Годы, вырванные из жизни - Дворкин Павел Саломонович (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
Помимо решеток на окнах и замков на дверях, в нашем Речлаге был изолятор, куда любой надзиратель мог водворить заключенного по любому своему капризу. Был еще «институт» так называемых помощников по быту, состоявший исключительно из уголовно-бандитского элемента. На их обязанности лежала забота о снабжении порученных им бригад обмундированием, постельными принадлежностями и т. д., а самое главное — информировать оперуполномоченного о выявленной им крамоле среди заключенных. Доносы этих негодяев принимались за чистую монету, и людей судили, ссылали на штрафные лагпункты, добавляли годы заключения.
Начальником 6 шахты был некий Горбунков, инженер в звании майора. Алкоголик, пил без просыпу. На шахте были несчастные случаи — обвалы породы и гибель людей, а Горбунков звонил по телефону начальнику лагпункта подполковнику Жилину:
— Сообщаю, сего числа на шахте № 6 при обвале породы задавлено 2–3 врага народа.
Проверка проводилась не до отбоя, как в других лагерях, т. е. в 8 или 9 часов вечера, а тогда, когда люди спали после тяжелого труда. Глубокой ночью открывались двери барака, и раздавался крик: «Встать, построиться по 5». Люди со сна не могли сразу построиться, за что получали подзатыльники. Иногда выгоняли на улицу строиться перед бараками в одном белье и ботинках на босу ногу.
С каждым днем режим на лагпункте становился жестче. Начальником Речлага УГБ был генерал-майор Деревянко, бериевский ставленник. При посещении шахты Деревянко окружал себя большой свитой. На жалобы заключенных не обращал внимания, а за малейшую провинность сажал в изолятор, карцер.
Писать разрешалось два письма в год, и те не доходили до адресатов.
На нашем лагпункте была цензором женщина. Это настоящее исчадие ада, ненавидевшее людей, а нас, заключенных по ст. 58, в особенности.
Почти все письма рвала и сжигала.
В Речлаге были свои законы. Там не освобождали заключенных, у которых истекал срок, определенный им приговором суда. Меня должны были освободить в 1953 году. Спрашиваю начальника УРЧ об этом. Он мне отвечает: «Когда найдем нужным, освободим». Несколько дней спустя к нам приехал прокурор Речлага. Я обратился к нему с тем же вопросом.
Он на меня посмотрел и сказал: «Идите, когда надо будет и мы найдем нужным — освободим». Я ему говорю, что по приговору я должен быть освобожден, а он мне снова отвечает: «Это зависит от нас, пока идите».
Как-то мы спросили начальника лагпункта подполковника Жилина: «Зачем нас из Ухты этапировали в Речлаг, ведь мы все честно работали, никто из нас не отказывался». Этот бериевский сатрап спокойно ответил: «Вас сюда привезли, чтобы похоронить всех в тундре».
Надо сказать, что в Речлаге были осужденные по статье 58, которых можно было не посылать в лагеря, а расстреливать на месте. Это власовские офицеры, бендеровцы, гитлеровские каратели, СС-овские офицеры и другие палачи, расстреливавшие многих советских людей, партизан и военнопленных. Были осужденные и на вечное заключение, как начальник блока из лагеря Бухенвальд. В одном из стационаров в связи с эпилепсией лежал молодой немецкий СС-овский офицер, служивший у генерала Роммеля под Тобруком в Северной Африке. Попал в плен к англичанам. Свою болезнь он объяснял тем, что при взятии его в плен английский врач якобы ввел ему какой-то яд в мозжечок. Правда ли это, я не знаю. Но припадки бывали у него по несколько раз в день.
Несмотря на то, что его лечили, кормили, ухаживали, он оставался ярым гитлеровцем, остро ненавидел Советскую власть, коммунистов, русских людей. И вот к таким человеконенавистникам бериевские молодчики были более чем гуманны. К ним относились несравненно лучше, чем к нам, честным советским людям.
Март 1953 года. По радио сообщили о болезни Сталина. Все насторожились. 5 марта по радио сообщили, что Сталин умер. Выслушали мы это молча. Охрана лагеря была усилена, на вышках стояли пулеметы.
9 марта в день похорон Сталина шахта не работала, бараки были на замке. Началась передача похорон по радио. Все собрались в вестибюле у репродуктора. Никто не проронил ни слова. У каждого были свои думы, каждый ожидал, что же будет дальше. После окончания передачи о похоронах бригады вышли на работу. Режим оставался строжайшим. Неожиданно для всех было передано по радио сообщение, что Берия и вся его банда разоблачена ЦК КПСС и арестована. В числе арестованных был и мой «крестный отец» — начальник следственной части КГБ Володзимирский. Вместо Берия был назначен Круглов. Посыпались сразу тысячи жалоб с каждого лагпункта на имя ЦК, прокуратуры республики.
