Великая Российская трагедия. В 2-х т. - Хасбулатов Руслан Имранович (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
В данном письме я не хотел бы затрагивать (или развивать) положения “технологии” кремлевского заговора, его осуществления, объяснять элементы тактики Х Съезда народных депутатов (ибо все, что делалось нами, вытекало из его решений как высшего органа государственной власти, ст.104 Конституции РФ), поскольку это просто невозможно. Но тем не менее, не могу не затронуть ряд “сюжетных линий”, разрабатываемых в статье Э.Володина, а также хочу отметить мое понимание некоторых вопросов в его статье. К примеру, Володин часто использует понятие “оппозиция”, “Верховный Совет” как идентизмы. Это по сути неверно. Верховный Совет РФ никогда не был “оппозицией” ни Президенту, ни Правительству (зато значительная часть депутатов — и “слева”, и “справа” была в оппозиции к Председателю Верховного Совета РФ). Как я уже ранее писал, что именно Ельцин действовал как лидер радикальной внепарламентской оппозиции, по- большевистски требуя разогнать Парламент и разрушить государство. Но Верховный Совет не был и не мог быть оппозицией Президенту и Правительству. Верховный Совет и его Председатель были творческим, конструктивным оппонентом исполнительной власти и более последовательным сторонником демократических и рыночных реформ, чем Президент и Правительство. Многие депутаты, сотрудники аппарата Верховного Совета были прекрасно профессионально и политически подготовлены для осмысления тех гигантских изменений, которые происходили на всех обширных пространствах Евразии. Они и стремились обеспечить такое реформирование России, которое обеспечивало бы более или менее плавное ее вхождение в новое геополитическое качество. И в этом плане эти достойные люди были мне хорошими помощниками, они хорошо понимали такие устремления Председателя. Что же касается официальной “оппозиции Президенту”, она носила внепарламентский характер, не имела связей с руководством Верховного Совета РФ и не могла влиять на принимаемые Верховным Советом решения в направлении отката от его курса. Кстати, курс на реформы, более или менее последовательно, с 1990 года проводился именно Верховным Советом, а не Президентом и не Правительством, для которых была свойственна импровизация, попытки реагировать на происшедшие события. Они начисто отрицали такие инструменты управления государством, как план и прогноз, ставшие нормативными в современном мире. О двух политических линиях: о линии Парламента и линии Президента — я докладывал на VII Съезде народных депутатов в декабре 1992 года. Затруднения же в деятельности Верховного Совета были связаны с тем обстоятельством, что со второй половины 1992 года “демократы”-депутаты переходили на работу в систему исполнительной власти, показывая свою неспособность работать в системе парламентской демократии и одновременно усиливая давление на Президента для расправы с Парламентом.
Самый сложный вопрос для Истории — это тактика Х Съезда, Верховного Совета в период 21 сентября — 4 октября. Здесь очень много можно говорить об ошибках, заблуждениях, “политическом безволии”, “вялости руководства” и т.д. (Тем более, если это “руководство” брошено в тюрьму, а некоторые члены этого “руководства” умолкли). Все зависит от точки измерения. Если стать на позиции “борьбы за власть”, как таковую, исходя из тезиса “победителя — не судят”, “для достижения власти — все средства хороши” (т.е. ельцинский подход), тогда можно и обвинить, и упрекать бесконечно и меня, и моих единомышленников в “безволии” и в “инертности”, в отсутствии “гибкости, масштабности”, “оторванности от общества” и т.д. Но для меня — и в августе 1991 года, и сентябре 1993 года — “измерителем” была такая “незначительная вещь” — Конституция, Закон, процедуры, предписанные Законом. Для меня они не были химерой. Я слишком хорошо знал цену, которую заплатил наш народ за идеологические решения, заменяющие Закон, поэтому и в трагические дни переворота не считал для себя возможным использовать какие-либо иные (“революционные”!) инструменты для защиты Закона, чем сам Закон. Поэтому всякие “захваты” (штаба СНГ, мэрии, “Останкино” и др.), во всяком случае, в руководстве Верховного Совета, отвергались. Однако, когда я стал перед фактом случившегося, тем более, когда неверно был информирован об их бескровном захвате — вернее даже сказать, об установлении контроля над ними, — счел нужным не критиковать (нужна была моральная поддержка людей), а одобрить, полагая, что противостояние (вооруженное) завершено. И одновременно призвать всех участников конфликта к примирению, гражданскому миру. Можно задать и другой вопрос: а много ли знает мировая история случаев, когда сопротивление государственному перевороту длилось бы две недели? Это ведь уникальное явление! И разве это не лучшее доказательство того, что у защитников Конституции с “политической волей” было все в порядке. Но суть проблемы в том, что эта политическая воля была направлена не на то, чтобы “победить любой ценой”, а на то, чтобы “отстоять Конституцию и Закон законными средствами”. Уверяю Вас, в той обстановке это была очень сложная задача. И Верховный Совет, и Х Съезд депутатов, и Конституционный суд со своими задачами справились, как мне представляется, вполне