«Шпионы Ватикана…» (О трагическом пути священников-миссионеров: воспоминания Пьетро Леони, <br - Осипова И. А. (книги онлайн бесплатно txt) 📗

Только в тюрьмах и в советских трудовых лагерях они стали более разумными. В медвежьих лапах душителя Польши и Украины многие в конце концов осознали, насколько были слепы, терзая друг друга, когда третий, их истинный общий враг, пользовался их раздорами. Там, в лагерях они мне рассказывали, что братство началось еще раньше, в лесах, где действовали украинские партизаны и Армия Крайова.

В Италии

Когда мы прибыли на родину — в последнюю декаду мая, — наш поезд покинула добровольная пленная. Тогда было обычным делом, что в составах, шедших с советских территорий, прятались мужчины, женщины, подростки, дети, выбравшие путь добровольного бегства; их прятали от нацистов, угрожавших расправой. Не знаю, имелись ли такие в нашем поезде, помню только одну девушку, по имени Надя, невесту нашего солдата, которую я обратил в католичество. Она была одной из тех немногих, кому посчастливилось перебраться в Италию, а желавших этого были многие сотни [52].

После карантина в Болонье мне дали увольнительную. В Риме я первым делом поехал в военный комиссариат, узнать, как обстоят дела с моей демобилизацией. «Приказ был уже давно, — ответили мне. — Разве вам не сообщили?»

— Мне ничего не сказали. В неразберихе поражения кто знает, куда он делся.

— Но вы действительно хотите вернуться в Одессу, при таком положении дел?

— А почему бы и нет?

— Вы ведь знаете, что русские могут вернуться через несколько месяцев…

— Русские? Но это именно то, чего я ищу — встречи с русскими. Более удобного случая попасть в СССР у меня не будет. К приходу Советской армии я буду уже занят в Одессе своим делом, поехать туда сейчас — это наилучший способ перейти на ту сторону, не прося у власти визу.

— А как с религиозными преследованиями?

— Мы знаем, что даже Сталин дал разрешение на открытие храмов. Кто знает, может, мы у истоков возврата христианства в Россию? Пусть это просто политический маневр, все равно надо употребить его на благо. Хотя бы на первых порах воспользоваться некоторой свободой. Если потом станет совсем плохо, попытаюсь укрыться среди верующих.

Видя мою твердую решимость, офицер военного комиссариата, не раздумывая больше об отмене моей демобилизации, выдал мне приказ. Он был датирован 30 апреля 1943 года, я получил его на руки 22 июня 1943 года.

Прежде всего я поехал в Турин, разыскивать родственников маркизы Софии Новеллис ди Коарацце, которая еще в Днепропетровске предупредила меня, что передаст для будущей миссии предметы церковного убранства. Графини Марии делла Кьеза не оказалось по указанному адресу, мне потребовалось съездить еще в Савильяно, провинции Кунео. Сердечность приема и богатство даров, переданных мне, с лихвой искупили затрату сил. Такой же любезный прием мне оказали в Тестоне, в доме маркизы Софии. Все эти дары, вместе с полученными ранее от сестры Софии Новеллис, были переданы небольшой церкви Св. Петра в Одессе.

Затем я поспешил в Рим, где мне надо было получить паспорт с визами румынского, венгерского и немецкого правительств. Это время показалось мне бесконечным, я боялся, что красные окажутся в Одессе раньше меня или что мне помешают выехать события в Италии (высадка американцев на юге, немецкая оккупация). Но Провидение решило по-своему: пало правительство Муссолини, и только после этого я отправился в СССР, уже с паспортом правительства Бадольо.

Я получил особую аудиенцию у Папы, и он меня благословил, что было мне большим утешением. Папа велел мне передать его «щедрое благословение» всем страждущим по ту сторону железного занавеса.

Прощания

Около 20 августа все было готово к отъезду. В последний вечер в Монталтовеккьо мама с едва заметным упреком сказала мне: «Вы уезжаете (со дня моего рукоположения она говорила мне „вы“)… Я вас никогда больше не увижу». Для меня самой большой жертвой Богу было расставание с мамой. Но что было делать? Я ответил: «Если однажды вы услышите, что меня убили, не плачьте, но радуйтесь и гордитесь тем, что вы — мать мученика за веру».

