Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Бернс Джеймс Макгрегор (прочитать книгу txt) 📗
Выводы Бруенна неутешительны: повышенное давление, аритмия, сердечная недостаточность.
Состоялись срочные консилиумы с участием Макинтайра, Бруенна и других флотских врачей, а также врачей Джеймса А. Поллина и Фрэнка Лейхи в качестве консультантов. Очевидно, что пациенту следует назначить специальный режим; но сколько времени президент — особенно президент в таком состоянии — может соблюдать режим обычного больного с проблемами работы сердца? Предлагались одна-две недели постельного режима; предложение отвергнуто по требованию президента. Бруенн предложил, чтобы Рузвельт хотя бы прошел курс лечения сердечными стимуляторами. Это встретило сопротивление; Бруенн заявил, что, если этого не будет сделано, он снимает с себя ответственность за поддержание здоровья президента. Наконец врачи выработали совместную программу лечения: сердечные стимуляторы, уменьшение ежедневной активности, ограничение курения, час отдыха после еды, спокойный обед в помещении Белого дома, минимум десять часов сна, отказ от плавания в бассейне, диета, ограниченная 2600 калориями, с пониженным содержанием жиров, использование легких слабительных средств.
В течение трех дней сердечные стимуляторы дали неплохой результат. Когда 3 апреля 1944 года Бруенн пришел осмотреть своего пациента, Рузвельт спал освежающим десятичасовым сном, цвет лица улучшился, легкие очистились, исчезла одышка в лежачем положении. Однако сердечные шумы сохранялись, давление все еще вызывало беспокойство. Здоровье президента продолжало улучшаться в последующие дни, но Бруенн с коллегами решили, что он нуждается в настоящем отдыхе. Президент охотно согласился провести продолжительный отдых на солнце среди плантаций Бернарда Баруха Хобко в Южной Калифорнии.
Главная проблема этих тревожных дней: кто сообщит президенту о состоянии его здоровья и в какой форме? Врачи считали, что ему следует знать все факты, — только бы обеспечить его готовность подчиниться медицине. Но кто будет говорить с президентом? Вскоре стало ясно, что сам Рузвельт этого вопроса затрагивать не станет. Он ни разу не поинтересовался, почему его обследуют, пичкают лекарствами или предлагают побольше отдыхать, — просто следовал рекомендациям врачей в пределах возможностей и на том ставил точку. Бруенн не считал себя обязанным информировать президента. Он всего лишь капитан-лейтенант и новичок в Белом доме. Очевидно, каждый полагал — это должен сделать Макинтайр, но признаков его готовности не наблюдалось. Возможно, ему недоставало уверенности, что он способен передать президенту столь неприятную весть и отвечать на трудные вопросы. Или он предчувствовал — президент не примет всерьез врачебные данные, не согласится руководствоваться ими. Не исключено и то, что он понимал, насколько президент был фаталистом, — сколь ни обоснованны медицинские показания, в данной ситуации играют большую роль факторы психологический и политический: с президентом, особенно наделенным решительностью Рузвельта, нельзя обращаться так запросто и настойчиво, как с обычным пациентом. Ну и после оптимальных прогнозов в прошлом Макинтайр, вероятно, чувствовал робость — как открыть президенту глаза, изложить реальные факты.
Между тем Рузвельт отправился в имение Хобко, не подозревая, что болен чем-то более серьезным, чем бронхит и простуда. Так и не поинтересовался, что за маленькие зеленые таблетки (дигиталис) ему приходится принимать. Президент писал Гопкинсу, что проводит время великолепно: «...спал 12 часов из 24, загорал на солнце, ни о чем не тревожился и решил послать весь мир к черту. Интересно, что мир никуда не уходил». Принимал желанных посетителей — членов семьи, Люси Рутерферд. Утверждал, что сократил потребление напитков до полутора коктейлей за вечер — и ничего больше, ни одной соблазнительной порции виски с содовой или спиртного на ночь; что курит теперь вместо двадцати — тридцати сигарет в день пять-шесть. «К счастью, они довольно скверны на вкус, но в любом случае от курения нужно отказываться». В Хобко президент перенес воспаление желчного пузыря, но победил боль с помощью медикаментов. Симптомов болезни сердца не наблюдалось.
