Разведка — это пожизненно - Радченко Всеволод Кузьмич (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
Во время работы конференции я был занят буквально с утра до ночи, так как бюллетень конференции выходил каждый день, и в нём сообщалась не только повестка дня различных комитетов на следующий день, но и давалось краткое резюме выступлений делегаций за прошедший день. Моя работа заканчивалась только поздно вечером. Однако и в работе конференции, которая продолжалась почти месяц, возникали окна, и это позволяло мне немного познакомиться со страной. Особенно запомнилась поездка в священный город Бенарес.
Поездку организовал мой приятель. Мы отправились в поездку на большой американской машине с профессиональным шофёром, который был и нашим гидом. В поездке принял участие известный французский физик Пьер Оже, который был тогда директором департамента естественных наук ЮНЕСКО. В Большой советской энциклопедии Оже фигурирует как автор известной в физике формулы, носящей его имя — Оже-эффект. Оже — человек очень симпатичный, покоряющий своей эрудицией. Совместная поездка позволила мне дружески сблизиться с ним.
Бенарес, другое название Варанаси, — это город с миллионным населением, а главное, он является местом религиозного паломничества индуистов и буддистов. В год туда совершают паломничество более миллиона человек. Бенарес возник около VII века до нашей эры. Он расположен на священной для индусов реке Ганг.
В городе более 1300 храмов различных ответвлений индуизма и буддизма, в том числе известный храм Золотого Шивы. Сохранились несколько прекрасных дворцов XVI века, таких как Манн Мандир. Припоминаю: храм, где обезьяны заполняют парк и все галереи храма, и, так как сами являются священными, ведут себя очень раскованно и могут сорвать шляпу с посетителя или, что бывает чаще, вырвать у туриста какой-либо блестящий предмет, самопишущую ручку, а то и сумку. Об этом, кстати, многократно предупреждают и гиды, и служители храма. Говорят, что обитатели храма раз в неделю целым стадом в сотню, а то и две сотни обезьян делают налёт на местный базар, чтобы запастись провиантом. Или ещё один храм — храм, который туристы называют храмом любви, где стены украшены барельефами, изображающими различные позы соитий и просто любовные сцены. Индусы, видимо, большие специалисты в этом вопросе.
Но самое большое впечатление от Индии в целом, и от Бенареса в частности, на меня произвели люди. По улицам города текла шумная людская река, и пока мы еле-еле продвигались на машине, по обе стороны дороги шли паломники. По правой стороне — в направлении Ганга, а по левой — уже возвращающиеся оттуда. На правой стороне довольно часто были видны группы, несущие прямо на руках умерших, завёрнутых по обычаю в материю и обложенных традиционными гирляндами цветов.
Для нас была организована экскурсия на небольшом пароходике по Гангу. По всему берегу реки со стороны Бенареса была видна кишащая масса людей. Они не задерживались «на пляже», а только раздевались, входили по колено, может быть, по пояс, в воду, проводили омовение в священной реке и тут же уходили, освобождая место для других. То там то здесь, прямо на берегу, чёрными клубами дымились костры, на которых кремировали умерших. Кремировали — это слишком громко сказано, так как дров в окрестности Бенареса очень мало. Наш провожатый объяснил, что превращение покойников в пепел скорее носит условный характер: как только костер прогорает, всё его содержимое спускается в реку. Наш провожатый, понимая, что зрелище для европейца выглядит, мягко говоря, странно, просил не фотографировать и довольно скупо комментировал всю эту картину.
В Индии, благодаря тому же Оже, я был приглашён в гости к одному ещё сохранившемуся тогда магарадже. Основные земли его владений были к тому времени национализированы, но огромный дворец и масса слуг говорили о былом величии. Сам магараджа был молодым человеком, получившим образование в Оксфорде в области естественных наук с упором на физику, и поэтому преклонялся перед Оже, и нас принимали на самом высоком уровне.
Застолье сменялось специфическими развлечениями: осмотром большой галереи-музея различного оружия, а затем катанием на слонах. Удовольствие, конечно, относительное и требует хорошего вестибулярного аппарата, так как создаётся полное впечатление, что тебя бросает на волнах из стороны в сторону. Слоны были чистые, ухоженные, украшенные богатыми попонами, а люльки являли собой просто произведения декоративного искусства.
