Последний солдат Третьего рейха - Сайер Ги (библиотека электронных книг .TXT) 📗
– Но ты же слышал сводку: их окружили, у них не осталось оружия, что им оставалось делать? Они были вынуждены сдаться.
– Тогда надо попытаться их спасти, – сказал кто-то.
– Бесполезно, – заметил солдат постарше. – Теперь уже все кончено…
– Черт, черт, черт! – Гальс стиснул кулаки. – Просто не верится!
Для одних падение Сталинграда стало болезненным ударом; у других это событие вызвало желание отомстить, поднявшее боевой дух. Среди нас, учитывая разброс в возрасте, не было единого мнения. У старших преобладали пораженческие настроения, а молодые со всей решимостью собирались освободить боевых товарищей. Мы уже направлялись в казарму, когда возникла стычка, в которой был виноват в основном я.
Парень с разбитым коленом, водитель проклятого «рено», наткнулся на меня.
– Что, доволен? – сказал он. – Кажется, завтра мы возвращаемся.
На его лице была написана ирония. Я почувствовал, что краснею от гнева.
– Ну, хватит, – закричал я. – Мы отступаем, и это по твоей вине, а мой дядя погиб в Сталинграде. Он побледнел:
– Кто сказал тебе, что он погиб?
– А если не погиб, еще хуже. – Я продолжал кричать: – Ты просто трус. Разве не ты сказал мне: лучше бросить их на произвол судьбы!
Мой попутчик не мог прийти в себя. Он посмотрел вокруг. Затем схватил меня за ворот.
– Заткнись, – приказал он, замахнувшись. Я ударил его в голень. Он собирался ответить мне ударом, когда его руку перехватил Гальс.
– Достаточно, – спокойно сказал он. – Прекрати, или окажешься в карцере.
– Вот оно что. Еще один парень, которому нравится то, что с ним произойдет? – Мой противник не мог сдержаться от гнева. – Я вам покажу, всем вам…
– Перестань, – настаивал Галцс.
– Да пошел ты.
Больше он не успел ничего сказать. Кулак Гальса опустился ему на подбородок. Он согнулся и упал на снег. К этому времени подошел Ленсен.
– Вы, чертовы недоноски! – кричал водитель. Он попытался встать и снова вступить в драку.
Приземистый, крепко сложенный Ленсен ударил его в лицо носком ботинка, подкованным металлом, еще до того, как тот успел подняться. От боли шофер закричал и упал на снег и поднес руки к окровавленному лицу.
Мы не стали продолжать драку и вернулись к своим, тяжело дыша и ругаясь. Стоявшие рядом солдаты мрачно взглянули на нас, а двое из них помогли водителю подняться на ноги. Он еще что-то кричал.
– Надо будет за ним приглядывать, – предупредил Гальс. – Вдруг пальнет нам в спину, когда пойдем в атаку.
Подъем на следующий день состоялся позже обычного. Когда мы пошли на перекличку роты, в лицо нам ударил порыв ветра, смешанного со снегом. Чтобы защититься от снеговых порывов, мы подняли воротники, и тут услыхали приятную новость. Фельдфебель Лаус, которого мы не видели уже целую вечность, стоял перед нами, держа в обеих руках бумажку. Ему тоже мешал ветер.
– Солдаты! – прочитал он, пользуясь промежутком между двумя порывами. – Верховное командование, понимая, в каком вы состоянии, дает вам суточный отпуск. Тем не менее, учитывая сложность положения, в любую минуту может поступить приказ о сборе. Поэтому каждые два часа появляйтесь в казармах. Нечего и говорить, что времени на подружек или визит к семье у вас не будет, – добавил он со смешком. – Но хоть успеете им написать.
Двоих солдат Лаус послал забрать и разнести почту. Мне прислали четыре письма и посылку. Мы хотели осмотреть Харьков, но погода загнала нас в дом. Весь день мы отдыхали, готовясь к пути обратно. Поэтому, когда на следующий день нам сообщили, что мы привезем продовольствие и вооружение подразделению, находящемуся в районе боевых действий, где-то южнее Воронежа, новость эту мы восприняли без восторга.
– Да ладно, – сказал Гальс. – Какая разница, в каком снегу застрять, у Киева или у Воронежа.
