Позднее Каллас скажет с большим теплом: «За всю свою подготовку и за все мое художественное воспитание как актрисы и человека музыки я обязана Эльвире де Идальго» В возрасте шестнадцати лет она завоевала первый приз в консерваторском выпускном конкурсе и начала зарабатывать деньги своим голосом. Она пела в Афинском лирическом театре во время Второй мировой войны, часто поддерживая материально свою семью в течение этого лихорадочного периода. В 1941 году, в девятнадцатилетнем возрасте, Мария пела свою первую партию в настоящей опере, «Тоска», за баснословную королевскую плату – шестьдесят пять долларов.
Мария обожала своего отсутствующего отца и ненавидела мать. Один из ее друзей по школе вокала описывал мать Марии как женщину, чем-то удивительно напоминающую гренадера, женщину, которая постоянно «и толкала, и толкала, и толкала Марию». Дедушка Марии, Леонидас Лонтцаунис, отозвался об отношениях между Марией и ее матерью вскоре после смерти последней следующим образом: «Она (Лиза) была амбициозной, истеричной женщиной, у которой никогда не была настоящего друга… Она эксплуатировала Марию и постоянно экономила, даже сама делала Марии кукол. Это была настоящая землечерпалка денег… Мария каждый месяц посылала деньги чеками своей сестре, матери и отцу. Так вот ее матери всегда не хватало, она требовала все больше и больше». Каллас вспоминает: «Я обожала моего отца» и при этом настойчиво обвиняла в своих разочарованиях в жизни и любви родную мать. Она купила матери после турне по Мексике в 1950 году меховую шубу и распрощалась с ней навсегда. После тридцати лет она никогда ее больше не видела.
Каллас возвратилась в Нью-Йорк из Афин летом 1945 года, чтобы добиваться достойной ее карьеры. Она не испытывала никакого страха, несмотря на личную неустроенность, и позже говорила о своем переезде в Соединенные Штаты и о разлуке с семьей и друзьями: «В двадцать один год, одна и без единого цента, я взошла в Афинах на корабль, отплывающий в Нью-Йорк. Нет, я ничего не боялась.» Она встретилась со своим любимым отцом только для того, чтобы узнать, что он живет с женщиной, которую она была не в силах переносить. Доказательством того, что Каллас всю жизнь была крайне вспыльчива, явилась пластинка, разбитая ею собственноручно на голове у этой женщины, после того как мачехе не понравилось ее пение. Каллас провела следующие два года, пробуясь на роли в Чикаго, Сан-Франциско и Нью-Йорке. Эдвард Джонсон из нью-йоркского «Метрополитен-Опера» предложил ей ведущие партии в «Мадам Баттерфляй» и «Фиделио». Что касается участия в «Баттерфляй» , Каллас вспоминает, что ее внутренний голос посоветовал ей отказаться от роли. Она самокритично признавалась: «Я была тогда очень толстой – 210 фунтов. Кроме того, это была не самая моя лучшая роль.» Мария, никогда не колеблющаяся, чтобы честно высказать свое мнение, объяснила свое решение так: «Опера по-английски звучит слишком глупо. Никто не воспринимает это всерьез.» («Life», 31 октября 1955 г.) Тем временем Каллас в Нью-Йорке подписала контракт на выступления в Вероне, в Италии, в течение августа 1947 года, дебютировав в «Джиоконде». В Вероне ею восхищался маэстро Туллио Серафин, который стал ее руководителем на следующие два года. Он приглашал ее на роли в Венеции, Флоренции и Турине. Судьба вмешалась, и дала Марии первый большой шанс, когда ведущая певица в беллиниевских «Пуританах» заболела. Счастливый случай сыграл свою роль, и ей предложили в качестве испытания колоратурную партию в опере. Каллас всегда имела экстраординарную память и потрясла музыкальный мир, блестяще выучив роль всего за пять дней.
Карьера Каллас продвигалась. Итальянское оперное общество приняло ее, и она решила сделать Италию своим домом, местом, где она наконец была нужна и желанна. В течение этого времени ее постоянно осыпал знаками внимания и восхищения итальянский промышленник, которого угораздило быть еще и фанатиком оперы – итальянский миллионер Джиованни Батиста Менеджини. Он был бакалавром и был на двадцать семь лет старше нее. Всегда порывистая, Каллас вышла замуж за Батисту меньше чем через год после знакомства – 21 апреля 1949 года. Он был ее менеджером, руководителем и компаньоном в течение следующих десяти лет.
Каллас уже приняла обязательство выступать в Буэнос-Айресе, в Аргентине, в течение 1949 года и оставила своего новоиспеченного мужа через день после бракосочетания, чтобы закончить трехмесячное выступление в «Театро Колон». Затем она открыла сезон «Нормой» в Мехико в 1950 году. Каллас была одинока в этой стране третьего мира, где она испытывала острую нехватку близких родственных или дружеских отношений. Одиночество и неустроенность достигли апогея, и она все время ела для достижения психологического комфорта. В начале 50-х Каллас стала очень массивной, и ее вес начинал становиться препятствием для сценической карьеры. Ипохондрия не знала никаких границ. Ее письма были заполнены заверениями в одиночестве и страхе. Она была постоянно больна и ежедневно писала мужу: "Я должна признаться, что я заболела в этой проклятой Мексике с момента приезда. Я не чувствовала себя хорошо ни единого дня. " И позже: «Я побила собственный рекорд – 8. 30 утра, а я все еще не могу заснуть. Я думаю, что скоро сойду с ума здесь, в Мексике.»