Особенно запомнился мне показ дикого тигра. Нас пригласили на большую террасу на втором этаже дворца. Там были поставлены несколько подзорных труб на треногах и лежали бинокли. Было сказано, что на опушке леса, думаю, метрах в пятистах, должен появиться тигр, для которого в определённое время и в определённом месте выкладывается барашек. Охота на этого тигра запрещена, и, как нам рассказали, случаев нападения тигров на людей в этом районе не отмечалось уже много лет.
Действительно, тигр появился с опозданием не более чем на пятнадцать минут, пока нас обносили различными напитками. Вся наша компания бросилась к подзорным трубам, хотя тигра можно было видеть и простым глазом. Помню, что тигр не схватил барашка и не потащил в лес, а по-хозяйски, не спеша, начал его лопать прямо на опушке.
Благодаря письмам, которые написала ещё в Париже моя ассистентка индуска Нехалчан своим друзьям в Дели, меня пригласили несколько заметных в индийском обществе человек.
Так я познакомился с помощником премьер-министра, с которым обедал по его приглашению в Поло-клубе. Мы сидели на открытой террасе, а на поле в это время проходила игра. Помощник был очень интересный собеседник и охотно в дружелюбном тоне рассказывал о проектах, которые вынашиваются в правительстве.
Также я был приглашён в дом одного крупного бизнесмена. Запомнилось, что бизнесмен в знак своего расположения ко мне, а он был родственником моей коллеги по ЮНЕСКО, в заключение нашего обеда преподнёс мне подарок.
Новое задание Центра заключалось в том, что нужно было попытаться восстанавливать агентурные отношения с давно потерянной связью, с Полком. В годы войны нашей службой был привлечён к сотрудничеству западный дипломат Полк. Полк искренне сочувствовал нам и был на стороне Советского Союза в борьбе с фашистской Германией. Одно время он даже занимал пост посла в одной из стран и в тот период передавал нам всю возможную информацию. Денег за свою работу он не брал и работал на идейной основе. Почти сразу после окончания войны он ушёл с дипслужбы и отошёл от работы с нами. Тогда мы не пытались его искать. Дело ушло в архив. И вот, спустя лет десять — двенадцать, Полк попал в поле зрения наших служб. В Центре было решено попробовать восстановить с ним контакт, как с надёжным и, возможно, интересным человеком. Центр дал указания в Париж, так как Полк в это время жил в Париже и сотрудничал с фондом, работающим в области культуры и литературы. Фонд обосновался в Париже. Задание, естественно, было передано мне, с учётом моей работы по прикрытию. Я сумел выяснить, где живёт и работает Полк. Провёл предварительную его «установку». Затем продумал подходящий предлог в офис Полка. Офис территориально находился недалеко от ЮНЕСКО, и я решил идти без предварительного звонка и постараться попасть к Полку на приём. Все прошло строго по моему сценарию. Секретарь провела меня к шефу, и я был им любезно принят. Я представился сотрудником ЮНЕСКО, но не скрывал, что являюсь советским гражданином. Мои вопросы были продуманными и задавались не от имени ЮНЕСКО, а специально, с ярко выраженным интересом Москвы. Разговор получился достаточно лёгким. Полк рассказывал об его организации, в работе которой Советский Союз, конечно, в то время не участвовал. Я зашёл к нему вскоре ещё раз. Полк не подал вида, что как-то был связан с Россией или имеет к нам особый интерес.
Мы посоветовались, обсудили результаты моего визита к Полку в резидентуре и свои выводы доложили в Москву. Я получил одобрение моих действий и указание сделать попытку восстановить агентурные отношения.
Побывав у Полка ещё раз с коротким визитом, я пригласил его на ланч в небольшой милый ресторанчик. Было тепло, и мы, встретившись прямо в ресторане, устроились на открытой террасе. Это я продумал заранее, так как на террасе было более удобно разговаривать, не опасаясь, что кто-то услышит.
