Передовая начиналась в цехе - Овчинникова Людмила Игоревна (читать книги бесплатно TXT) 📗
Находившийся в то время на заводе заместитель Председателя Совнаркома СССР, нарком танковой промышленности Малышев отдал приказ: немедленно вывести на Мечетку все танки, которые были на ходу, закончить сборку машин, находившихся на конвейере. Передать машины танковым экипажам. Продолжать сборку боевых машин. С конвейера отправлять их в бой. Каждый, кто был тогда на заводе, помнит о трудовом героизме ночной смены. Рабочие собирали танки в те часы, когда ополченцы занимали рубеж обороны на Мечетке. Перестрелка около дороги на Дубовку была уже слышна. У каждого остались в поселке близкие. Обстановка складывалась такая, что трудно было сказать — что произойдет через час или к утру. Но каждый из работников завода помнил о своем долге. Выставить танки против танков. Создать огневой заслон на пути врага. Такая была наша задача.
В дни войны трудно было удивить рекордами. На заводе трудились рабочие и бригады, которые выполняли по нескольку норм в смену. Но в эти часы, когда фронт подошел к городу, рабочие перекрыли все рекорды и достижения, которые существовали на сборке танков…
В донесении Тракторозаводского РК ВКП(б) и парторга ЦК ВКП(б) на СТЗ, направленном в Сталинградский обком партии, говорилось о том, что 23 августа в течение нескольких часов с завода на фронт было отправлено свыше 50 танков, 45 тягачей, 1200 пулеметов [33]. Работники тракторного завода проявили стойкость и организованность.
Танки, сошедшие с конвейера Сталинградского тракторного завода, передавались учебным танковым батальонам и рабочим-ополченцам.
Иван Терентьевич Москвичев, работавший тогда мастером в сборочном цехе танкового производства СТЗ, говорил:
— Я помню, как подходили рабочие и просили немедленно отправить их на передовую. Обращались и к начальнику цеха, и к военным, которые пришли за машинами. Рабочие, которые собирали танки, сами хотели вести их в бой. Из числа наших специалистов было создано несколько экипажей.
Над поселком вспыхивали и зависали в воздухе немецкие ракеты. Они заливали мертвенным светом русло реки, зашторенные, перечеркнутые полосками бумаги окна домов. На пустынных улицах слышался окрик патрулей: «Стой! Кто идет?» Берег Мечетки ощетинился дулами винтовок, пулеметов, орудий танков. В цехах тракторного завода формировались новые отряды ополченцев.
Полчища вражеских самолетов ворвались в небо города. Беда пришла в Сталинград и с воздуха. В те часы, когда сталинградцы стояли, как обычно, у заводских конвейеров и станков, варили сталь, шили гимнастерки и шинели, принимали раненых в госпиталях, месили тесто на хлебозаводах и ухаживали в палисадниках за овощными грядками, по другую линию фронта готовилось невиданное по масштабам и варварской жестокости нападение на город. Гитлеровские летчики ждали сигнала. Подвешивались бомбы, заправлялись баки горючим, на карты наносились маршруты и квадраты поражения. Через годы мы увидим на трофейных кадрах немецкой кинохроники лица этих белокурых бестий, этих любимцев фюрера — молодчиков «люфтваффе», не ведающих жалости и сомнений. Увидим, как на аэродроме, принимая красивые позы, они стоят перед кинокамерой, самодовольно улыбаются в небе, в кабине самолетов, наблюдая за тем, как точно в цель, на жилые кварталы летят фугасные и зажигательные бомбы. Глядя на эти невозмутимые и жестокие лица, думаешь об одном — люди ли это? Такими их сделала фашистская пропаганда, внушавшая: «У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание…»
Летом 1942 года в Сталинграде несколько раз в день раздавались сигналы воздушной тревоги. Во второй половине дня 23 августа сотни самолетов врага ворвались в небо города. Отбоя последней воздушной тревоги, объявленной в 16 часов 18 минут по московскому времени, больше не последовало. На улицы и кварталы обрушились тысячи тонн смертоносного груза.
К уничтожению был приговорен целый город. Беда заставала сталинградцев в цехах, госпиталях, трамваях, в квартирах, у детских песочниц. Взметенная взрывами, встала дыбом земля. Заваливались и разлетались глыбами стены домов, падали деревья, заборы, столбы. Как уцелеть в этом хаосе войны, как помочь другим?
В несколько часов в городе уничтожались ценности, созданные трудом многих поколений. С самого начала войны при всех ее гигантских разрушениях люди еще не видели такого массового убийства мирного населения, совершенного в Сталинграде в те дни. Атака с воздуха была рассчитана на то, чтобы одних жителей города убить, в других подавить волю к сопротивлению.
