Судьба разведчика - Карпов Владимир Васильевич (лучшие книги .txt) 📗
— Работа эпизодическая, по мере надобности. Твое начальство будет предупреждено о твоем необходимом отсутствии. Но ещё раз напоминаю: на твоей работе никто не должен знать, чем ты занимаешься. У нас в Главном управлении ты не появляешься. Случаи предательства и перехода на ту сторону продолжаются. Газеты читаешь? — не спросил, а утвердительно сказал Сурин. — К сожалению, кроме того, что попадает в печать, есть случаи… Ну да ладно, не о том речь. Тебя не знают возможные будущие перебежчики — это очень важно. Поэтому именно ты будешь заниматься тем, о чем я сказал.
Первое задание прошло точно по описанию генерала Сурина. Он позвонил и сказал, без вступления и объяснений:
— Запиши адрес.
Ромашкин записал.
— Клиент прибывает на Чкаловский аэродром в районе восемнадцати часов, плюс-минус полчаса. О результатах докладывать не надо, я буду знать.
Ромашкин проехал дорогу к даче, по указанному адресу. Она оказалась по пути к аэродрому. Наверное, специально такое место подобрали, чтобы не кружить с клиентом по городу. Дача оказалась небольшой, деревянной, старинной постройки. Василий вошел во двор, калитка была не заперта, охраны не было видно, собак тоже. Постучал в дверь. Вышла пожилая женщина — экономка. Василий назвал свою фамилию.
— Я в курсе, — коротко ответила хозяйка.
— Скоро приедем, — сказал Ромашкин и удалился. На аэродроме он встретил свой «борт», как называли диспетчеры. Пассажир — немолодой, круглолицый. Кстати, лицо он закрывал поднятым воротником плаща и надвинутой шляпой. «Как в детективном фильме», — подумал Ромашкин. Затем они благополучно доехали до дачи, и Ромашкин передал своего подопечного экономке. Через два дня Василий таким же способом отправил визитера на самолете.
Задания приходилось выполнять нечасто, все они проходили однообразно. Иногда только менялись конспиративные квартиры.
Некоторых прибывающих Ромашкин узнавал в лицо, по фотографиям, которые видел раньше в газетах или в кинохронике. Иногда по этому поводу про себя с удивлением восклицал: «Вот это да! Ни за что не поверил бы, даже если бы кто-то сказал, что он на нас работает».
Все визитеры были неразговорчивы, с ними и сам старался не говорить, объяснялся одним словом или жестами: «Пройдите сюда», «Пожалуйста, в машину».
Иногда у Василия возникала мысль: «Зачем так рискуют „грушники“: приезд в нашу страну таких крупных личностей, при всех предосторожностях, может завершиться провалом из-за какой-то случайности». Но, видимо, были какие-то указания, которые надо было давать лично, глядя глаза в глаза, без использования средств связи или посредников. А может быть, изредка эти личные общения нужны были с «воспитательной целью», чтобы агент помнил, на кого он работает и кто его фактический «хозяин»?
Эта работа немного мешала учебе Ромашкина в Литинституте, потому что встречи происходили обычно вечерами, когда надо было присутствовать на лекциях или семинарских занятиях. Но поскольку это случалось редко, можно было бы даже не упоминать, да, собственно, и нечего писать об этой, хотя и очень ответственной работе.
Но однажды произошло именно то, о чем предупреждал Сурин как о маловероятном исключении.
Случилось это зимой.
В этот вечер Ромашкину вместе с ключами от квартиры привезли шубу.
— Укроешь гостя. Прилетит, наверное, легко одетым.
На этот раз квартира была в городе, в самом центре, без экономки.
Ромашкин проверил все три комнаты. Продукты и вина в холодильнике, чистая постель, все было подготовлено. Охрана обычно с клиентами и Ромашкиным не общалась. Каждый делал свое дело.
На аэродроме тоже все шло обычным порядком, борт небольшой двухмоторный сел, подрулил в сторонку от служебных помещений, а Ромашкин подкатил к трапу, который уже опускали из самолета. Василий взял шубу и поднялся к люку. Прибывший был и на этот раз тоже немолодой, с характерными раскосыми глазами и редкими седыми, зачесанными назад волосами. Шуба была очень кстати: у клиента даже пальто не было, в зеленом кителе и брюках навыпуск. И те из легкой ткани, видно, из южной страны пожаловал. Ромашкин накинул на гостя шубу и помог ему всунуть руки в рукава. Клиент благодарно улыбался и кланялся. И вот, в тот момент, когда Ромашкин, поддерживая приехавшего, спустился по лесенке, вдруг к самолету на большой скорости помчались две легковых машины с яркими, на полную мощь фарами. Этот свет ослепил Ромашкина и приезжего, они прикрыли глаза руками. Василий быстро сориентировался: происходит явное нападение. Помня инструктаж Сурина, выхватил пистолет, натянул шубу на голову приезжего, скрыв его лицо, и быстро, без долгих объяснений, скомандовал: «Назад! В самолет!».
