Девочка с косичками - Солодов Анатолий Семенович (мир книг .txt) 📗
У Друлинга не было повода для подозрения или даже тени сомнения, но он тем не менее уверил себя в обратном и заподозрил Нину.
«А не подослана ли она ко мне партизанами?» — подумал он и тут же у него родился план, который незамедлительно решил осуществить.
Чтобы выполнить этот план, он вызвал Экерта и посвятил его во все детали своей хитро задуманной ловушки.
Друлинг говорил с Экертом сухо, короткими резкими фразами. Экерт ясно сознавал то, о чём говорил ему шеф, хотя слышал голос его будто издалека, настолько собственные мысли мешали слушать. Думал он о себе. Служа немцам как верный холуй и не жалея ничего святого на свете для этой службы и подчас не считаясь с самим собой, он никак не мог понять, почему это немец постоянно говорит с ним всегда пренебрежительно, точно видит перед собой не подобного себе, а что-то вроде животного, которого ничем нельзя назвать. Слушая Друлинга, Экерт никак не мог отделаться от мысли, невзначай пришедшей на ум. Голос
Друлинга шероховатый, резкий напоминал Экерту чем-то звук, который раздаётся при досылке патрона в патронник,
— Взрывы в Оболи, Экерт, это не есть акции партизан. Внутри гарнизона действуют другие бандиты. Их надо уничтожить. Ты это сделаешь. Слышишь? Ты и твоя полиция, которая жрёт самогон и ничего не делает. Ты понимаешь, чем это может кончиться, если не выловить бандитов.
— Понимаю, — Экерт поёжился.
— Нет, Экерт. Ты ни черта не понимаешь. Если гестапо возьмётся за это дело, то оно выкинет меня из этого кресла и отправит на фронт, а с тебя спросят по-другому.
Экерту хотелось возразить Друлингу, что тот несправедливо и беспричинно винит его, но, находясь в полной зависимости от немцев, он ничего не мог сказать в свою защиту. Искорка несогласия, чуть вспыхнувшая в его мозгу, тут же угасла, придавленная покорностью. Он чувствовал себя как паук в жестяной коробке, из которой не было выхода, и потому совершенно не мог постоять за себя, когда ему явно угрожали.
— Я сделаю всё, не поскуплюсь собой, господин майор, а выслежу бандитов, — только и сказал Экерт в ответ на угрозу Друлинга.
— Один со своими шавками ты ничего не сделаешь, Экерт, — возразил Друлинг. — Слушай меня внимательно.
На миг он замолк, встал из-за стола, прошёлся по кабинету, постоял у окна, прищуренным взглядом прощупал обольские дома, потом, подойдя к двери и закрыв её на замок, вернулся к своему креслу. Закуривая, он налёг грудью на стол, выкинул из лачки Экерту сигарету. Когда тот поспешно прикурил от его зажигалки, Друлинг шёпотом проговорил:
— Сделаешь то, что прикажу. Слышишь, и никакой инициативы от себя. Это нужно выполнить тонко, без выстрелов. Как это у вас там говорят… Чтобы комар носа не подточил.
— Слушаюсь. — Экерт поспешно кивнул головой и подвинулся ближе к столу. Когда Друлинг подробно изложил суть своего замысла, Экерт ухмыльнулся:
— Добро, закумекано. Настоящим дельцем попахивает.
— Справишься?
_ Исполнить можно. Чувствую, придавим кое-кого к ногтю.
— Подсадную утку подобрать сумеешь?
— Сыщется, Можете надеяться. Есть у меня на примете один щенок.
— Надёжный?
— Я его потрохи насквозь вижу. Довериться можно.
— Гарантии?
— Дезертир, Сбег с фронта. И на чердак заполз. Привык — объявился. Сейчас по девкам бегает. Его отец, между прочим, тоже за Советскую власть кровь не проливал. Щенок в отца пошёл.
— Кто такой?
— Гречухин Николай.
15. НАЖИВКА ДЛЯ КРЮЧКА
Не желая посвящать никого из своих подчинённых полицаев в хитрый план Друлинга, Экерт решил отыскать Гречухина сам и поговорить с ним наедине, без посторонних свидетелей. Помня предостережение Друлинга, что всё задуманное надо выполнить осторожно и точно, Экерт ждал случайной встречи с Гречухиным где-нибудь в укромном месте. Гречухин нужен был ему до зарезу, а тот, как на грех, не подвёртывался под руку. Друлинг торопил Экерта, и начальнику полиции ничего не оставалось делать, как распустить слух. Сделал это он будто невзначай в разговоре с несколькими жителями посёлка и то с ведома шефа, давшего ему это хитрое задание, что немцы разыскивают Гречухина, подозревая его в чём-то. Отбросив мысль о случайной встрече, Экерт пошёл к Гречухину ночью домой, поднял с постели и увёл в комендатуру, где в тот поздний час никого, кроме двух часовых, — один из которых дежурил на улице, а другой в приёмной, на телефоне, — не было.
