Наперекор порядку вещей... (Четыре хроники честной автобиографии) - Оруэлл Джордж (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗

Чувство, что нужно что-то делать, хотя ничего, собственно, сделать мы не могли, выгнало нас из Банюльса раньше, чем мы предполагали. С каждой милей к северу, Франция становилась все зеленее и мягче. Мы покидали горы и вино, мчась навстречу лугам и вязам. Когда я проезжал Париж на пути в Испанию, город показался мне разлагавшимся и мрачным, совсем не похожим на тот Париж, который я знал восемь лет назад, когда жизнь была дешевой, а Гитлера не было еще и в помине. Половина кафе, в которых я сиживал в свое время, были закрыты из-за отсутствия посетителей, и все были одержимы мыслями о дороговизне и страхом войны. Теперь, после нищей Испании, даже Париж показался веселым и процветающим. Всемирная выставка была в полном разгаре, но нам удалось избежать посещения.

И потом Англия — южная Англия, пожалуй, наиболее прилизанный уголок мира. Проезжая здесь, в особенности, если вы спокойно приходите в себя после морской болезни, развалившись на мягких плюшевых диванах, трудно представить себе, что где-то действительно что-то происходит. Землетрясения в Японии, голод в Китае, революция в Мексике? Но вам-то беспокоиться нечего — завтра утром вы найдете на своем пороге молоко, а в пятницу, как обычно, выйдет свежий номер «Нью стейтсмена». Промышленные города были далеко, выпуклость земного шара заслоняла грязные пятна дыма и нищеты. За окном вагона мелькала Англия, которую я знал с детства: заросшие дикими цветами откосы железнодорожного полотна, заливные луга, на которых задумчиво пощипывают траву большие холеные лошади, неторопливые ручьи, окаймленные ивняком, зеленые груди вязов, кусты живокости в палисадниках коттеджей; а потом густые мирные джунгли лондонских окраин, баржи на грязной реке, плакаты, извещающие о крикетных матчах и королевской свадьбе, люди в котелках, голуби на Трафальгарской площади, красные автобусы, голубые полицейские. Англия спит глубоким, безмятежным сном. Иногда на меня находит страх — я боюсь, что пробуждение наступит внезапно, от взрыва бомб.

1938

ПОНЯТЬ ОРУЭЛЛА…

(Послесловие)

Ночевали ли вы на улице? На площади в ворохе газет, в коробке картонной, да просто — под забором? Вы — приличные и ухоженные? Ночевали ли нарочно, специально выходя в ночь, чтобы превратиться в бомжа, бродягу, нищего, в то что на всех языках мира зовут «человеческим отбросом»?..

Вопросы не без умысла. Ибо в Барселоне, в далекой Испании и ныне есть площадь имени человека, который ночевал на ней как последний бомж. Человека, который и в Лондоне специально шел на Трафальгарскую площадь, чтобы встретить утро, лежа под газетами, писателя, который в тайне от родных переодевался у друзей в рванье, чтобы хоть раз, но попасть все-таки в тюрьму и узнать, как там относятся к тем, кого и за людей не считают. Это вот считал главным своим долгом. Потому что он — Оруэлл! Личность, чьи книги и через полвека после смерти, как показал один из опросов, идут на 3-м месте после Библии и сочинений Маркса.

«Чего я больше всего хочу, — признался как-то Джордж Оруэлл, — так это превратить политическую литературу в искусство… И когда я сажусь писать книгу, я не говорю себе: «Хочу создать произведение искусства». Я пишу ее потому, что есть какая-то ложь, которую я должен разоблачить, какой-то факт, к которому надо привлечь внимание, и есть желание — первая моя забота — постараться быть услышанным…» В этом и кредо, и смысл существования его, и главная цель жизни.

