Россия в концлагере - Солоневич Иван Лукьянович (список книг txt) 📗
Опустились к берегу, связали из бурелома нелепый и шаткий плотик, грезоподъемности примерно достаточной для обоих наших рюкзаков. За это время стемнело уже совсем, разделись, полезли в воду. Комары облепили нас, как всегда при переправах. Было мелко и топко. Мы побрели по тинистому, вязкому, слизкому тесту топкого дна, дошли до пояса и начали плыть. Только что отплыли метров на 10-15, слышу вдали какой-то мерный стук.
– Вероятно, грузовик по ту сторону озера, – сказал Юра. – Плывем дальше.
– Нет, давай подождем.
Остановились. Вода оказалась еще неглубокой, до плеч. Подождали. Минуты через две-три стало совсем ясно: с севера, с верховьев реки или озера с большой скоростью идет какая-то моторная лодка. Стук мотора становился все слышнее и слышнее. Где-то за поворотом берега мелькнуло что-то похожее на луч прожектора. Мы панически бросились назад к берегу.
Разбирать плотик и багаж было некогда. Мы схватили плотик, как носилки, но он сразу развалился. Лихорадочно и ощупью мы подобрали его обломки, собрали наши вещи, рюкзаки и одежду. Моторка была совсем уж близко, и луч ее прожектора тщательно ощупывал прибрежные кусты. Мы нырнули в мокрую траву за какими-то кустами, прижались к земле и смотрели, как моторка с истинно сволочной медлительностью шла мимо нашего берега, и щупальца прожектора обыскивали каждый куст. Потом мокрые ветки прикрывавшего нас куста загорелись белым электрическим светом, мы уткнули лица в траву, и я думал о том, что наше присутствие не так уж хитро обнаружить хотя бы по тем тучам комаров, которые вились над нашими спинами.
Но луч равнодушно скользнул над нашими головами. Моторка торжественно проследовала вниз. Мы подняли головы. Из мокрой тьмы в луче прожектора возникали упавшие в воду стволы деревьев, камыш, каменные осыпи берега. Потом моторка завернула за какой-то полуостров, и стук ее мотора постепенно затих вдали.
Стояла кромешная тьма. О том, чтобы в этой тьме сколотить плотик и думать было нечего. Мы дрожа от холода натянули наше промокшее одеяние, ощупью поднялись на несколько метров выше из прибрежного болота, нащупали какую-то щель в скале и уселись там. Просидели почти всю ночь, молча, неподвижно, чувствуя, как от холода начинают неметь внутренности.
Перед рассветом мы двинулись дальше. Ноги ныли. У Юры лицо мертвецки посинело. Моя рана на спине прилипла к рубашке, и первым же движением я снова сорвал какой-то прижившийся слой. С юго-востока, с линии облавы снова стали доноситься звуки собачьего лая и выстрелов. В кого они там стреляли, понятия не имею.
Мы прошли в предрассветной тьме еще версты полторы-две вдоль берега и обнаружили какой-то полуостровок; совершенно заросший лесом и кустарниками и вдававшийся в озеро метров на двести. С берегом полуостровок соединяла заливаемая водой песчаная коса. Светало. И над водой плыли пронизывающие утренние туманы. Где-то совсем уж недалеко от нас прогрохотал выстрел, и залаяла собака.
Ни я, ни Юра не говорили почти ничего; все и так было ясно. Пробрались на полуостровок, срезали ножами несколько сухих елок; связали длинный, достаточно грузоподъемный, но в общем весьма малоустойчивый плотик, подтянули его к воде, нагрузили рюкзаки и одежду. И опять стук моторки. Опять залезли в кусты.
На этот раз моторка прошла к северу, то скрываясь в пелене тумана, то показываясь во всем своем великолепии. Небольшая изящная лодочка с прицепным мотором; с пулеметом и с четырьмя человеками команды. Я сказал Юре: если захватят нас на переправе, капитулировать без никаких, и когда нас станут подымать на борт, схватиться в обнимку с ближайшим из чекистов, всей своей удвоенной тяжестью плюхнуться на борт – моторка, конечно, перевернется. А там в воде действовать по обстоятельствам. Спросил Юру, помнит ли он один из подходящих приемов джиу-джитсу, который мог бы быть применен в таких не совсем обычных условиях. Юра помнил. Стук моторки затих. Едва ли она успеет вернуться обратно за полчаса. Через полчаса мы будем уже на том берегу.
