Беседы - Агеев Александр Иванович (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно txt) 📗

— Т. е. радары его вели?

— Конечно. Рядом с ним несколько раз на небольшой скорости пролетал реактивный самолет. Если бы скорость была большая, он перевернул бы Руста.

— Но команду сбить так никто и не отдал?

— Когда сбили южнокорейский самолет, был большой скандал. На политбюро нас упрекали в том, что мы сбили гражданский самолет, погибли люди. Поэтому Руста не тронули. В это время Горбачев, Рыжков, Соколов, Шеварднадзе находились в Берлине на консультативном совещании членов Варшавского договора. Прилетели они в пятницу вечером, а в субботу состоялось политбюро — и всех поснимали, в том числе Соколова. Назначили меня. Вызвал меня Горбачев и говорит: надо сокращать. Мы сократили пять армий, два округа, высвободилось достаточно много людей. О, хорошо, давай-ка создадим корпус для строительства дорог в Нечерноземье! Короче говоря, эти люди работали, только не в армии. Учились военному делу, а работали, как заключенные, если не хуже. В общем, я понял, что Горбачев о защите государства не заботится, одни разговоры.

17 марта народ проголосовал за сохранение Союза Советских Социалистических Республик. На второй день он собирает в Огареве всех представителей союзных республик и вопреки воле народа ставит вопрос о создании Союза Суверенных Государств. Я и Крючков выступили: «Михаил Сергеевич, это противоречит народному волеизъявлению, армия развалится!» — «А, ты ничего не понимаешь, иди». И больше меня не пригласили. То же самое и с Крючковым.

В августе 1991 г. можно было развязать гражданскую войну, но я не стал захватывать аэродромы, все части вывел из Москвы, приказал никому не стрелять, и кровопролития не было. Три человека погибли совершенно случайно. Войска ввели для охраны. Пока мы охраняли — все было в порядке. Не стали охранять — и три мешка самых лучших бриллиантов оказались в Америке. Вы помните, был такой Козленок? И ведь бриллианты не возвратили.

— А если бы можно было вернуться в то время, как бы Вы поступили, зная, что произойдет дальше?

— Историю не перепишешь. Сейчас можно только фантазировать.

— Когда Вы почувствовали, что Горбачев — государственный изменник? Или не было такого ощущения?

— Дело не в ощущениях. Если воля народа — сохранить Союз, а он проводит политику, идущую вразрез с этой волей, то это, по-моему, и есть измена.

— А как Вы к Ельцину относились в то время?

— Как к шуту, пьянице и лгуну, как к человеку, недостойному звания человека. А как можно относиться иначе, если он при всех оправлялся под самолетом или спал пьяный, когда его ждали члены парламента. Это просто неуважение. Вообще, Ельцин был неглубокий политик. Им руководили Яковлев, Афанасьев, Шеварднадзе, Ростропович — все те, кто входил в так называемую демократическую платформу.

— Насколько оборонный потенциал страны уменьшился за горбачевский период?

— Этого я точно не знаю, но думаю — раз в 100.

— Представим себе, что возникает какая-то серьезная угроза, конфликт с НАТО. Как Вы думаете, НАТО нас боится?

— Конечно, не боится.

— А вот еще ситуация: грузино-осетинский конфликт, американский корабль подходит к побережью Крыма, и кто-то с набережной стреляет по нему из гранатомета. Что произойдет дальше? Американцы ответят?

— Трудно сказать. Задачки можно формулировать как угодно. Такой выстрел может остаться без ответа. С другой стороны, Америка может ударить и по Крыму, и по Москве или по любому нашему портовому городу. Все возможно.

— Т. е. в плане обороноспособности у нас все держится на честном слове?

— Я думаю, что и честное слово — тоже вранье. Хотя сейчас говорят, что армия приобрела новый облик: раньше были дивизии, армии, фронты, а теперь бригады и корпуса. В бригаде три батальона.

— Как Вы думаете, война возможна?

— Полагаю, возможна. Об этом говорят сами американцы. Бжезинский спит и видит, как бы разделить Россию на три части — Московию, Сибирь и Дальний Восток.

Сейчас в Москве засилье зарубежных фирм, русские работают на иностранцев. Во время войны у немцев в промышленности было занято 32 млн рабочих, в том числе 2,5 млн наших пленных, а у нас — 18 млн, но техники мы произвели больше. За счет чего?