Я когда-то писал о нем диссертацию, об антиутопиях и — о нем. Защитил ее в 1985-м, ровно через год после рубежной для Оруэлла даты, когда мир, по его предсказанию, должен был окончательно рухнуть в ад. Так он «пророчил», специально назвав свой роман цифрами — «1984». Мир в тот далекий уже год, к счастью, не рухнул. Но что-то в нем и в нашей стране, которая в ряду других сверхдержав стала «предметом» повествования Оруэлла, уже тогда непоправимо сдвинулось. К лучшему, или худшему сдвинулось — вам судить. Мне же главный специалист по его творчеству Виктория Чаликова, за полгода до своей смерти, успела сказать странную вещь: «Честно говоря, — призналась она, — я бы не хотела, чтобы наше общество прочитало и осмыслило Оруэлла до дна. В массовом порядке это может произойти только тогда, когда общество убедится: та альтернатива, какую сегодня предлагает идейный авангард этого общества, альтернатива прошлому тоталитаризму, она тоже не гуманистична, не человечна, она не даст простому человеку того, что он хочет…»

Доросли ли мы до глубокого понимания Оруэлла? Вкусили ли полной ложкой той «альтернативы» тоталитаризму, какую видим ныне вокруг? И что там бормочет-пророчит человеку наш нынешний идейный авангард, рвущиеся в вожди ловкачи, приспособленцы и идеологические шулеры? Пророчат о счастье и справедливости — «дистиллированной справедливости» мира — может, главной заботе великого Оруэлла?

Да, он велик! Пусть одни плюются и выбрасывают его книги, а другие — возносят до небес. Велик и само имя его — как пароль для думающих. Изданный на родине в 20 томах (5 романов, сказка-памфлет, 4 документальных повести, сборник стихов, дневники, письма и 4 тома критики и публицистики), переведенный на 65 языков, экранизированный, введенный в школьные программы и ежегодно перекрывающий всеобщие «индексы цитирования», Оруэлл и впрямь велик. Это ныне его письма, того, кто, работая посудомоем, зарабатывал доллар в сутки, продали в Лондоне за рекордную, вдвое превышавшую стартовую цену в 125 тысяч. А когда-то в СССР книги его переписывали от руки, и даже за чтение их давали реальные сроки. Тоже — критерий славы — рисковать свободой, чтобы прочесть… Но писать о нем — трудно. Он ведь просил друзей не «создавать» его биографии. Тоже показатель, если помнить, что писатели ныне, «пиара» ради, готовы хоть повеситься. Вселенские «проекты», подковерные драки за премии, публикации при жизни дневников каждого чиха своего, все эти презентации, перформансы, промоушены, ток и чмок-шоу. А Оруэлл не только не стремился — бежал этого. К счастью, друзья не послушались его и ныне существует почти десять его биографий. Одна из них, написанная его многолетним другом называется — «Беглец из лагеря победителей». А самую первую профессор Джордж Вудкок вообще назвал «Кристальный дух». «Daily Telegraph» тогда же написала: «Он и был «кристально чист духом». Ничто из того, что он говорил, не утратило силы, ничто из того, что он делал, нельзя игнорировать». И почти молитвенно добавила: «Это такой автор, личность которого сияет во всем, что он говорил и писал». Сияет! Да уж не святой ли он?

…«Святой» должен был умереть в Испании. Пуля прилетела из-за бруствера в 5 утра и пробила ему шею. Это случилось под Уэской, после семи месяцев его личной войны против Франко. Он был уже капралом и под его началом было 30 бойцов — таких же необученных и таких же — пламенных. Днем, обложившись мешками с песком, они гнили в окопах (остатки брустверов до сих пор сохранились в горах), готовили еду на жиденьких кострах, чистили винтовки, мурлыкая под нос революционные песенки (каждый на своем языке), а по ночам ходили в рейды и брали в плен фашистов. В горах до сих пор есть тропа, которую так и зовут — «тропой Оруэлла». И вот — утренняя пуля, он как раз инструктировал смену часовых.

«Мешки с песком, — вспоминал он, — вдруг поплыли прочь и оказались где-то далеко-далеко». Часовой-американец, с которым он только что говорил, нагнулся к нему: «Эй! Да ты ранен!..» Потом попросил нож, чтобы разрезать рубаху. Оруэлл потянулся достать его, но понял: правая рука парализована. «Ничего у меня не болело, — напишет, — и я почувствовал какое-то странное удовлетворение. Это понравится моей жене, — подумал он. — Она всегда мечтала, что меня ранят, а значит — не убьют в бою…» Но когда его приподняли, изо рта хлынула кровь. Он понял — песенка его спета. Он никогда не слышал, чтобы человек или зверь выживали, получив пулю в шею, а значит — жить ему оставалось несколько минут. Запомнил: ему не хотелось покидать этот мир, который, несмотря на все недостатки, его устраивал. «Я подумал также о человеке, подстрелившем меня, — кто он? Поскольку он фашист, я бы его убил, но если бы его привели, я поздравил бы его с удачным выстрелом…»