Никогда ни в одном состязании я не развивал такого количества плавательной энергии. Приходилось работать только левой рукой. Правая буксировала плотик. Юра сделал остроумнее, взял в зубы конец веревки,, которою был привязан к плотику наш багаж и плыл классическим брассом.
Когда мы вплывали в полосу тумана, я начинал бояться, как бы нам не потерять направления. Когда туман уходил, подымался страх, что нас заметят с берега и начнут стрелять. Но метрах в двухстах опасения насчет стрельбы более или менее улеглись. По роду своей деятельности я сталкивался со стрелковым делом и знал, что на расстоянии двухсот метров советской трехлинейки можно не очень опасаться: дает такое рассеяние, что на двести метров попасть в головную мишень можно только случайно, отчего стрелковые рекорды ставятся преимущественно винтовками Росса.
Камыши противоположного берега приближались с ужасающей медленностью. Наконец, ноги почувствовали топкое и вязкое дно. Идти было еще нельзя, но на душе стало спокойнее. Еще через полсотни метров мы стали на ноги; выволокли плотик на берег, разобрали его, веревки захватили с собой, а бревнышки рассовали по камышам, чтобы не оставлять следов нашей переправы.
То ли от холода, то ли от пережитого волнения я дрожал, как в лихорадке. Пробежали полсотни метров до ближайшего леса. Юра с беспокойством растер меня своей рубашкой. Мы оделись и поднялись на обрывистый берег. Было уке совсем светло. По серебренной поверхности озера скользила все та же моторка. Из лесу с той стороны озера слышались собачьи голоса и ружейные выстрелы.
– Видимо, они там друг по другу шпарят. – сказал Юра. – Хоть бы только не мазали! Эх, если бы нам по винтовке! Мы бы поразговаривали.
Должен признаться, что «поразговаривать» и у меня руки чесались. И в такой степени, что если бы было оружие, то я не столько был бы озабочен спасением собственной жизни, сколько показом этим неизвестным мне комсомольцам всех неудобств азарта охоты за человеком. Но оружия не было. В конечном счете это было не так плохо. Будь оружие, мы вероятно ввязались бы в перепалку. Кое-кого ухлопали бы, но едва ли выскочили бы из этой перепалки живьем…
Была и такая переправа. Днем мы подошли к какой-то реке, разлившейся неширокими затонами и озерками. Прошли версты две вдоль берега и на противоположном берегу увидели рыбачью лодку. Лодка, по-видимому, была «на ходу», в ней лежали весла, багор и что-то еще. Это было большой неосторожностью, но мы решили воспользоваться этой лодкой для переправы. Юра молниеносно разделся, переплыл реку, доставил лодку к нашему берегу, и мы в две минуты очутились на той стороне. От места нашего причала, подымаясь круто в гору, шло нечто вроде дорожки. До гребня горы было петров пятьдесят. Юра, как был в голом виде, быстро пополз к гребню, заглянул по другую сторону его и стремительно скатился вниз, делая мне тревожные знаки. Я подхватил уже выгруженное из лодки все наше имущество, и мы оба бросились вправо, в чащу леса. Пробежав сотни две метров, я остановился. Юры не было. Кругом стояла непроницаемая для глаз чаща, и в ней не было слышно ни Юриных шагов, ни Юриного голоса. Да подавать голос и нельзя было. Очевидно, Юра за этим гребнем увидал кого-то, может быть, патруль. И как это мы с ним ухитрились разъединиться? Я постоял еще минуты две. Юры не было видно. Вдруг он как-то проскочил мимо меня! Вот, пойдем оба мы играть в жмурки в этой чаще, под самым носом у какой-то мне еще неизвестной опасности; и с риском так и не найти друг друга. В душу заполз холодный ужас. Юра совсем голый. Как он станет пробираться через эти кустарники, что он будет делать, если мы запутаемся. Ведь у него ничего, кроме очков. Ни ножа, ни спичек, ничего. Но этот ужас длился недолго. Еще через минуту я услышал легкий хруст ветвей где-то в стороне и тихонько свистнул. Из-за кустов показалась исцарапанная ветвями фигура Юры и его побледневшее лицо.
Юра наскоро оделся. Руки его слегка дрожали. Мы снова всползли на гребень и заглянули по ту сторону. Там внизу расстилалось озеро, на берегу его двое рыбаков ковырялись с сетями. Рядом сидело трое пограничников с винтовками и с собакой. До них было около трехсот метров. Мы сползли обратно.