Пассажир поспешно, оступаясь, стал взбираться по лестнице, а Ромашкин встал у её основания, готовый отстреливаться.
На обеих машинах одновременно распахнулись дверцы, и выскочили несколько человек, все они были одеты в черные пальто, на головах черные шляпы. Тот, который вышел из передней дверцы ближней машины, закричал:
— Остановитесь! Не бойтесь, мы свои!
Именно в него в первого собирался выстрелить Ромашкин, но вдруг узнал очень знакомое лицо: «Молотов!» Да, это был никто иной, а министр иностранных дел и вообще второе лицо в государстве — Вячеслав Михайлович Молотов.
Подойдя ближе, он опять громко сказал:
— Уберите оружие! Вы меня узнаете?
— Узнаю, — ответил Ромашкин, пока ещё плохо понимая, что происходит.
— Вот и прекрасно. Сейчас разберемся что к чему, — как бы ответил Молотов на состояние Ромашкина. — Мы заберем вашего пассажира с собой. Ваша миссия на этом заканчивается.
Подошли сопровождавшие Молотова. Ромашкин убрал пистолет, но, все ещё стоя у начала трапа, преградил им путь.
— Но я выполняю приказ…
— Вы меня знаете? — ещё раз спросил Вячеслав Михайлович. — Я Молотов. Я отменяю ранее отданный вам приказ. И мы заберем этого человека с собой.
Ромашкин колебался. Пассажир находился в самолете. Двери экипаж задраил.
Молотов, конечно, государственный руководитель. Но у Ромашкина приказ ГРУ. Никто не должен видеть приезжего! Может быть, именно Молотову нельзя его показывать. В разведке бывают такие дела, о которых не докладывают даже государственным деятелям. Но, с другой стороны, если Молотов приехал к самолету, значит, он в курсе дела о времени прибытия и кто прилетает.
Все это рассказывать долго, а там длилось несколько мгновений. Пока Ромашкин лихорадочно соображал, как быть, приоткрылись двери самолета, высунулся пилот и прокричал:
— Товарищ (он обращался к Ромашкину), вам передали по рации с командного пункта: все в порядке, выполняйте указание товарища Молотова.
У Василия отлегло от сердца, он быстро поднялся в самолет, подошел к прибывшему, сказал по-русски, не зная поймет ли он:
— Извините. Неувязка получилась. Прошу вас, выходите.
Они спустились к машинам. Молотов пожал руку гостю и, не говоря ни слова, пригласил его в свою машину. Василий вдруг опомнился:
— Вячеслав Михайлович, а шуба? Это же казенное имущество.
Молотов даже не улыбнулся, несмотря на явно комическую ситуацию, блеснув пенсне, он строго сказал:
— Вернем мы вашу шубу. Отвяжитесь, наконец.
Ромашкин отошел от машины, которая тут же на большой скорости рванулась с места.
Не зная, чего ожидать — нагоняя или похвалы за свои действия, Василий позвонил по телефону, но не успел доложить о случившемся, генерал Сурин весело сказал:
— Порядок. Ты действовал правильно.
Этот случай был, пожалуй, самый нервный для Ромашкина за последние годы работы в Москве. Он продолжал встречать и провожать очень редких клиентов. И через два — три года с улыбкой просматривал кинохронику, извещавшую о том, что господин N (или товарищ такой-то) «впервые» посетил Советский Союз. На экране мчался эскорт мотоциклов, жители Москвы махали розданными им флажками государства, из которого приехал высокий гость. А Ромашкин, глядя на знакомое лицо улыбающегося с экрана гостя, вспоминал, как он несколько лет назад (иногда не раз) вез этого человека ночью на конспиративную квартиру, и было у него тогда лицо серьёзное, озабоченное. И ещё Ромашкин помнил слова генерала Сурина о том, что эту тайну он обязан хранить вечно, до гробовой доски.
