Красный циркуляр - Браудер Билл (читать книги регистрация .txt) 📗

Региональные рейсы «Аэрофлота» чаще всего вылетали ночью, так что мне пришлось провести в аэропорту еще десять часов, до 3:30 утра, ожидая самолет на Мурманск. Ждать так долго утомляет в любом аэропорту, но те десять часов в Пулково были особенно мучительными. Без кондиционеров в закрытом помещении было жарко и душно. Воздух был пропитан потом и дымом сигарет. Я попытался найти себе место подальше от людей и дыма, но стоило мне устроиться в свободном ряду, как на соседнее сиденье плюхнулся весьма крупный незнакомец. Не сказав ни слова, он бесцеремонно столкнул мою руку с подлокотника между нашими сиденьями и сразу же закурил, пуская кольца дыма в мою сторону. Я поднялся и вновь пересел.

Наконец, в начале четвертого утра я поднялся на борт старого самолета Ту-134. Кресла давно протерлись и просели. В салоне пахло табаком и ветхостью. Я сел у окна, но верхняя часть моего сидения оказалась незафиксированной, и когда я пытался прислониться к спинке, она падала на сидящего сзади пассажира. Пришлось весь полет держать спину.

Дверь салона закрылась, и самолет вырулил на взлетную полосу, при этом никто из персонала и не думал демонстрировать правила безопасности. Полет был коротким, но в пути нас основательно потрясло. На подлете к Мурманску пилот объявил что-то по-русски. Пассажир, говоривший по-английски, объяснил мне, что из-за каких-то неполадок в городском аэропорту самолет сядет на небольшом военном аэродроме в полутора часах езды от Мурманска.

Когда самолет зашел на посадку, я вздохнул с облегчением, но расслабляться было рано: посадочная полоса была такой неровной, а приземление таким жестким, что, казалось, у самолета вот-вот отвалится шасси.

Покинув это чудо техники в половине шестого утра, я почувствовал себя совершенно изможденным. Скупое северное солнце висело низко над горизонтом. На военном аэродроме не было терминала: только небольшое, похожее на склад здание и стоянка. К счастью, руководитель тралового флота Юрий Прутков лично приехал меня встретить. Ирина, неулыбчивая сильно накрашенная длинноногая блондинка, стояла рядом. Прутков казался вылитой копией директора «Автосана» — лет под шестьдесят, широкоплечий, руку пожимал словно тисками. Мы с ним разместились на заднем сиденье служебного автомобиля, а Ирина села впереди и повернулась к нам полубоком, чтобы переводить. Водитель вез нас по пустынной тундре, напомнившей мне лунную поверхность. Через полтора часа мы прибыли в Мурманск.

Меня высадили у «Арктики», лучшей гостиницы города. Я зарегистрировался и пошел в номер. В ванной комнате стоял устойчивый запах мочи, сидения на унитазе не было, а от керамической раковины было отколото несколько кусков. Через разбитое окно могли свободно летать комары циклопического размера. На окне не было штор, чтобы затемнить едва всходившее солнце. Комковатый продавленный матрас, похоже, не меняли четверть века. Я даже не стал распаковывать вещи, думая только о том, как бы мне поскорее отсюда выбраться.

Прутков вернулся через несколько часов и повез меня в доки, на обзорную экскурсию по флоту. Мы поднялись на один траулер по ржавому трапу. Это был огромный завод длиной свыше ста метров, способный выходить в океан и вместить тысячи тонн рыбы и льда. Команда траулера насчитывала более ста человек. Когда мы спустились на нижнюю палубу, меня обдало отвратным запахом протухшей рыбы, которым здесь был пропитан весь воздух. Меня все время мутило, а Прутков продолжал говорить. Казалось, ему все нипочем. Мне стало жалко бедолаг, вынужденных по полгода без выходных работать на этих судах.

Минут двадцать мы ходили по кораблю, а затем направились в контору компании на улице Траловой, 12. Здание и внутренние помещения были такими же ветхими, как и суда, разве что рыбой здесь не несло. Тусклое зеленоватое освещение в коридоре, стены приемной, выглядевшие так, будто их не красили лет тридцать, производили гнетущее впечатление. Но стоило нам расположиться за чашкой горячего чая и приступить к обсуждению финансового положения компании, как мои ощущения стали меняться.