Причиной ухудшения здоровья была в действительности не работа. Он устал, вспоминала позже мисс Перкинс, но не мог переносить усталого состояния. Грейс Талли тревожилась еще по поводу заметной дрожи рук, когда он закуривал сигарету; черные круги под глазами уже не покидали президента, плечи еще больше ссутулились. Наблюдая Рузвельта на пресс-конференции в марте, Аллен Драри определял его состояние одним словом — «подавленность». Хорошо знакомые черты: скорый смех, вскидывание головы, широкая улыбка, сосредоточенность, открытый, ничего не выражающий взгляд во время слушания собеседника — все это осталось при нем в том как будто виде, как тиражировалось в бесчисленных кинороликах и фотографиях. Но внутри его Драри заметил какое-то равнодушие к жизни, внутреннюю поглощенность собой, усталую нетерпеливость. Драри не мог сказать, проистекало это от работы, политической оппозиции, возраста или слабого здоровья.
Во время остановок в Вашингтоне Джеймс Рузвельт обратил внимание, что его отец занимается мелочами: надписывает книги, достает из старых сундуков и коробок сувениры для детей и внуков — как будто предчувствует скорый конец. Тем не менее прежняя живость все еще не покидала его, хотя проявлялась реже. В Вашингтоне шептались — президент умирает или умер, — но он возвращался с юга и из Гайд-Парка посвежевший и хотя немного осунувшийся, но сияющий и энергичный. Посетители отмечали обострившиеся черты лица; однако главной причиной изменившегося облика считали его желание похудеть — он успешно сбросил вес со 188 до почти 165 фунтов.
Ничто не стимулировало Рузвельта больше, чем память о прежних временах. Когда Элеоноре рассказали в Кюрасао, что лейтенант Рузвельт посещал порт на американском военном корабле, где ему подарили козу в качестве талисмана, она спросила мужа:
— Зачем ты скрывал от меня это все годы?
«У меня есть алиби, — писал ей президент, — я был в Кюрасао лишь раз в своей жизни — в 1904 году, когда путешествовал по Вест-Индии на яхте по маршруту Гамбург — США. Меня сопровождала повсюду мать. Мне никогда не дарили козу — никто и от меня не получал в подарок козу! Это похоже на немецкий заговор!»
В своем дневнике Стимсон не прекращал ругать «единоличное правительство» президента, которое способствовало превращению «Вашингтона в сумасшедший дом». Фактически шеф руководил Белым домом так же, как в предвоенные годы; между тем вокруг него выросли огромные бюрократические структуры — сферы обороны и социального обеспечения, — которые составили капитал будущего.
Вершина этих громадных структур — крохотное западное крыло Белого дома. Здесь старые помощники, включая Стива Эрли и Папу Уотсона, обслуживали и оберегали президента. Клерки Морис Латта и Уильям Гопкинс стремились как-то контролировать поток документов и писем, поступавших в Белый дом. Дело нелегкое, учитывая нелюбовь Рузвельта к устоявшимся каналам связи. Канцелярия Белого дома уже стала вбирать в себя помещения старого здания Государственного департамента — через улицу. Административные служащие — Джонотан Дэниелс, Лоувелл Меллет, Лочлин Карри, Дэвид К. Найлз и другие — заняли на втором этаже этого здания ряд офисов, которые они прозвали «смертельным рядом» из-за небывалой текучки кадров. Президент приобрел на противоположной стороне улицы также Блэр-Хаус — для приема выдающихся гостей. Розенман оставался руководителем группы подготовки речей президента, но у него не было группы, поскольку Гопкинс лег в клинику Майо, а Шервуд находился в Лондоне в качестве главы зарубежной службы Агентства военной информации.
В противоположном, восточном крыле, которое находилось в завершающей стадии строительства, Бирнс руководил даже меньшим персоналом, чем Рузвельт. В беспорядке крохотных офисов и отгороженных уютных местечек — на время телетайп установили в мужском туалете — небольшой штат сотрудников решал массу проблем, постоянно доставляемых гражданскими ведомствами, которые добивались фондов, власти, рабочей силы и признания. Бен Коэн, как всегда язвительный и непретенциозный, работал в качестве юридического советника Бирнса. «Специальный советник» Барух давал мудрые, обоснованные рекомендации. Сэмюэль Лабелл и группа других — остаток штата сотрудников, занятых полный рабочий день. Бирнс учредил Комитет военной мобилизации, состоявший из Стимсона, Нельсона и других высокопоставленных чиновников. Иногда на заседаниях комитета председательствовал Рузвельт — самый простой способ его общения с военной администрацией, — но, подобно большинству комитетов Белого дома, этот превратился в безобидную ненужность.