— За счет энтузиазма и профессионализма?

— Во-первых, у нас есть все свое — и уголь, и сталь, и нефть. А они одной только хромовой руды привезли из Швеции 10 млн т, а еще говорят, что Швеция нейтральная страна. Приборы для немецких самолетов и танков делали в Швейцарии. Вся Европа на них работала, кроме Англии. А мы голодали, спали у станков, но дело делали. Почти всю промышленность пришлось переместить с запада на восток. Строят где? Там, где люди. Строили больше на западе. А сейчас какая политика? Как Вы думаете, нужно ли направлять людей в Сибирь, чтобы ее осваивать?

— Нужно. Иначе мы ее потеряем.

— А теперь смотрите, что происходит, какая политика проводится: Уссурийское автомобильное училище ликвидировали, Уссурийское суворовское тоже. В Хабаровске закрыли строительное училище, в Благовещенске закрыли два училища, еще одно — в Омске. Когда я командовал Дальневосточным военным округом, на его территории было 6,5 млн населения, а сейчас меньше 5 млн.

А ведь когда-то прапорщик пришел в Золотую Губу и основал Владивосток. Капитан приплыл и поставил пост Хабаровка. И заселяли, заселяли, заселяли теми, кто провинился, или подкупали людей — давали лошадь, корову и 20 руб. в придачу. Лишь бы только они ехали в Сибирь. Посмотрите, немцы дошли почти до Волги, нам призывать уже было некого. И все же мы победили. За счет чего?

— Благодаря сибирским парням?

— Не только. СССР сделал больше танков и самолетов, чем немцы. Ученые, интеллигенция работали на оборону. А сейчас где интеллигенция? Разбежалась. Мы не можем выпускать некоторые виды военной продукции, потому что нет специалистов.

— Вы руководили разными коллективами — от роты до округа и армии. Назовите три Ваших принципа управления.

— Во-первых, утром я вставал пораньше, приезжал на работу, просматривал документы. Потом принимал доклады командующих: Дальний Восток, доложите обстановку! И так по всей стране. А как иначе? Каждый день узнавал положение дел во всех округах, во всех группах. В 10 часов вызывали в Кремль: то одно, то другое, то третье. Часов в 8–9 работа там заканчивалась, а я еще часов до 12 сидел с документами.

— Смерть Ахромеева — это самоубийство или убийство?

— Я считаю, самоубийство. Нам в тюрьме перед судом давали дело для ознакомления. Он, использовав папку с делом, изготовил что-то вроде ремешка и привязал его к ручке окна, но ремешок порвался. Прежде чем совершить вторую попытку, он написал записку: «Плохой из меня самоубийца, но попробую еще раз». И до этого написал четыре записки, где объяснил, что не хочет жить, потому что дело, за которое он боролся всю жизнь, оказалось несостоятельным.

— Как Вы оцениваете события октября 1993 г.?

— Я в это время находился в тюрьме. Нас месяца четыре судили-рядили, но никто же ни в чем не виноват. Скажите, можно ли обвинять меня в измене Родине, если я с 17 лет пошел в армию, чтобы ее защищать?

— Как работали следователи? Вели дело корректно или пытались подтасовывать факты, отрабатывая политический заказ?

— Те, что поддерживали Ельцина, пытались использовать сомнительные методы, но были среди них и объективные, порядочные люди. Некто Леканов спровоцировал меня давать показания без адвоката. Ну, я чистосердечно рассказал, что и как было. На третий день мои показания и показания Крючкова были напечатаны во всех немецких газетах. Продали. По-моему, самый большой преступник — это Степанков. Я мог бы и не пойти под арест — со мной была охрана. Тогда, наверное, пришлось бы стрелять.

— Кто Вас арестовывал?

— Баранников. Со мной был охранник, полковник Петр Алексеевич Акимов. Я вышел первым, подходит Баранников: я прошу Вас пройти со мной. Зашли в комнату, там сидит Степанков: оружие есть? Я говорю: нет. Вы арестованы. Я спрашиваю: какое Вы имеете право меня арестовывать? Он отвечает: имею. Посадили в машину, и мы ждали часа полтора, пока они рассадили по автобусам Рязанскую школу — впереди ехало два автобуса, сзади два автобуса и по бокам, чтобы мы не убежали.