Жребий брошен

В Бухаресте я вынужден был задержаться, чтобы получить пропуск в военную зону. Но здесь я чувствовал себя спокойнее — Одесса была всего в двадцати четырех часах езды от румынской столицы.

8 сентября я решил продолжить свое путешествие. Поскольку был праздник Рождества Девы Марии, мне не удалось взять такси до вокзала. Раздражение смешивалось с радостью: румынский народ сохранил верность своей религии. И вновь я убедился, что Господь мне помогает: утром я узнал, что 8 сентября Италия капитулировала. Не известно, что было бы со мной, если бы я попытался выехать из Италии с паспортом правительства Бадольо (границу часто проверяли немцы). Пришлось задержаться еще на неделю в Бухаресте. Выяснив, что на Днестре нет серьезных проверок, я отправился в дорогу.

В Одессе меня встречал викарий апостольского администратора. Прием был душевным, как и в итальянском консульстве, где мне приготовили отличную комнату, не соответствовавшую моему скромному статусу, но порой приходится смиренно принимать даже излишества. Когда Бадольо объявил Германии войну, я решил отказаться от гостеприимства консула, чтобы держаться подальше от политики. Кроме того, на консульстве тоже отразилась начавшаяся в Италии гражданская война.

Я старался сохранять равновесие и нейтралитет, уважая все точки зрения, поскольку моим главным делом было спасение душ. Осторожность была продиктована еще и тем, что я не хотел компрометировать себя ни перед румыно-немецкими властями, ни перед будущими советскими [53]. Я добился места в Одессе до прихода русских, оставалось сохранить его за собой.

Глава V. С одного берега на другой

В ожидании

Первые месяцы в Одессе прошли сравнительно спокойно. Волнения, связанные с политическими событиями в Италии, затронули меня только в одном: я был вынужден поселиться в доме Его Преосвященства апостольского администратора монсеньора Марка Глазера, а позднее — в двух еще не обставленных комнатушках во французском храме. В некотором роде это были неудобства, но я переносил их легко: открывающиеся передо мною миссионерские возможности поддерживали мое воодушевление. Одесса — морской порт, и у меня было чувство, что и я в порту, и волны разбушевавшегося моря лишь чуть-чуть колеблют мою лодку.

Две уцелевшие католические церкви уже открылись для богослужений. Однако в то время, как кафедральный храм Вознесения Господня был полностью отреставрирован, церковь Св. Петра, называвшаяся французской, только приводилась в порядок. По воскресеньям и в праздники я проводил там богослужения для итальянской и французской колоний; но служил больше по-русски, чем по-итальянски, чтобы таким образом привлечь местных жителей; им было неловко в приходском храме; ведь богослужения там велись исключительно на польском и немецком языках. Я также преподавал основы католического вероучения в итальянском консульстве, подготавливая тех, кто переходил из православия, иудаизма и других религий в католичество.

Тем временем во всей Транснистрии [54] благодаря послаблениям румынского правительства возрождался католицизм. Апостольский администратор монсеньор Глазер, немец по происхождению, но родившийся близ Одессы, неутомимо посещал поселения, где жили католики, в основном поляки и немцы, но по ходу дела находил и брал под свою опеку католиков и других национальностей. Его правой рукой был монсеньор Пьегер, высланный нацистами из Германии. Под его началом было еще несколько священников немецкого и польского происхождения, уроженцев Румынии.

Я оказался среди них, как тот, кто является в церковь при словах: «Ступайте, месса окончена». Приходили тревожные новости с близкого фронта, и священники, Глазер и все те, кто находился под его началом, настроились покинуть только начатое дело. У некоторых возникла мысль, что я приехал тушить свечи, но, когда они увидели, что я полон решимости как можно дольше держать свечи зажженными и зажигать новые, для них вновь стал вопрос о том, оставлять ли миссию или пойти навстречу опасности. Глазер направил запрос в Бухарест, ему ответили, что он может поступать по своему усмотрению.