Но режим пока оставался без изменения. По-прежнему к нам относились хуже, чем к уголовникам и всяким изменникам Родины.
В январе 1954 года я написал в ЦК КПСС подробную жалобу по моему делу и просил о пересмотре его. Через месяц получил сообщение, что моя жалоба передана в Главную военную прокуратуру для проверки.
А в июне 1954 года в Речлаге произошли большие события. Был жаркий воскресный день. Всех нас закрыли на замок в бараках, где мы томились от жары и духоты. Вокруг зоны ходили овчарки. Против каждого барака за проволокой окопчик и станковые пулеметы, жерла которых были направлены на наши окна.
Вдруг днем мы услышали выстрелы автоматов. Стало ясно, что на какой-то шахте применили оружие. Это была, как оказалось, шахта № 29. Только несколько лет спустя мы узнали подробности этих кровавых событий. Утром с работы на шахте должна была вернуться в зону 3-я смена.
Вторая смена готовилась идти на работу, а первая уже находилась в шахте. Выйдя из шахты, люди собрались у ворот, чтобы пойти на лагпункт. Подождав у вахты около часа, они потребовали конвой для сопровождения их на лагпункт. На это дежурный ответил: «Сейчас закончат партию в домино и отведут вас, гадов». Услышав такой ответ, люди ушли в здание шахтоуправления. Увидев это, конвой бросился за ними и стал их выгонять назад на вахту. Люди стали роптать: «Мы хотим кушать и отдыхать, а нас гоняют, как собак». Узнав об этом, первая смена прекратила работу и вышла на поверхность. Собрав 3-ю смену, конвой повел ее на лагпункт. Вторая же смена, находившаяся на лагпункте, от выхода на шахту отказалась. Около 5 часов вечера на лагпункт прибыл генерал-майор Деревянко, приказал собрать всех заключенных и спросил их о причине отказа выйти на работу. Несколько заключенных ответили, что конвой и надзорслужба относятся по-зверски к заключенным, допускают побои, издевательства, без всяких оснований сажают в карцер, запрещают переписку с родственниками по нескольку лет, не дают свиданий. Все носят позорные номера на одежде, их держат под замком, на окнах решетки. Многие воевали за Родину. Прошли от Москвы до Берлина, есть и командный состав, а здесь издеваются над ними. Когда же, наконец, все это прекратится?
Генерал Деревянко ответил, что он ничем помочь не может, т. к. не имеет полномочий из Москвы. Может только разрешить писать письма, и все. Ему ответили, что до приезда правительственной комиссии из Москвы никто на работу не выйдет.
На лагпункте № 29 находились около 6000 заключенных. Они создали комитет, в обязанности которого входило поддержание порядка и переговоры с начальством. Во время вечерней проверки надзирателям заявили, чтобы они больше в зону лагеря не заходили. Сюда могли заходить только начальник лагпункта и начальник снабжения. Внешняя охрана за зоной была усилена пулеметами.
Комитетом было составлено письменное заявление, содержавшее следующие требования:
1. Снять решетки с окон бараков и замки с дверей.
2. Разрешить личные свидания с родными, женами, детьми.
3. Прекратить издевательское отношение конвоя и надзорслужбы к заключенным.
4. Снять позорные номера с одежды.
5. Дать свободу заключенным.
На лагпункте были вывешены плакаты, на которых было написано: «Здравица Советскому правительству, дадим Родине больше угля».
Спустя неделю было объявлено, что прибывает правительственная комиссия. На лагпункте царил полный порядок. За два часа до прибытия комиссии на лагпункте появились полковник и майор, которые объявили, что к часу дня все заключенные должны собраться на площади. Были выставлены столы и стулья. Комиссия прибыла в составе генерала армии, зам. министра госбезопасности Масленникова, генерального прокурора Руденко и зам. министра юстиции (фамилию не помню). На лагпункт Масленников войти отказался и приказал всем заключенным подойти к вахте. За зоной построились автоматчики. Все подошли к вахте, и комиссия вошла в зону лагпункта. Масленников заявил, что будет только отвечать на вопросы. Кто-то из заключенных указал ему на плакаты, вывешенные у вахты, где были изложены требования заключенных. Масленников спросил, как заключенные понимают слово «свобода». Кто-то объяснил, что речь идет о том, чтобы мы до полного освобождения работали на шахтах, как ссыльные, и могли привезти сюда свои семьи. Масленников ответил: «Как не сразу всех посадили, так не сразу всех отпустим». Кто-то из заключенных пытался выступить с речью, но Масленников отказался слушать. Поэтому переговоры закончились. Когда Масленников ухолил, мы сказали ему: «Как видно, наше правительство не знает о произволе и издевательстве, творящихся в Речлаге, не знает, сколько людей здесь невинно погибло, и Сталин, наверное, ничего об этом не знал». На это Масленников ответил: «Они все знали».
