Коко Шанель - Гидель (Жидель) Анри (книги бесплатно .TXT) 📗

Ну а когда засиживались в Руалье, жизнь текла по строго заведенному ритуалу. После завтрака на залитую солнцем террасу выносились кресла и шезлонги, предназначенные для Этьена и его друзей. Здесь читали и комментировали «Эксельсиор», «Голуа», или «Журналь». Женская половина более интересовалась светской хроникой и модой. Со страниц журналов можно было узнать, например, что «баронесса де Икс одевается в вечернее платье из мягкой розовой, расшитой золотом парчи, драпированное спереди и собирающееся в складки на крохотных ножках, обутых в туфли из сукна с золотой вышивкой», или что мадам С, «собираясь на прогулку в автомобиле, мелкими зябкими жестами кутается в шикарное атласное манто песчаного оттенка с воротником из голубой шиншиллы – этот мех сойдет разом и за соболя, и за норку. Это манто окажет своей хозяйке неоценимые услуги в час, когда заходит солнце и внезапно становится прохладно и свежо».

Подобное чтиво вызывало смех у Габриель. Всего-то дела – одеться для прогулки, а сколько кривлянья, сколько жеманства! Вся ее земная суть готова была взбунтоваться. И ведь речь идет еще о дамах света!.. А что сказать об экипировке кокоток, которой «Голуа» уделял особое внимание, описывая во всех подробностях! В своих «Портретах-воспоминаниях» Жан Кокто с тонкой иронией пишет об этом убранстве, которое обескуражило не одного соблазнителя: «Ох уж эти доспехи, латы, железные ошейники, футляры! Этот китовый ус, эти петлицы, наплечники, наколенники, набедренники, наладонники, эти корсажи, недоуздки из жемчугов, букли из перьев, перевязи из атласа, бархата и драгоценных камней, и самые настоящие кольчуги! Ох уж эти рыцари из тюля, лучей и ресниц, эти священные скарабеи, украшенные клешнями из спаржи, эти самураи в соболях и горностаях, эти кирасиры наслаждений, которые чуть свет уж кличут могучих служанок, чтобы те помогали им расфуфыриться! И затем предстают перед очами своих повелителей, точно жемчужины, не способные найти выхода из своих раковин!.. Идея раздеть одну из подобных дам явится дорогостоящим предприятием, для осуществления которого, придется набраться сил, как для переезда на новую квартиру».

Таков портрет Эмильенн д'Алансон, пожалуй, наименее карикатурной из всех ей подобных… Со своей стороны, Габриель решительно отвергала саму мысль о принадлежности к этой категории личностей. Кстати сказать, и наряды, которые носили эти дамы, ей были не к лицу. Она даже как-то попробовала примерить несколько туалетов Эмильенн перед большим зеркалом у себя в комнате… Нет, это решительно не по ней. У нее просто нет необходимых для этого физических данных. Знаменитый абрис в виде буквы «s», который так ценился нашими прабабушками, ей недоступен…

А что сказать о модном в ту пору корсете, напялив который приходилось звать крепкорукую камеристку, чтобы безжалостно стянула тебе тело?! Даже при том, что самому Пуаре захотелось облегчить данный аксессуар, эпоха по-прежнему считала его обязательным. Сама мысль о том, чтобы испытать на себе это орудие пытки, вызывала у Коко отвращение. Как-то вечером она позабавила собравшихся в салоне друзей тем, что зачитала высокопарным тоном определение идеального корсета, каковое только что откопала, перелистывая номер «Голуа»: «Чтобы силуэт женщины был по-настоящему элегантным, необходимо, чтобы корсет искусно формировал талию. Он должен прилегать точно к телу, не оказывая давления на деликатные органы („Какие органы?“ – спрашивала она невинным тоном.). Он бережет молодую женщину от усталости, причиняемой несколько волнительным повседневным существованием („Ох, ох, ох!“ – воскликнул Этьен). И наконец, он предохраняет молодую женщину от опасностей, множащихся с угрожающей скоростью вокруг ее юной красоты» (это последнее замечание потонуло во взрыве хохота).

По мнению самой Габриель, хорошо развитая мускулатура стоит любого корсета. Эту мускулатуру она уже приобрела ежедневной тренировкой по выездке. Она по многу часов проводила в седле, с наслаждением и до изнеможения объезжая Компьенский лес, где ей были знакомы все тропинки, все уголки. Уже будучи в почтенном возрасте, она призналась друзьям: «Если бы мне принесли оттуда веточку, одну только веточку… Я бы тут же узнала ее по запаху».

