История советской литературы. Воспоминания современника - Леонов Борис Андреевич (лучшие книги онлайн TXT) 📗
63
Было это в начале пятидесятых годов, когда в Доме детской книги проходило обсуждение удивительной повести Николая Николаевича Носова «Витя Малеев в школе и дома».
Помню, что среди прочих выступающих слово попросила солидная дама. Выйдя к столу президиума и поправив на голове шляпку с вуалью, она произнесла грудным низким голосом:
— Я, конечно, не читала повести Носова «Витя Малеев в школе и дома» /она сделала ударение в слове «дома» на последнем слоге/, но не могу молчать и должна со всей определенностью заявить, что всячески поддерживаю автора, который затронул актуальную проблему сегодняшнего момента — связь школьников с городским строительством…
Зал веселым смехом отреагировал на заявление дамы.
64
Однажды на Пленуме писателей России мы оказались рядом с известным поэтом Сергеем Васильевичем Смирновым. Это он написал одну из популярных в годы Великой Отечественной войны песни «Котелок», посвятив ее комиссару-панфиловцу П.В.Логвиненко.
Уйдя добровольцем на фронт, он оказался рядовым в прославленной дивизии Панфилова.
Помню, как мы, мальчишки военных лет, пели эту песню об исковерканном котелке, который был восстановлен самим виновником случившегося. Завершалась песня такими куплетами:
Нам очень нравилось это выражение: «Лишь бы только варил котелок», которое мы не раз употребляли в своих мальчишеских разговорах, подразумевая при этом голову.
Об этом я рассказал Сергею Васильевичу, когда с Геннадием Серебряковым мы навестили его в Боткинской больнице. Естественно, он откровенно был доволен моим рассказом.
А в больнице он перенес жесткую операцию: ему удалили почти две трети кишечника. У него был завороток кишок. И врач сказал ему, что он один из тысячи выходит живым из подобной ситуации.
Сергей Васильевич жаловался, что его всего искололи.
— Не ж…, — говорил он, — а поднятая целина.
Помню, как он заулыбался, увидев в руке Геннадия бутылку сухого вина, которую мы принесли с собой на свой страх и риск.
— Молодцы, — похвалил он.
И тут же упрекнул своего давнего приятеля — молдаванина Петрю Дариенко, наотрез отказавшегося принести ему сухого вина, которое Сергей Васильевич любил. Дариенко сослался на авторитет врачей.
— Я ему на это сказал, что больше его переводить не буду. И вообще напишу злую «Песню о Петре»…
И вот он уже выписался из больницы, и мы сидим рядом в большом зале Дома литераторов и слушаем докладчика — Сергея Владимировича Михалкова, который выступает со словом о роли писателя в борьбе за мир в современном мире.
— Послушай, — тронул меня за локоть Сергей Васильевич, — я должен тебе сообщить важную новость: я стал писать только классику, хочешь прочту? А про борьбу за мир я тебе потом расскажу. — Он улыбнулся: — Ну, неужели мы с тобой не знаем о своей роли в борьбе за мир? Конечно, знаем. А вот классику доверяю только тебе. Слушай:
65
Из многих рассказов Михаила Матвеевича Годенко запомнился и такой.
Дело было в Одессе во время поездки писателей в этот город для встреч с читателями в рамках дней советской литературы. Была средина лета средины пятидесятых годов. После затянувшегося застолья у председателя горисполкома изрядно разогретые тостами и пожеланиями писатели погрузились в автобус и отправились в Зеленый театр, где их ждали одесситы и гости приморского города. Театр был расположен в живописном месте приморского парка имени Т.Г.Шевченко.
Народу тогда на подобные встречи набиралось полным-полно. Мальчишки и взрослые парни нередко забирались на деревья, окружавшие подобные театры под открытым небом. То же самое было и на сей раз вокруг Зеленого театра.
На юге, как известило, темнеет не только быстро, но и как-то сразу. Вспыхнул свет прожекторов и фонарей, когда на сцене появились писатели. Их дружными аплодисментами встретили собравшиеся.
Возглавлял писательскую бригаду украинский поэт Микола Нагнибеда.
К нему подошел известный юморист и сатирик Остап Вишня и сказал:
— Микола, будь ласка, не выкликай мене. Я шось заморився. Отут трошки посижу за занавесом. А колы почую силу, то сам пиду у трибуну.
— Добре, — согласился Нагнибеда и открыл встречу с читателями.
Один за другим выходили к трибуне поэты и писатели, читали стихи и делились творческими планами.
И вдруг занавес колыхнулся, из-за него вышел Остап Вишня и направился к трибуне.
— А сейчас, — увидев движущегося классика, громко объявил Микола Нагнибеда, — выступает наш известный, горячо любимый читательским людом писатель-юморист Остап Вишня.
Театр взорвался аплодисментами.
Переждав их, Остап Вишня надел очки, вынул из кармана блокнот и произнес:
— Зараз я зам зачитаю свою нову юмореску.
Публика затихла.
Остам Вишя кашлянул и начал читать. Но уже после первой фразы голос его ослабел, а после второй и вообще перешел на шепот.
Кто-то из конца зала крикнул:
— Громче!
Вишня вновь повысил голос. Но его не хватило до третей фразы.
Тогда снова раздался призыв:
— Громче!
И тут из темноты, откуда-то сверху послышался не менее пронзительный крик:
— Ну шё ты, сука, пристал до человека?! Громче, громче! Ты шё не видишь: человек не может! Он бухой!..
66
В 1975 году в Азербайджане проходили дни советской литературы. Проведение таких дней стало в Советском Союзе традицией. Начинались они, как правило, в столице союзной республики. Писатели посещали различные трудовые и молодежные коллективы, выступали в студенческих аудиториях и в дворцах культуры. А затем создавалось несколько бригад, которые отправлялись по городам и весям республики. В одной из бригад, к которой был прикреплен и я, собрались уважаемые художники слова. Среди них Василий Белов. Григорий Коновалов, Олжас Сулейменов и другие. Мы отправились в старинную Шемаху в одном вагоне.
Среди нас оказался и Михаил Кузьмич Луконин, один из ярких представителей поэтов фронтового поколения. Потому-то в своих выступлениях постоянно вспоминал талантливых друзей юности, друзей, которые отдали свои светлые жизни за нашу любимую Родину.
Несколькими штрихами и стихотворными строками рисовал он Колю Отраду, Колю Майорова, Георгия Суворова. Вот что говорил Михаил Кузьмич в университетской аудитории:
— Есть у меня такие друзья, которые всегда и навсегда со мной: это друзья по оружию, по биографии, по надежности. Среди них, прежде всего те, что съехались со всех концов страны в Литературный институт имени Горького. Сергей Смирнов из Рыбинска, Яшин из Вологды, Кульчицкий из Харькова, Михаил Львов с Урала, Майоров из Иванова, Платон Воронько из Киева. Потом из другого института перешли Наровчатов, Слуцкий, Самойлов.
Осенью 1939 года я привез из Сталинграда Николая Отраду. Мы бушевали на семинарах Луговского, Сельвинского, Асеева и Кирсанова…
Это было высокое слово памяти, обращенное к юношеству. А в купе поезда Михаил Кузьмич оказался каким-то доступным, простым и веселым, как его тренировочный костюм и клетчатые тапочки.