успешно. Другой вопрос — как действовала высшая исполнительная власть, легитимизированная Х Съездом на основе Конституции и Законов РФ? Я лично не считаю для себя возможным сейчас анализировать эти аспекты; поскольку эпицентром обсуждений (и осуждений) выступает Парламент — моя задача заключается в том, чтобы показать всю вздорность большинства обвинений, возводимых на него. И разумеется на меня как на Председателя Верховного Совета РФ — первого полноценного Парламента Российской Федерации в ХХ столетии. И практически — первого главы этого Парламента, действующего на базе принципа разделения властей (Ельцин перестал быть главой Парламента со времени утверждения в Конституции этого принципа, поскольку сразу же был избран Президентом — именно в соответствии с этим принципом). Абстрагируясь (в определенной мере) от действий высшей исполнительной власти — и.о.Президента, силовых министров, я менее всего стремлюсь к обозначению их ошибок, я ставлю прежде всего задачу показать действия законодателя, лишенного Конституцией права на непосредственные исполнительные действия и свято выполнившего требования Закона даже ценой своей гибели. Может быть, не все парламентарии это осознавали, но те, кто руководил Парламентом, это не только понимали, но и исходили из своей ответственности перед Историей и предпочитали поражение от безусловного следования Закону победе, которая могла быть достигнута тактикой революционной целесообразности. Также мне трудно анализировать действия внепарламентской оппозиции, действия “улицы”, в которой неизбежно обозначились (и должны были обозначиться!) автономные центры принятия решений. К примеру, огромный массив людей, прорвав омоновские заслоны около 15 часов 3 октября, двинулся на захват мэрии; установив над ней контроль в течение 4-5 минут, организованно, по команде — часть двинулась колонной к “Останкино” и только меньшая часть к Дому Советов (перед ними- то я и выступал). Управлять такими людьми для законодателя — было практически немыслимо. Здесь возникает множество вопросов, так или иначе упирающихся в проблему “третьей силы”, действие которой очевидны: провокация с целью завершить государственный переворот пролитием “большой крови”. При этом, очевидно, ставилась двуединая задача: во-первых, дискредитировать законодателя и его выигрышную позицию защитника права, возложив ответственность за пролитие крови на него; во-вторых, напугать общество, в прямом смысле слова, затерроризировать его внезапно расширившейся карательной функцией государства, оказавшегося в плену полутеррористического режима Кремля. Собственно, повторно использовался метод, впервые примененный вскоре после референдума 25 апреля — при кровавой расправе над первомайскими демонстрантами. Тогда Парламент жестко вступился за право народа на демонстрации, осудил зачинщиков расправы, снял с работы министра Ерина, но опять вопреки Конституции Президент не подчинился решению Верховного Совета РФ. А мэр Лужков, “оскорбленный”, подал в суд на Председателя Верховного Совета. Как прореагировало общество на эти акции? — Да никак! Даже сейчас, в “Лефортово”, как сказал мне адвокат Фомичев, меня вызывают в суд по иску Лужкова — знает ли об этом общество, свободу которого на демонстрации я защищал? Так что же, я напрасно защищал эту самую свободу? Может быть, людям она не нужна? Им надо ЧП — наподобие введенного после того, как Парламент расстреляли, а меня бросили в тюрьму. ...Тем самым, общество показало свою неготовность защищать закон и порядок, правовой подход к разрешению любых общественных конфликтов; безразличие к сползанию политического режима к авторитаризму под надуманными предлогами “сильной исполнительной власти”. Разве может быть “сильной” исполнительная власть, если она не в состоянии обеспечить хлебом насущным своих подданных? Если не может бороться с преступностью и гарантировать безопасность граждан? Не может лечить больных и дать кров обездоленным? И разве эти плутократические рассуждения о “сильной руке” не известны нашим интеллектуалам со времен Аристотеля? Неизменно сопровождающихся установлением жесточайшей диктатуры? (Никколо Макиавелли сильно раздвинул горизонты понимания этих циничных идей). Но нынешние идеологи-ельцинисты далеко превзошли “бедного Никколо” (по Вольтеру). Классики, однако, признавали какие-то нравственные, этические границы действия правителей, нынешние правители отличаются абсолютным отрицанием каких-либо моральных норм в своих действиях. Это, похоже, правило для современных “демократических” лидеров, вылупившихся из теоретической эклектики и практической деятельности КПСС. А какова была персональная реакция тех громкоголосых лидеров общественного мнения, которые, не переставая, говорили “от имени и по поручению”: предпринимателей, деятелей науки и культуры, ближнего и дальнего зарубежья, средних классов, рабочих и крестьянства, инженеров и изобретателей и т.п. и т.д.? Мне даже кажется, что многие из них хотели устранения Парламента с одной довольно меркантильной целью — занять место парламентария, — какие там интересы народа, проблема государственного авторитета и т.д. Не поэтому ли так тщательно уходили они в своих предвыборных баталиях от “острых” вопросов? — не дай бог “рассердить” Хозяина (которого признали вопреки Закону, Праву).
