Записки вратаря - Яшин Лев Иванович (читать книги без сокращений .TXT) 📗
– Ничего особенного. Я и поставлен был в ворота для этого. Если бы пропустил, вот тогда бы наверняка чувствовал себя плохо.
Приехав в гостиницу после игры, я увидел в нашем номере вконец расстроенного Шошкича. Он мучился воспоминаниями о пропущенных мячах.
– Вот ты – «сухой», а я... Из-за меня проиграли!..
– Напрасно ты терзаешься, – пытался я успокоить своего напарника. – Во-первых, мячи были трудные, их любой бы пропустил. А, главное, праздник у англичан, и пусть они сегодня радуются...
Сам утешал, а сам думал: молодец Шошкич! Какой же это вратарь, если не терзает себя за пропущенный гол? Обязан терзать. Если спокоен – значит, конец: какое бы ни было у него прошлое, будущего у него нет. Уверен, что и нападающий, не забивший гол, тоже должен судить себя строго. Только, к сожалению, нападающие обычно куда снисходительней к себе, чем мы, вратари.
Еще в раздевалке нас опять взяли в оборот журналисты, создавшие невообразимую тесноту и суету в просторном зале, облепившие со всех сторон и засыпавшие градом вопросов каждого из игроков.
Спасаясь от репортеров, футболисты быстро раздевались и убегали в душевую, а там их ждал вместительный бассейн, и скоро его голубая вода запенилась от груды белых, черных, коричневых тел.
Опять заставил всех хохотать неугомонный Шнеллингер. Белотелый настолько, насколько могут быть лишь рыжие, веснушчатые люди, он проводил своей большой пятерней по черному телу Джалмы Сантоса, а затем пристально, с деланным изумлением разглядывал руку: не почернела ли? А в душевой схватил мочалку, намылил ее и стал растирать стонущего от смеха Сантоса: может, побелеет?
Опять было все как всегда и всюду в футбольных раздевалках. Намыленные кидались на только что вышедших из душа и заключали их в свои пенные объятия. Растеревшись досуха полотенцем и сев в кресло, ты вдруг ощущал над собой холодную мокрую губку, чей-то галстук висел под потолком, и никто не понимал, как мог он туда попасть и как его оттуда достать. И все мы чувствовали себя так, словно знакомы тыщу лет и играем вместе давным-давно.
В отеле нас ждал торжественный банкет, быть приглашенным на который считалось за честь не только для известных в футболе людей, но и для видных деятелей в областях, не связанных со спортом. Все на банкете было обставлено пышно и в соответствии с самыми высокими требованиями этики. Достаточно сказать, что появление каждого из нас громогласно возвещалось человеком, одетым в костюм мажордома прошлого века. Впрочем, ни эта, ни прочие церемонии не мешали футболистам чувствовать себя на приеме вполне непринужденно. Я же имел случай убедиться, что мои партнеры по «сборной мира», отличавшиеся до матча спартанским режимом еды и питья, после матча ведут себя в этом отношении куда свободнее.
Следующее утро было утром прощания и разъезда. Для многих из участников того лондонского матча он был последним в их долгой и славной карьере, во всяком случае, – последним на международной арене. Большой футбольный мир в последний раз увидел на поле аргентинца Ди Стефано, француза Копа, испанца Хенто.
Думал ли я, их сверстник, что близится и мой час? Не думал и не хотел думать. И сам этот матч, и общение с превосходными спортсменами, перед чьим мастерством, кажется, склонило голову само время, помогли мне почувствовать себя молодым и полным сил. Уезжая из Англии, я верил: мне еще играть и играть. И я не ошибся. Прежде чем подарить свои перчатки моему молодому сменщику, уступив ему вместе с ними и место в воротах «Динамо», я еще сыграю сотни матчей – и на первенствах мира, и таких же вот, юбилейных, как этот, в том числе матч, который будет посвящен прощанию с футболом вратаря Льва Яшина. Но это случится еще нескоро...
Время новых надежд
Немного, совсем чуть-чуть, не удалось дотянуть мне до четвертьвекового юбилея – всего двух лет не хватило. Что и говорить, по меркам спортивным стаж не просто большой – огромный. А ведь и начал я не рано: в команде мастеров появился в 20 лет. Из известных мне футболистов дольше задержался на поле, пожалуй, лишь англичанин Стэнли Мэттьюз.
