Красный чех (Ярослав Гашек в России) - Антонов Станислав Иванович (серия книг .TXT) 📗
Долго в тот день он не мог успокоиться, вновь и вновь возвращаясь к выступлению Ильича, обдумывая каждое сказанное им слово.
А спустя некоторое время два друга снова слушали выступление вождя. Около двух часов по снежным сугробам, сквозь бушевавшую метель пробирались они на окраину города, в Лефортово, к манежу бывшего Алексеевского военного училища. Замерзли очень, особенно продрог Гашек: на нем была легкая шинелька.
— Ничего, — отшучивался Ярослав, — у меня лагерная закалка. В Тоцком к мехам не приучали. Библией согревали…
Сильнейший мороз, поздний час, далекая рабочая окраина, отсутствие транспорта… А людей около училища — тысячи. Но народ все идет и идет. Улица буквально гудит от людского потока.
Десятитысячный зал манежа не мог вместить всех желающих. Гашек поражен. Не видел он прежде, чтобы так относились простые люди к какому-либо человеку, пусть даже и очень популярному.
По залу пронеслось эхом: «Идет! Идет!» Все повскакали с мест, бурно зааплодировали. В этот момент военный оркестр заиграл «Интернационал». Весь манеж в едином порыве запел. Вместе со всеми пел и Ленин.
После митинга рабочие окружили Ленина. Гашек тут же стал энергично пробираться сквозь толпу поближе к вождю, увлекая за собой Бирюкова. Уж очень был велик соблазн послушать Ильича, посмотреть, как ведет себя в беседах с простым людом.
И вот они около вождя. Люди запросто говорят с Лениным, откровенно высказываются о недостатках. Но еще больше поражает писателя, что Владимир Ильич внимательно, без какого-либо намека на превосходство выслушивает замечания. А когда некоторые пожаловались на волокиту и саботаж в отдельных учреждениях, председатель Совнаркома попросил рабочих прийти в Кремль и как можно скорее, чтобы там подробнее поговорить об этих фактах.
— Если бы я сам не видел, — говорил потом Гашек, — честное слово, не поверил бы этому. Так просто, так задушевно говорить с людьми! Наверное, в этом и есть величие подлинного вождя. Такому нельзя не верить, он — свой, близкий…
На улице — темнота непроглядная. Ночь вступила в свои права. До дома теперь и не добраться.
— Пойдем к Камкову, — предложил Сергей, — он тут рядом. И давно звал к себе.
Гостеприимный хозяин поставил самовар, угостил горячим картофелем. Друзья согрелись (а то ведь зуб на зуб не попадал) и, конечно же, снова начался оживленный обмен мнениями о только что виденном и слышанном.
— Знаете, друзья мои, — сказал Гашек, — хоть я и не коммунист, но без всяких колебаний готов идти, за Лениным. Очень хочется работать для революции. Теперь я знаю: русская революция — это и наша революция!
Все смолкли, пораженные этими словами. Иван Георгиевич Камков, старейший коммунист, участник трех революций, член партии с 1902 года, молча подошел к Гашеку и крепко-крепко обнял его.
Все реже и реже стал бывать Ярослав у своего друга. Много времени отнимала подготовка к выпуску чешской газеты, переписка с чехами, разбросанными по всей России. И радовался Сергей тому, что Ярослав занят активной работой, и огорчался, что не может чаще, чем прежде, забегать к нему. Но и в те кратковременные «набеги» удавалось услышать много интересного.
— Встретился с поэтом Маяковским, — рассказывал с восторгом Гашек. — Дома у него был. О чем только не говорили… И об издании газеты — тоже. Очень хорошо говорили. Он шумный такой. А на прощанье сказал мне: «Валяй, чех, пиши-звони во все колокола!»
Внимательно слушал Бирюков и рассказы о спорах, происходящих в чешской колбасной на Арбате, где собирались чехи, русские самых различных политических взглядов. Тут бывали и коммунисты, и эсеры, и меньшевики. Гашек с удовольствием наблюдал. Подчас, «выудив» у какого-нибудь бывшего монархиста, обывателя его истинные взгляды, тут же остро и зло высмеивал.
— Понимаешь, — рассказывал он как-то Сергею, — приметил я одного человека. Непонятно даже, старый ли он, молодой. Сдержанный, молчаливый. Не расстается со своей записной книжкой. Вроде бы профессор. Попытался подшутить над ним, а он не реагирует. И еще больше захотелось с ним познакомиться.