Но если конный спорт и бега не составляли более секрета для Коко, если теперь она чуть расширила свои познания об обществе и стала вхожа в те круги, которые прежде наблюдала лишь мельком, нельзя сказать, чтобы это послужило обогащению ее культуры в целом. Окружавшие ее спортсмены интересовались исключительно миром ипподромов и конюшен и всем к этому относящимся. Возможно, они сохранили в голове какие-то крохи классического образования, но ничто из того, чему их когда-то учили в школе, не пробуждало в них ни малейшего любопытства ни к литературным новинкам, ни к модным веяниям в театре. Об искусстве авангарда, которое несколько лет спустя так заинтересует Коко, мы не будем здесь вести и речи. Кстати, друзьям Коко и в голову не приходило вечером после бегов отправиться поаплодировать пьесам Федо, которые, конечно же, подарили бы этим весельчакам немало блестящих минут смеха. Столь же безразличным было их отношение и к музыке, и к живописи – имена Ренуара, Боннара, Дебюсси были для них не более чем пустым звуком.

Зато не были чужды этой тесной группке друзей всяческие легкодоступные забавы, фарсы и розыгрыши, обычные для общества той поры: прибитые гвоздями к паркету туфли и шлепанцы, спрятанные под покрывало мохнатые бутафорские пауки, растворимые ложечки для кофе и нерастворимые куски сахару и сигары с подмешанным в них порохом. Ничего не подозревая, зажжешь такую – хлоп! – и вся физиономия враз черная, только белки глаз сверкают.

По прошествии нескольких месяцев Габриель пришла к мысли, что в иных обстоятельствах можно кое в чем и пойти на уступки обычаям среды, в которой она оказалась. Маленькая дикарка учится садиться на лошадь в амазонке, хоть это ей вовсе не нравится – немыслимо терпеть все эти «седла с развилкой» и необходимость сгибать левую коленку, отчего та в конце концов начинала зверски болеть. Не будем говорить и об этих асимметричных платьях, которые она на дух не переносила. Но если она изменит своей привычке садиться в седло по-мужски, ей будут меньше задавать вопросов на сей сюжет. На другие случаи жизни ей нужно подобрать одежду, в которой она не будет выглядеть «как калмык» (ей уже пришлось выслушать такое замечание), но еще меньше будет похожа на одну из тех дамочек, ассоциации с которыми в чужих устах боялась пуще огня.

Итак, она в конце концов остановилась на весьма простой экипировке цвета морской волны, похожей на униформу пансионерок монастырских учебных заведений. А из шляп предпочла глубоко сидящие на голове маленькие круглые канотье, перехваченные узкими лентами из плотной шелковой ткани. С другой стороны, она позаимствовала у Этьена (а может, у Леона де Лаборда) мужские рубашки с лощеным воротником, галстуки и длинные спортивные манто с большими кожаными пуговицами. В таком облачении ее часто видели на ипподромах восседающей на скамье и с увлечением наблюдающей за состязаниями в бинокль. Надо сказать, что такая манера одеваться сделала ее заметной в глазах завсегдатаев ипподромов.

– Да это какая-то чудачка! – поначалу говорили, пожимая плечами.

Но странное дело, едва проходил первый шок, и все в один голос признавали, как идут ей эти курьезные наряды.

В сельской глуши Габриель шила себе шляпы, которые вызывали бурю восторга у подружек Этьена. Они не уставали примерять их перед всеми зеркалами, какие только были в Руалье, и умоляли Коко сделать похожие и для них. Она охотно бралась за дело, отказываясь от вознаграждения – и это при том, что ей приходилось идти на большие траты, покупая необходимые материалы в Галери-Лафайет. Среди тех, кому она шила головные уборы, была и Эмильенн д'Алансон. Но в те времена женщины еще не были готовы к бесхитростной простоте первых творений Габриель, и та, к своему глубокому разочарованию, вскоре увидела свои маленькие канотье с наляпанными на них самыми смешными дополнениями: муслиновыми розами, эгретами, клиновидными фазаньими перьями, устремленными ввысь, угрожая небу, фигурками синиц и щеглов и даже птичьими гнездами с аккуратно уложенными в них яичками. Само собой разумеется, чтобы удержать подобные конструкции на голове, владелицы использовали большие булавки, заканчивавшиеся шишечкой из стекла или металла. Несколько лет спустя некие фурии, одетые в такие шляпы, обшикают спектакль «Парад», [18] а в конце спектакля они чуть не выколют бедному Кокто этими булавками глаза.