Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Бернс Джеймс Макгрегор (прочитать книгу txt) 📗
Идеологии формировались и закалялись в горниле страха и напряжения. В отличие от англичан и русских у американцев как народа не было опыта либо перспективы борьбы за спасение своей жизни или страны от иностранных агрессоров. Большинство американцев даже в самые мрачные дни Пёрл-Харбора не опасались вторжения и тем более поражения. Отличались они друг от друга лишь в ответах на вопрос, сколько понадобится времени, чтобы выиграть войну, причем большинство считало возможной победу над Германией в один-два года. Но корни американского оптимизма и безразличия к идеологии лежали глубже, возможно в том, что Д.У. Броган охарактеризовал в середине 1944 года как оптимизм людей, которые победили врага более грозного, чем Германия и Япония, — туземную Северную Америку.
Страна создала особый вид армии, с присущими ей национальным духом, институтами, традициями и ресурсами. Американская армия — это армия страны, девиз которой — «истреби, возьми или умри»; страны, которая точно так же, как накопила огромную экономическую мощь, завоевав особый вид монопольного положения, копила военную мощь для решающего удара. Это армия технически оснащенной страны, с колоссальными ресурсами и производственным потенциалом. «Другие страны, менее удачливые относительно геополитического положения и ресурсов, более обремененные феодальными и дворянскими традициями, более приверженные почитанию и дисциплине, могут и должны вести войну иначе». Американцев интересовала не формальная сторона, но живая сила, ресурсы, тыловое обеспечение, — не моральные, но реальные победы.
Живая сила, ресурсы, тыловое обеспечение... Адмиралы и генералы подъезжали в своих лимузинах через ворота к Белому дому и направлялись в кабинет Лихи, либо в картографическую комнату, либо в Овальный кабинет. Военные полицейские, в белых крагах, поясах и перчатках, патрулировали среди ближайших к Белому дому военных объектов, казарм за зданием Государственного департамента, выстроившихся на фоне монумента миру. Его воздвигли после Первой мировой войны. Женщины, в военной форме вспомогательной службы флота, расположившиеся в прогулочной зоне, развесили сушить свое постиранное нижнее белье на каменных перекрытиях памятника Вашингтону. Военные лагеря расположились вдоль верфей ВМФ, Пентагона и аэропорта. Погибшие воины покоились в могилах на Арлингтонском кладбище.
Через город проходили бесконечные автоколонны, останавливаясь у пунктов назначения, которые располагались вдоль улиц. По сторонам шоссейных и железных дорог к северу и югу от столицы размещались обширные зоны хранения грузов, аэродромы, больницы, штабеля, склады, военные лагеря, военные заводы, порты, испытательные полигоны. В грузовых портах армии людей и горы оборудования накапливались, сортировались, распределялись и отправлялись на старых коммерческих судах, на кораблях «Либерти» и «Виктори», на лайнерах типа «Куин Мэри», превращенных в транспортные суда и способных перевезти целую дивизию. В пунктах назначения за морями люди и снаряжение выгружались в новые лагеря и склады, перераспределялись, загружались и направлялись на фронт: артиллеристы, саперы, медицинский персонал, интенданты, повара, торпедисты, представители административных служб, корректировщики зенитного огня, капелланы.
У линии фронта живая сила и военные грузы разветвлялись по корпусам и дивизиям; далее поступали в полки, двигались вдоль извилистых русел рек, по проселочным дорогам и горным тропам в роты, взводы, отделения. В конце длинною пути, который совершали военные поставки от американских военных заводов, находился строй солдат — с простоватыми лицами, в мешковатых мундирах. Этих солдат едва отличишь от земли, в которую они зарывались, — на вид довольно хрупкая боевая линия, которая держалась и продвигалась вперед, пока позволял запас прочности. Но он состоял не в крохах снаряжения, поступавших солдатам, а в колоссальном технологическом потенциале, сосредоточенном за линией фронта.