Четверть века в футболе – это несколько поколений. Моими партнерами и в сборной и в московском «Динамо» были не отцы и дети, а дедушки и внуки. Когда правый крайний знаменитого послевоенного «Динамо» Василий Трофимов, будучи в расцвете славы, забивал мне на тренировках голы, другой крайний, впоследствии игравший со мной в «Динамо» и в сборной,– Геннадий Еврюжихин только-только учился ходить.
Мое поколение вышло на поле в те годы, когда советский футбол только начинал вставать на ноги после неудачи на Олимпиаде 1952 года. Мне посчастливилось совершить круг почета на парижском стадионе «Парк де Пренс», когда команда СССР выиграла Кубок Европы 1960 года. Шесть лет спустя, тоже в составе сборной, но уже почти полностью сменившей состав, я получал бронзовую медаль на первенстве мира 1966 года. Застал я и более печальные времена, времена отступления, когда в течение нескольких сезонов подряд не удавалось нам закрепляться на первых местах ни в европейских первенствах, ни в мировых и олимпийских чемпионатах, ни в клубных континентальных турнирах.
Как изменился рисунок игры за десять лет! Ворота, которые я защищал в пятидесятые годы, атаковали, пять форвардов, а подступы к ним обороняли три защитника. Затем и тех и других стало по четыре. Потом число нападающих уменьшилось до трех, а в некоторых командах – и отнюдь не слабых – до двух. При мне исчезли инсайды и появились «правый» и «левый» центральные защитники. На моих глазах один из крайних форвардов уступил место на поле «опорному» полузащитнику. На моих глазах вместе с тактикой менялась техническая оснастка игры и принципы физической подготовки игроков. Да не перечислишь всех преобразований, какие претерпел футбол за эти бурные четверть века. И удивляться тут нечему: футбол – часть нашей жизни, а мы живем в век стремительный, в век, когда «покой нам только снится».
Но читатель, должно быть, заметил, что я почти не касаюсь в своих записках специальных, чисто футбольных проблем. Естественно, как любой футболист, я не оставался, безразличен к тактическим схемам. Они отражались на моей игре, заставляли что-то в ней пересматривать, что-то менять, от чего-то отказываться, что-то вносить. Однако я не отношу себя к числу стратегов и теоретиков, а потому не хочу вторгаться в ту область, которая волнует главным образом футбольных эрудитов. И потом, должен честно признаться, при всем моем глубоком уважении к разным теориям игры, к вопросам тактики и методики, отдавая дань их значению в развитии футбола, я все же считаю: в первую очередь футбол – это люди. Сначала – люди, а уж после все остальное. И когда я думаю о наших успехах и неудачах, о победах и поражениях, которые в разное время пережил наш футбол, я вижу за всем этим не пороки или преимущества схем, выражаемых абстрактными величинами 4-2-4 и 4-2-2, а людей, претворявших в жизнь эти схемы, вижу моих товарищей по команде. Когда мы были сильны духом, когда верили друг в друга и в себя, когда не хотели мириться с неудачами и отдавать себя на милость фортуны, тогда были победы, медали, круги почета по стадионам столиц крупнейших турниров. Когда же характер нам изменял, когда таяла сила духа, когда внутренне признавали мы чужое превосходство, когда спокойно относились к возможности поражений, тогда и наступали спады.
Я не раз произносил в этих записках слово «судьба». Если на свою личную я пожаловаться не могу, – она свела меня с футболом и уже тем самым помогла прожить интересную, а потому счастливую жизнь, – то, как у игрока сборной СССР, у меня к ней большой счет. Она не раз вставала на нашем пути и многого из того, что было команде по плечу, сделать нам не удалось.
И все-таки в 1956 году мы стали олимпийскими чемпионами. В 1960-м обладателями Кубка Европы, и в 1966-м – бронзовыми призерами первенства мира. И одерживали верх над сборными ведущих по тем временам футбольных держав мира – ФРГ, Венгрии. Англии, Италии, Югославии. Аргентины... И в самых разнообразных классификационных списках, которые ведут спортивные газеты и журналы многих стран, постоянно находились на первых местах.
