Берлиоз - Теодор-Валенси (бесплатная регистрация книга txt) 📗

V

Берлиоз-отец, с которым сын посоветовался просто от хитрости, разрешил ему эту четвертую попытку. «Гектор, — полагал он, — может лишь идти вперед. Теперь он вернется к нам увенчанный лаврами». И убежденный в этом, он — такой скромный — решился публично предсказать это великое событие.

Какое разочарование!..

Госпожа Берлиоз немедленно возобновила нападки сына, требуя, чтобы доктор снова лишил его поддержки

— Но Гектор был настолько деликатен, — возразил отец, — что обратился ко мне за советом, и я позволил ему еще раз попытать счастье.

— Пойми же, он советовался с тобой, только чтобы впутать тебя в возможный провал.

— Но не могу же я… — попытался возражать доктор, однако госпожа Берлиоз резко оборвала его и, обращаясь на «вы», как делала всегда в торжественные минуты, и угрожающе тыча в него указательным пальцем, раздельно произнесла:

— Доктор Берлиоз, вы будете подлинным виновником, если ваш сын станет разбойником, достойным на этом свете тюрьмы, а на том — ада!

И что же?

Несчастный отец страдает, он в растерянности. В его мыслях смятение.

В конце концов ему приходится капитулировать.

VI

На другой день после провала Гектор встретил на бульваре Буальдье, не испытывавшего ни малейших угрызений совести.

— Боже мой, дитя мое, что вы натворили? — воскликнул преуспевающий композитор, протянув руку провалившемуся кандидату. — Премия была в ваших руках, а вы швырнули ее наземь [34].

— Но я сделал лучшее, на что способен, уверяю вас.

— В этом-то как раз мы и усмотрели вашу вину. Вовсе и не надо было делать лучшее по-вашему. Ваше лучшее — враг действительно хорошего. Ну как я мог одобрить подобное, когда я превыше всего люблю музыку, которая услаждает слух?

— Однако довольно трудно, сударь, творить музыку, услаждающую слух, если египетская царица, терзаемая угрызениями совести и ужаленная змеей, умирает в неописуемых страданиях души и тела.

— О, вы умеете защищаться, я не сомневаюсь, но все это ровно ничего не доказывает. Можно всегда оставаться изящным.

— Да, античные гладиаторы умели умирать с изяществом. Но Клеопатра не была столь искусной, в ее положении этого не требовалось. А кроме того, она умирала не перед публикой.

— Вы преувеличиваете, мы вовсе не требовали от вас заставить ее напевать контрданс. И потом, что за нужда применять в вашей мольбе к фараонам такие необычные гармонии? Я, правда, не силен в гармонии и, признаться, в ваших загробных аккордах ровно ничего не понял… Да и к чему в вашем аккомпанементе ритм, которого никогда и нигде не слыхали?

— Я не думаю, сударь, что в композиции надо избегать новых форм, коль имеешь счастье их найти и если они на месте.

— Но, мой дорогой, госпожа Дабади, которая пела вашу кантату, — прекрасная певица, и тем не менее, видно было, что ей приходится, дабы не ошибиться, вкладывать в исполнение весь свой талант и напрягать все внимание.

— Признаться, — ответил Берлиоз, — я не знал, что назначение музыки в том, чтобы ее исполняли без таланта и без внимания.

— Хватит, хватит! Я знаю: вас не переговоришь. Прощайте и воспользуйтесь этим уроком для будущего года. А пока что заходите ко мне, поговорим. И я сражусь с вами, но как французский рыцарь. Кстати, — спросил он, прощаясь с Гектором, — что вы теперь собираетесь делать? Так или иначе, а жить надо.

— Провалившийся кандидат, которого, стало быть, сочли неспособным, будет обучать других.

И действительно, ему пришлось немедленно начать давать уроки игры на гитаре молодым девицам из Ортопедического института Добре (он писал д'Обре, чтобы выглядеть более респектабельным).

Величие и ничтожество! Автор уже почти знаменитого шедевра — и «музыкальный наставник» в пансионе.

Ничто не могло выбить Гектора из колеи. Когда он впервые оспаривал Римскую премию, разве не был он простым хористом, или, как говорили, «горлодером»?

«Чтобы добиться цели, — повторял он про себя, — главное — не сдаваться, держаться вопреки всему».

VII

После нового пребывания в Коте в сентябре и октябре он возвратился в Париж, исполненный твердой решимости взять реванш за свое четвертое поражение в тяжелом конкурсе на Большую Римскую премию, Он горит как в лихорадке.

«Мое сердце, — писал он Феррану, — очаг громадного пожара, девственный лес, воспламененный молнией». И чтобы затушить огонь, чтобы унять жажду славы и борьбы, он организует второй концерт, который принес ему полный успех. На этот раз обошлось без убытков, — напротив, он получил 150 франков дохода, а к тому же награду от правительства 100 франков. Пресса откликается положительно, более того — хвалебно.

«Фигаро» отозвалась так: «Поговорим о г. Берлиозе. Он хочет преуспеть и преуспеет. Отсрочки, отказы, несправедливость, препятствия всякого рода, повсюду разбросанные на пути молодых талантов, — ничто не может остановить г. Берлиоза. Он должен либо добиться своего, либо свернуть себе шею. Ну что ж, посмотрим».

«Корсар» [35] заявила: «Видимо, настало время, когда власти должны сделать что-нибудь для артиста, которого влечет далеко в сторону от проторенных дорог. В наш век новаторский талант — большая редкость. Некоторые полагают, что со временем сок молодого дерева станет менее горьким. Да, если оно сможет развиваться свободно, и нет, если его росту будут мешать».

1830

I

Но чего стоит победа, раз нет Офелии? К чему стараться тенору хорошо петь, когда театр уже пуст?

В самом деле, где же сейчас она, Офелия? В Лондоне.

Гектор посылает туда сочиненные для нее «Восемь ирландских мелодий» — музыкальные жемчужины, которые, как он надеется, должны ее растрогать, очаровать и в конце концов покорить.

Но Офелия, до сих пор не ответившая ни на одно его письмо, молчит.

Впрочем, неизвестно, дошли ли когда-нибудь эти мелодии до их вдохновительницы.

Вопреки всему и вся его мысли прикованы к нежной Офелии подобно тому, как мысли верующего устремлены к алтарю.

Он неустанно говорит с ней, говорит в мыслях — мыслях-мечтах:

«О суровая! С дрожью я пишу, что люблю тебя!.. Но поймешь ли ты когда-нибудь поэзию моей любви к тебе?

Ради тебя я хочу стать колоссом музыки».

«Колосс» — обиходное, излюбленное слово Гектора.

Ради нее он жаждет излить в звучных ритмах свою измученную душу — необыкновенную душу, в которую он жадно вслушивается, чтобы ее понять и уловить. Он хочет, чтобы струящиеся звуки, подобно чистому зеркалу, отразили все стороны его души, которая мыслит, борется, страдает и стремится к победе.

Его любовь, томление, мечты прозвучат в музыке, в ней прогремит и буря — буря против «непогрешимых богов» музыкального искусства, против тирании писаных правил. Гектор Берлиоз, весь Гектор Берлиоз выразит себя в музыке. И, слушая это совершенное сочинение, публика узнает его самого, и тогда по залу пройдет трепет и наступит полное признание.

«И так как эта симфония будет чужда установленным канонам и будет подчинена единственно капризам моего буйного нрава, я назову ее „фантастической“, — решает Гектор. Именно так он ее и окрестил.