Американские солдаты — трудяги. Их наступление менее всего походило на карнавальное шествие, а атака на противника производилась отнюдь не блестящими стройными рядами. Порой солдаты и офицеры вели бой в голливудской манере — штыками и пистолетами, но большей частью продвигались ползком на животе, совершали внезапные атаки на укрепленные точки противника, тащили на себе свое вооружение, поливали врага огнем, швыряли в него гранаты. Так происходило движение вперед. Если укрепленный пункт держался, они вызывали подкрепления, запрашивали больше осадной техники, ждали, требовали артиллерийской поддержки, обработки укреплений врага минометами крупного калибра, корректировали убийственный огонь и снова ждали... Таково «лезвие» войны, прославлению которого посвящали свои репортажи журналисты. Но в действительности армия наступала благодаря океану военных поставок, которые прибывали на грузовиках, бесконечными рядами забивавших дороги.
В тылу, за линией фронта, вырастала совершенно новая культура, символом которой служил более интендант, чем солдат боевого подразделения. У военных свои мифы и вера, свой юмор, бранные выражения, неизменно приправляемые матерными словами, своя пресса («Янки», «Старз энд страйпс» и бесчисленные издания в подразделениях и частях), своя собственная еда, одежда, прачечные, почта, школы, дома отдыха, чтиво в бумажной обложке, магазины, врачи, библиотеки. Как и сам солдат, все это «Джи ай» — продукт правительства.
Солдат и штатских отнюдь не разделяла пропасть — отчасти потому, что у них одна идеология или ее отсутствие. Как отмечали исследователи, почва согласия между людьми, служившими и не служившими в вооруженных силах, заключалась в убеждении, что нападение японцев на Пёрл-Харбор означало войну. Теперь им нужно выиграть войну, вернуться домой, к своим пирогам с брусникой. Как и все граждане, солдаты смутно представляли себе «четыре свободы», не сомневались в победе, слабо ощущали чувство долга — притом даже, что жертвовали войне годы жизни, а порой и саму жизнь. Испытывали большое недоверие к России и отчасти к Англии. Солдатам недоставало аргументов для оправдания войны, не хватало знания общей обстановки. Война не имела ничего общего с тем, что происходило прежде, за исключением агрессии стран «Оси» и с тем, что последует в будущем. Нужно воевать, нужно быстрее победить и вернуться домой.
Большинство солдат ни любили, ни ненавидели Верховного главнокомандующего, но воспринимали его как данность, как деятеля, наделенного самыми большими полномочиями. Это единственный президент, которого знали молодые люди, с тех пор как у них проснулось политическое сознание; сохранялась и доля прежнего цинизма. Иногда раздраженный солдат выражал свои эмоции, конкретно не обращаясь ни к кому:
— Черт побери Элеонору, Систи!
Но это раздражение, а не изоляционизм. По большому счету солдаты не особенно интересовались предстоящими президентскими выборами; не думали, что их главнокомандующий снова баллотируется в ноябре на пост президента. Эрни Пайл писал из Италии, что каждый солдат, конечно, мог и проголосовать, но если это окажется связанным с бюрократическими препонами, пошлет голосование ко всем чертям.
В Вашингтоне знали о настроениях военных. Командование искало толстовскую «неизвестную величину» — сочетание «морального духа армии, желания в той или иной степени воевать и встречать лицом к лицу опасность...». Полковник Фрэнк Капра создал серию фильмов под названием «Почему мы воюем» — главным образом на основе кинохроник противника, взятых в качестве трофея, и кинолент союзников. Фильмы получились эмоциональные, профессиональные и сравнительно насыщенные фактами. Востребованы для показа во всех воинских частях; дали солдатам больше знаний о времени, предшествовавшем войне, и оказали определенное влияние на настроения некоторых из них. Но в целом настроения остались прежними, так же как не удалось повысить и степень осознания солдатами своего долга, привить им убеждения и идеологию. У солдат не было идеологии, но была вера — в справедливость своего дела и несправедливость действий противника, — уверенность в победе. Солдата убеждала в первую очередь реальность войны. Таким стал после Пёрл-Харбора весь народ, таким ему помог стать Рузвельт. Солдат — реалист и практик. Таков же в значительной мере и сам главнокомандующий.