– Точно, – осторожно произнес Оленсгейм. – Но Воронеж – это уже фронт.
– Да знаю я, – сказал Гальс. – Все равно когда-нибудь мы попадем на фронт.
Я же не знал, что и думать. Что творится на полях сражения? Меня разбирало и любопытство и страх.
Глава 2
Фронт
Казалось, что зима никогда не закончится. Каждый день почти непрерывно шел снег. В конце февраля, а может, в начале марта – уж и не помню точно когда, – нас по железной дороге доставили в городок – основной центр поставок. Он был расположен километрах в пятидесяти от Харькова. В больших сараях находились склады продовольствия, палаток, лекарств и боеприпасов: все ячейки, любое свободное место было ими заполнено. Мастерские частично располагались в зданиях, частично – под открытым небом. Солдаты, пальцы которых от холода уже не могли держать гаечный ключ, дули на руки. За пределами города были сооружены траншеи и укрепления. В этой части страны партизанские атаки не были редкостью. Когда начиналось нападение, механики бросали инструменты и брались за автоматы, защищая оборудование и самих себя.
– Единственное, что здесь хорошо, так это кормежка, – сказал мне один солдат. – Работы уйма. Самим же приходится себя оборонять: мы патрулируем по очереди. А с партизанами шутки плохи. Они нам причинили массу неприятностей, много всего уничтожили. Несколько раз командир просил прислать ему роту пехоты на помощь, – но прислали ее лишь единожды. Была тут рота СС, но шесть дней спустя их направили в Шестую армию. А у нас и так уже сорок убитых.
Во второй половине дня мы прикрепили к четырехколесным тележкам, взятым у русских, полозья – получились сани. Было несколько настоящих санок – простых и даже повозок, в которые запрягали лошадей с украшениями. Их всех реквизировали у местных жителей. Помню, когда мы отправились в путь, процессия напомнила мне рождественскую, только везли-то мы пули и гранаты.
Мы направились на северо-запад к Воронежу. Все получили особые рационы, рассчитанные на холод, новые аптечки и двухдневный запас приготовленных заранее обедов. Мы ехали по дороге, то тут, то там засыпанной снегом, которая пересекала линию обороны, разрезавшую степь. Толстый солдат в капюшоне – единственный караульный в окрестности – приветственно помахал нам, когда мы проезжали мимо. Он казался таким уязвимым здесь: стоял, опираясь на трубу, ноги по колено в снегу.
После часа пути снега стало еще больше. Наши кожаные сапоги, несмотря на то что они прекрасно защищали от влаги, были все же не приспособлены для снежных метровых сугробов. Мы быстро уставали, садились на повозки или сани, подобно калекам. Когда же бежали рядом, я запускал пальцы в гриву лошадей, напоминавшую по длине овечью шерсть. Но лошади шли слишком быстро, от этого мы еще больше уставали, с нас ручьем лил пот, несмотря на холод. Время от времени кто-нибудь во главе колонны останавливался и смотрел, как идет конвой, пользуясь возможностью перевести дыхание под этим предлогом. Возобновляли путь они уже в тылу конвоя: я ни разу не видел, чтобы кто-то пошел впереди колонны.
Гальс, настоящий друг, держался за лошадь с другой стороны. Хотя он был покрупнее меня и сильнее, видно было, что и его силы на пределе. Лицо Гальса почти полностью скрывал поднятый воротник и шапка, надвинутая как можно глубже. Из покрасневшего носа текло, как и у остальных.
Мы почти не говорили. Я научился молчанию, как настоящий немец. Но даже и без слов знал, что Гальс – настоящий друг, что он испытывает ко мне те же добрые чувства, как и я к нему. Время от времени мы ободряюще улыбались друг другу, словно говорили: «Не сдавайся! Прорвемся!»
В каком-то овраге мы остановились. Чувствуя, что больше не выдержу, я присел на край повозки. Ноги словно одеревенели, на лице моем было написано отчаяние.
Гальс бросился в сугроб.
– Ай, бедные мои ноги.
По всей длине конвоя солдаты сидели или лежали в снегу.
– Мы что, здесь заночуем? – спросил молодой солдат, сидевший рядом со мною. Мы окинули друг друга встревоженным взглядом.