Однажды пришел Ташек к Сергею поздно вечером. Глаза радостно сияют, весь чем-то крайне возбужден.
— Поздравь меня, товарищ Бирюков.
И слово «товарищ» как-то особо выделил.
— С чем же?
— Несколько часов назад я принят в ряды Российской Коммунистической партии большевиков.
— Вот это молодец, чертяга! Поздравляю!
Они обнялись.
— Между прочим, есть и еще одно важное сообщение. Помнишь, я рассказывал тебе о профессоре, над которым хотел подшутить в нашей колбасной?
— Так-так. Ну и что же? Добился своего?
— Совсем наоборот.
— Что, он тебя?
— Да нет. Оказывается, это Свердлов, председатель ВЦИКа. Мы были у него. Долго говорили о чешских организациях в Советской России. И, конечно, об издании чешских газет, другой литературы. Помог он нам. Очень. Поддержал. А знаешь, и меня узнал. Сразу же. И улыбнулся.
В другой раз Гашек пришел к Бирюкову, когда у него в гостях был Роберт Пельше. Он даже хотел уйти, чтобы не мешать, но друзья его задержали.
— Не с пустыми руками, наверное? — спросил Сергей.
— Есть кое-что, — лукаво улыбаясь, ответил Гашек. И развернул большую газету.
— «Прукопник», — прочитал Гашек название газеты. — Москва, 27 марта 1918 года, номер первый.
Друзья сердечно поздравили Ярослава.
— А твое есть что-нибудь?
«К чешскому войску, — начал переводить Гашек на русский язык свою статью. — Зачем ехать во Францию?»
Сергей и Роберт внимательно слушали.
— Вы едете во Францию, — читал Гашек, как бы обращаясь к легионерам, — вместо того, чтобы здесь участвовать в возрождении русской армии, активно участвовать в русской революции и помогать русскому народу укрепить Республику Советов, от которой исходят лучи освобождения всего мира и нашего народа.
— Мы должны остаться здесь! — Голос Гашека звучал торжественно и твердо. — Здесь должен остаться каждый из нас, кто знает, что мы — потомки таборитов, первых в Европе социалистов-коммунистов! А это знает каждый чех!
Ярослав с особенной силой произнес:
— Наш политический долг быть здесь, а не на Западе. Мы должны помочь России!
Много добрых, восторженных слов услышал Ярослав от своих друзей.
— А ведь знаешь, — сказал Пельше, — это очень важно, что именно ты выступил с такой статьей. Легионеры знают тебя хорошо, твои прошлые взгляды… Больше поверят, чем кому другому.
Гашек был очень доволен. Прощаясь, сказал:
— Наверное, скоро мы надолго расстанемся. Меня посылают в Самару.
— Зачем?
— С той же целью, что и статья написана. Там будет много эшелонов с легионерами, военнопленными. Буду убеждать. Приятно снова побывать в тех краях, где был два года назад. Только совсем другим.
Через несколько дней Гашек расстался с Москвой, друзьями. Путь его лежал в самый центр Поволжья.
Вступайте в наши ряды!
В тот весенний месяц Самара выглядела весьма необычно. Повсюду — на улице, в магазинах, клубах — слышалась иностранная речь. Сербская, венгерская, немецкая… Особенно часто можно было услышать чешскую, словацкую. И больше всего на вокзале. Ведь именно через Самару проходила главная железнодорожная магистраль на восток, и по ней двигались эшелоны легионеров.
Как только Гашек прибыл в Самару, сразу же вместе с другими чехословацкими коммунистами развернул энергичную агитацию среди военнопленных и солдат, корпуса. Старые чиновники, окопавшиеся в самарских учреждениях, чешское военное начальство чинили бесконечные препятствия, стремились во что бы то ни стало не допустить общения легионеров с большевистскими агитаторами. Приходилось проявлять много упорства, настойчивости, даже изворотливости, чтобы преодолевать эти преграды.
Гашека можно было встретить всюду, в самых, казалось бы, непредвиденных местах. Ожидая очередной эшелон, вместе с товарищами ежедневно дежурит на вокзале, вступает в разговоры с легионерами, разъясняет им политику Советской власти, разоблачает контрреволюционные замыслы их командования.
