Шолохов. Незаконный - - (книги хорошего качества TXT, FB2) 📗
«К глазной лечебнице доктора Снегирёва примыкал маленький садик.
Таких неуютных стриженых садов много по окраинным переулкам Москвы, в них не отдыхает глаз от каменной тяжёлой скуки города, и ещё резче и больней вспоминается при взгляде на них дикое приволье леса. В больничном садике хозяйствовала осень: крыла дорожки оранжевой бронзой листьев, утренними заморозками мяла цветы и водянистой зеленью наливала на газонах траву. В погожие дни по дорожкам гуляли больные, вслушиваясь в переливы церковных звонов богомольной Москвы. В ненастье (а в том году оно преобладало) слонялись из палаты в палату…»
Что происходит со слепнущим человеком?
Он начинает слушать.
Он учится слышать вдвое, втрое, в разы больше, чем зрячий человек.
Так, по речи Шолохов учился распознавать интонации и характеры.
Учился понимать значение расстановки слов и междометий.
Москва бурлила разговорами: ещё царил невиданный патриотический подъём начала войны, ежедневно обсуждались сводки с фронтов. В больницу всё чаще привозили раненых солдат. Там же лечились: аристократы, купцы, мещане. Люди всех возрастов, многих национальностей и вероисповеданий.
Привычка притулиться в уголке и вслушиваться в речь окружающих той осенью в Мише закрепилась окончательно: болезнь глаз тому очень поспособствовала.
Первая же книга Шолохова – «Донские рассказы» – удивительна в числе прочего поразительным слухом на речь: совсем молодой писатель уже обладал умением, не свойственным даже многим зрелым мастерам – выстраивать целые образы на точных речевых характеристиках.
Причём далеко не только образы казаков. Помещик, попадья, белый офицер – все говорят своими голосами. Например, москвичка и моряк в рассказе «Мягкотелый». Дети, девушки, старухи, старики – для всех находится своя интонация, свой словесный порядок.
Он всех их не просто увидел однажды – он их услышал.
Зрение поправилось. Очки сняли.
Пока жили в Москве, отец всё разузнал и принял решение: отдать сына учиться в московскую гимназию, а не растить из него казака.
Шолохову приобрели гимназический форменный костюм, сняли квартиру и устроили в гимназию имени Григория Шелапутина № 9, проплатив сто рублей на год вперёд. Для понимания: средняя месячная зарплата тогда составляла порядка двадцати рублей. Учитывая стоимость квартиры, какие-то деньги на проживание, посылки из дома, на учёбу юного Миши уходило столько средств, сколько хватило бы на жизнь целой семьи из двух-трёх человек.
Гимназия располагалась в Трубецком переулке: ныне это переулок Хользунова. Огромное здание с большим количеством разнообразных помещений, включая актовый и спортивный залы. Счёт учащимся шёл на сотни. В гимназии давали восьмиклассное образование; в программе обучения были немецкий, французский и древние языки: греческий и латынь. Это была одна из самых лучших и престижных гимназий во всей России. В этом смысле, конечно, нелепы любые рассуждения о диком, не покидавшем хутора казачонке, который едва ли мог стать писателем.
Миша проживал на Плющихе, в Долгом переулке – ныне улица Бурденко, 20, седьмая квартира, – у родственника по отцовской линии Александра Павловича Ермолова. Он служил учителем подготовительных классов шелапутинской гимназии, преподавая пение и рисование. Миша жил в одной комнате с его сыном Сашей – сверстником и одноклассником.
По договорённости с отцом Шолохова, Александр Павлович присматривал за ребёнком. На учёбу ходили все вместе, втроём – старший и младший Ермоловы и Шолохов. Ермолов увлекался фотографией. Сохранилось совместное фото: отец и сын Ермоловы и глазастый, чуть лопоухий, внимательно глядящий в объектив Миша.
По соседству с ними, в том же Долгом переулке, проживал тогда Иван Бунин – 45-летний, известный уже российской читающей публике литератор. В романе «Тихий Дон» цитируются стихи Бунина. Возможно, они встречались, проходя мимо друг друга: маленький казачонок в гимназической форме – и высокий, изящно одетый господин с тростью.
Шолохов вспоминал потом, что мать его выучилась грамоте только для того, «чтобы не прибегая к помощи отца самостоятельно писать мне письма». Писала крупными буквами, допуская детские, чуть нелепые, чуть смешные, такие трогательные ошибки.