Он открыл дверь кабинета, в темноте прошёл к окну, тщательно зашторил его и только после этого включил свет. Гречухин переминался с ноги на ногу за порогом, не решаясь войти. Он опасливо поглядывал на Экерта, мучил себя вопросами: «Что ему от меня надо?» — и нервно мял кепку в руках.
Экерт неторопливо снял пальто, повесил на гвоздь, поправил ремень с кобурой и сел в кресло, притащенное полицаями из школы. За спиной Экерта, на стене, к тёмным грязным обоям был приклеен портрет Гитлера, вырезанный из пожелтевшей немецкой газеты. Лицо Гитлера, одутловатое, дегенеративное с чёрными усиками под ноздрями, было картинно вздёрнуто вверх и резко сдвинуто вбок. Безумные, чуть навыкате глаза глядели на Гречухина в упор, тупо и надменно.
«А чёлка у него как у блатного» — подумал Гречухин и усмехнулся.
— Ты чего, Мишка, там стоишь? — окликнул Экерт Гречухина. — Закрой плотней дверь и проходи сюда.
Гречухин нерешительно подошёл к столу.
— Садись, — Экерт указал на стул.
— Не смею отказаться, господин начальник.
Он сел напротив, на самый краешек стула, заложил ладони рук между коленями и всем корпусом подался вперёд.
— Курить будешь? — Экерт выкинул сигарету из пачки.
— Можно.
Поднося спичку и пристально глядя в небритое и сплюснутое лицо Гречухина, Экерт спросил:
— Ты против немцев где воевал?
— Нигде.
— А в Оболь вернулся зачем.
— Наши отступать стали. Я и вернулся к дому.
— Кто это — наши?
— Ребята из взвода. Их там с гулькин нос осталось. По пальцам пересчитать можно.
— А сейчас чем занимаешься?
— Хвораю. У меня поясница болит.
— Ты мне, Мишка, мозги не дыми. Хочешь отлежаться? Не выйдет. Я с тобой в бирюльки играть не стану. Церемониться тоже. Немцы тебя в айн момент шлёпнут, как узнают, что ты против них воевал! Так что не вертись. Нет у тебя выхода. Выбирай.
— Чего?
— Либо щи — кашку, либо свинцовую пуляшку…
— Кашка лучше.
— То-то же… Дельце мне одно провернёшь, пронюхаешь кое-что. Понял?
— Можно.
— Давно бы так. А то юлил туда-сюда. Ни нашим, ни вашим… Отец у тебя умней был. Он завсегда знал, кому служить.
Гречухин сплюнул на палец, пригасил сигарету и положил в пепельницу на столе.
— Да я что… — поспешил оправдаться он. — Я ничего. Только неожиданно для меня всё это. Ведь я никогда таким делом не занимался.
Экерт раздражённо шлёпнул по столу.
— Хватит кота за хвост тянуть. Слушай внимательно. Сегодня ночью ты подожжёшь склад.
— Как?
— Молчи! В третьем часу обольёшь стену пакгауза бензином, чиркнешь спичкой и…
— Пришлёпнут, господин Экерт.
— Нишкни. Охрана предупреждена. Тебя только схватят, отправят в тюрьму и все…
У Гречухина перехватило дыхание. Он слушал, а мысли его уже уплывали в тюрьму. Экерт замолк, вновь закуривая. Стало так тихо, что было слышно, как за плотной занавеской на окне, тычась в стекло, не находя выхода, нудно жужжала, как бомбовоз, муха.
— А если убьют? — глотая комок в горле, прошептал Гречухин.
— Нишкни, говорю. Немцы всё знают. Они набьют тебе только морду да жрать несколько дней не дадут — и всё. Понял?
— А дальше?
— Посидишь несколько дней в карцере. Обрастёшь щетиной… А потом тебя выкинут — и всё.
— А ну как убьют.
— Не скули. Немцы сами этот финт выдумали. Только живца у них не было, на которых больших щук ловят. Так что придётся тебе несколько дней на крючке поболтаться. Понял?
— Ещё бы не понять.