— Скажите, господин Прутков, сколько стоит такой корабль? — спросил я. Ирина переводила.

— Мы приобрели их новыми на верфи в Восточной Германии по цене двадцать миллионов долларов США, — ответил он.

— Сколько их у вас?

— Около сотни.

— И сколько им лет?

— В среднем семь.

Я быстро прикинул, что флот из сотни кораблей по двадцать миллионов стоит около двух миллиардов долларов; с учетом износа и амортизации его текущая рыночная стоимость — миллиард.

Я пришел в изумление. Нас наняли для того, чтобы помочь руководству компании решить, стоит ли им приобретать пятьдесят один процент флота за два с половиной миллиона долларов — такое право им дала приватизация. Всего за два с половиной миллиона! За половину пакета акций флота общей стоимостью свыше миллиарда! Это была такая легкая задача! Я не мог понять, зачем им понадобилось, чтобы за них ее решал кто-то другой. Я подумал, что и сам не против присоединиться к покупке этого контрольного пакета акций.

Ведя беседу с Прутковым, я ощущал прилив знакомого волнения — как тогда, в Польше, когда увидел «десятикратник» прибыли по акциям. «Такая высокая потенциальная доходность — это аномалия Мурманского тралового флота или это происходит по всей России? — задумался я. — Если такие вещи происходят везде, то как мне принять в этом участие?»

Изначально я планировал вернуться в Лондон уже на следующий день, но открытие так увлекло меня, что вместо этого я купил билет в один конец до Москвы. Я должен был выяснить, неужели акции других российских компаний такие же дешевые, как эти. А в Лондоне все равно никто не заметит моего отсутствия — многие даже не подозревали о моем существовании.

Прибыв в Москву и получив багаж, я первым делом купил в киоске аэропорта небольшой англоязычный телефонный справочник организаций. В Москве я был впервые, здесь у меня не было знакомых, и я ни слова не понимал по-русски. У выхода из аэропорта я поймал такси и объяснил, что мне нужно в гостиницу «Метрополь» недалеко от Красной площади (я был для водителя легкой добычей; позже я узнал, что он взял с меня вчетверо больше обычной стоимости такого проезда). Мы попали в пробку на широком, как футбольное поле, Ленинградском проспекте. Такси медленно ползло мимо сотен одинаковых советских зданий и рекламных щитов труднопроизносимых компаний.

Два часа спустя мы подъехали к «Метрополю» напротив Большого театра. Добравшись до своего номера, я позвонил лондонскому знакомому, который до этого работал в Москве. Тот порекомендовал мне водителя и переводчика — они брали за свои услуги по пятьдесят долларов в день. На следующее утро я открыл телефонный справочник и начал обзванивать всех, с кем можно обсудить российскую приватизационную программу. В итоге мне удалось встретиться с сотрудниками посольства США, аудиторами компании «Эрнст энд Янг», младшим служащим Государственного комитета по управлению имуществом, коллегой-выпускником Стэнфорда, работавшим в компании «Америкэн экспресс», и т. д. За четыре дня я провел тридцать встреч и по разрозненным фрагментам составил представление о процессе приватизации в стране.

Я выяснил, что, переходя от коммунизма к капитализму, российское правительство решило раздать народу большую часть государственной собственности. Это происходило по-разному, но наиболее примечательной оказалась программа ваучерной приватизации. В рамках этой программы правительство выдало каждому гражданину страны (а это примерно сто пятьдесят миллионов человек) по одному приватизационному чеку. Эти чеки можно было обменять на акции в предприятиях, представлявших около тридцати процентов российской экономики.

Общая рыночная стоимость ста пятидесяти миллионов ваучеров по цене в двадцать долларов за штуку составляла три миллиарда долларов. Поскольку все чеки можно было обменять на тридцать процентов российской экономики, получалось, что всю экономику оценивали всего в десять миллиардов долларов. Это было в шесть раз меньше, чем стоимость одной американской торговой сети «Волмарт»!