Эта разлука с малой родиной понемногу дала Шолохову осознание, кто он на самом деле.
Он – донской.
Да, он не знал в полной мере казачьей работы. Да, его отец был грамотным, читал книги, ходил в городской одежде и сына тоже настойчиво обучал наукам и одевал в городское, тем самым вольно или невольно усугубляя разрыв ребёнка с казачьей средой. Между прочим, казаки били своих детей, а отец Мишу – никогда.
Но, пожалуй, только из имевшего расстояние для наблюдения за средой подростка и мог вырасти знаток и певец своей среды. Разлука вынудила его, засыпая, вспоминать казачьи песни и прибаутки, имя всякой степной травы. Видеть и отмечать различия в упряжи, в одежде, в поведении казаков и москвичей. Перед нами слом, обернувшийся безусловным литературным богатством.
Так Максим Горький, отправленный родным дедом «в люди», прошёл сквозь разнородный, чужой быт, подглядывая по пути даже не десятки, а сотни типажей, пробуя многие профессии и ни в одной не оставаясь, – и стал безо всякого преувеличения великим знатоком жизни как таковой. Он сумел описать с равным мастерством и людей дна, и пролетариев, и купцов, и заводчиков, сам не принадлежа ни к одному из этих сословий и даже из мещанской нижегородской среды изгнанный ещё подростком, однако запомнивший всё навсегда.
Так Сергей Есенин – сын московского приказчика, внук дедов-предпринимателей, никогда в полной мере не знавший крестьянского труда и, по сути, им не занимавшийся, – воспел крестьянство и стал главным крестьянским поэтом России. При всём том, что он оставил деревню ещё ребёнком – сначала попав на обучение в церковно-приходскую школу, а затем переехав в Москву, – и никогда больше туда надолго не возвращался.
Но Шолохов, в отличие от них, в родной дом вернётся, именно там пройдя через все трагедии эпохи.
Лето 1915-го он провёл в Каргинской. Застал там известие о гибели на фронте соседа Ивана «Шамиля» Ковалёва, носившего в романе имя Прохор.
«Тихий Дон»: «Билась головой о жёсткую землю жена Прохора Шамиля, грызла земляной пол зубами, наглядевшись, как ласкает вернувшийся брат покойного мужа, Мартин Шамиль, свою беременную жену, нянчит детей и раздаёт им подарки. Билась баба и ползала в корчах по земле, а около в овечью кучу гуртились детишки, выли, глядя на мать захлебнувшимися в страхе глазами».
Дочь реального Ивана Ковалёва, Агафью Ивановну Дегтярёву, разыскали в своё время краеведы, она рассказала, что примерно всё так и было, только приехал с фронта не Мартин, а третий Шамиль – Алексей. И служили они не на Западном фронте, а на турецком: «Шолохов описывал за маму… Когда дядя Алексей ездил под Турцию, приезжает оттедова, мать пришла, услыхала, что отец приехал. Я как раз была на мельнице, там говорят, дядя приехал, отца нету. Мать там всё на себе порвала, последнюю рубаху она на себе рванула. Что в книге писалось, то и она точно, мать-то, говорила…
Кто-то у нас читал книгу, мужчина стоял на квартире, преподавал в мясосовхозе, а он эту книгу читал вслух, ишо мать живая была, и мать заплакала».
Слишком уж далеко от донского дома и от матери с отцом приходилось учиться Мише.
Мать волновалась: а как там он в чужой семье, а не угодит ли под конку, а то и под трамвай?
Наконец, жизнь в Москве обходилась дорого. В годы войны, во все времена это случается, богатые богатеют, бедные – беднеют. Решили искать хорошую гимназию поближе. Таковая имелась в городе Богучаре Воронежской области.
Изначально, в XVII веке, основанный малороссами Богучар тоже был казачьим поселением. Разросшееся в город бывшее поселение стояло на притоке Дона – речке Богучарке. От Каргина вверх по Дону, в ста двадцати верстах. Тоже не ближний свет – но хотя бы можно за сутки добраться, да и письма быстрей доходили. Туда же отправил учиться своего сына Анатолия Михаил Михайлович – брат Александра Михайловича: всё проще вдвоём детям.