О том, что пришлось увидеть и пережить в первые часы бомбардировки, рассказывала Ксения Сергеевна Богданова, бывший командир медико-санитарного взвода штаба МПВО Ерманского района:
— Двадцать третьего августа пришла домой побыть с детьми — у меня их было двое, семи и двенадцати лет. Когда объявили воздушную тревогу, оставив детей с бабушкой, побежала в штаб МПВО. Самолеты уже гудели над городом. Когда я подходила к помещению штаба, увидела во дворике мирную картину: на крыльце деревянного дома сидела мать с младенцем. Я крикнула, чтобы они скорее уходили в убежище. Прошло всего несколько минут. Вдруг близко взорвались бомбы. Все потонуло в грохоте, дыму, известковой пыли. Когда мы выскочили из помещения штаба, то увидели первые жертвы. Мать и ребенок, которых я только что видела, были убиты. Дом разворотило бомбой. А неподалеку лежал окровавленный военный. Мы подбежали к нему, но растерялись. Впервые видели этот ужас. Потом взяли медицинскую сумку, ввели раненому обезболивающее средство, сделали все, что смогли, перевязали и отнесли на переправу.
В составе этого медико-санитарного штаба МПВО Ерманского района была и семнадцатилетняя К. Д. Камнева, впоследствии преподаватель истории одной из школ Волгограда. В дни войны она ушла из девятого класса на курсы медсестер. В тот день, 23 августа, вместе с подругами, тоже бойцами МПВО, она пришла домой. Клара Даниловна говорила:
— Мы сидели вокруг стола. Мама поставила перед нами огромный арбуз. Со мной были мои подруги Лина Бондаренко и Тамара Белова. Взяли по ломтю арбуза, и тут — грохот, взрывы. Мы выскочили на улицу. Не знали тогда, что последний раз сидели за этим своим столом. Через несколько дней наш дом был разрушен и сожжен. С мамой я увиделась только спустя месяцы, за Волгой… Вспоминали потом, как что-то далекое и неправдоподобное, этот арбуз на столе и последние минуты в домашней тишине.
Наш первый долг — оказывать помощь пострадавшим. Скорее в очаги поражения! Впервые пришлось увидеть тогда убитого на дороге ребенка. Я кинулась к девочке, вижу, что она бездыханная. Но так велико было мое потрясение, что я, взяв на руки девочку, понесла ее в больницу. Иду, спотыкаюсь, упала. Вдруг из-за поворота выехала какая-то штабная машина. Я бросилась наперерез. Военные остановили машину. «В чем дело?» Я показываю девочку, прошу: «Надо ее в больницу!» Наверное, эти незнакомые офицеры бывали не раз под бомбежками, увидели и поняли мое состояние: «Хорошо, успокойтесь, мы отвезем ее». Положили мертвую девочку в машину и поехали…
Смерть и горе настигали сталинградцев. Люди падали, сраженные осколками и взрывной волной, задыхались в огне пожаров, гибли под обрушившимися зданиями. В первые дни воздушного нападения особенно много было раненых и убитых жителей в центральной части города. Т. С. Яковлева, как и тысячи жителей города, в те дни пережила гибель близких. Она рассказывала:
— Мы шли пешком по степи. Возвращались со строительства оборонительных рубежей. Над нашими головами немецкие самолеты эшелонами летели к городу. Издалека увидели огромное зарево над центральными улицами Сталинграда. Там, где были наши дома, бушевал пожар. Целые километры огня. Сердце сжимала тревога. Никто из нас не знал, что с близкими, удалось ли им спастись. Скорее, скорее к родному дому! С трудом пробираемся по улицам, перебегая с одной стороны на другую. Поднятые огнем, летели вверх балки и доски, вихрем срывало крыши. Мне нужно было добраться на Республиканскую улицу. Пробирались между перевернутыми трамваями, обрушившимися стенами. Страшно было видеть убитых женщин, детей. Подбегаю к своему дому. Из окон вырывается дым. Не слышно поблизости человеческих голосов, нет никаких признаков жизни. Бросилась к бомбоубежищу, надеясь найти родных. К подвалу пробраться невозможно. Сверху на бомбоубежище обрушились перекрытия многоэтажного дома. Как я потом узнала, погибла моя мать и мальчик-племянник. Прощайте, мои родные… В подвале погибли многие жители, населявшие наш дом. Было невыносимо тяжко поверить в смерть близких.
