Уильям Шекспир. Гений и его эпоха - Берджесс Энтони (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗

Изложено настолько красноречиво, что невольно напрашивается мысль о том, что автор пережил нечто подобное. Однако, конечно, Уилл мог думать как о чужой жене, так и просто все вообразить себе.

Тем не менее не будем скрывать, что жены, даже лучшие из них, имеют склонность ворчать на своих мужей, и мне кажется, что Энн изводила Уилла сварливыми упреками в большей степени из-за обстоятельств своей новой жизни, чем из-за подозрений в неверности. Когда у нее появится собственный дом? Когда Уилл увезет ее от запаха таннина, из жалкой крошечной спальни и общей столовой и даст ей то, что по праву полагается ей как жене, ведь она больше не девчонка? Но все это могло произойти лишь после того, как он приобрел бы достойное положение. В школе же у него не было будущего, поскольку он не имел никакой степени. Не намечалось перспектив и на поприще закона, снова по причине отсутствия степени. Он пытался писать стихи, но что в них? Отец Энн, по крайней мере, управлял процветающей фермой и завещал ей приданое. А что было у него, Уилла? Ни фермы, ни полноправного членства в гильдии ремесленников. Что он оставит своим детям?

Дети, конечно, стали еще одной проблемой, в первую очередь проблемой свободного пространства. Сьюзен крестили, как мы уже знаем, 26 мая 1583 года. На Сретенье Господне, 2 февраля 1585 года, пришлись крестины близнецов — Гамнета и Джудит. К и без того большой семье родителей Шекспира теперь прибавилось еще четверо. Пора было останавливаться. Юдифь (Джудит), героиня Апокрифа, отрезала голову Олоферна. Олоферном называли иногда в шутку мужской член. Пусть появление Юдифи (Джудит) Шекспир станет символом отказа от новых детей. Отсутствие записей о рождении других детей показывает, что так оно и было.

Пусть меня обвинят в ономастической фантазии, которую тугоумный читатель вправе игнорировать. Мне соблазнительно думать, что имена шекспировских детей не выбирались произвольно или по сентиментальным причинам, хотя факты свидетельствуют о другом. Гамнет и Джудит были, как говорят, именами господина и госпожи Садлер, соседей Шекспиров. Сьюзен (Сусанна) — просто хорошее, скорее пуританское, библейское имя. Но Сусанна также является символом чистоты, оскорбленной похотью старцев. В более поздние годы, когда Сусанна (Сьюзен) Шекспир стала Сусанной (Сьюзен) Холл, женой уважаемого местного врача, она отвергла обвинение в измене и добилась осуждения своего хулителя, его отлучили от церкви. В младенчестве ее имя звучало иронично: она была плодом похоти, а не любви, и вожделением была охвачена Энн Хэтауэй. Когда Уилл назвал Олоферном педантичного педагога из «Бесплодных усилий любви», он заимствовал это имя у педантичного воспитателя Гаргантюа у Рабле. Гаргантюа упоминается в «Как вам это понравится»; Шекспир знал своего Рабле (дальнейшее доказательство приводится в рассуждениях доктора Хотсона о происхождении вымышленных имен и названий в «Двенадцатой ночи»). Учил ли Роджерс, секретарь городской корпорации Стратфорда, Уилла французскому, как языку, необходимому юристу, и использовал ли Рабле в качестве учебного пособия? Начал ли Уилл, вспоминая, что он был своего рода Олоферном, думать о первом Олоферне и о женщине, ассоциируемой с ним? Сейчас у него был ребенок, чье имя начиналось на «S», и еще один, чье имя предполагалось начать с «J» [13] и, со Стратфордом, скорее всего, затопленным к концу января или началу февраля дождями, он, возможно, видел себя своего рода Ноем, имена детей которого начинались последовательно с «S», «J» и, наконец, с «Н» [14]. У него не было Сима и Иафета, но у него был Хам, или, вернее, маленький Гам. Гамнет было обычное уменьшительное существительное и часто использовалось в те дни как имя и как фамилия. Кейт Гамнет утопилась в Эйвоне, когда Уилл был ребенком, говорили, из-за любви. Офелии, сошедшей с ума после смерти отца, которого она любила, предстояло также утопиться. Гамлет и Гамнет взаимозаменяемы. Провинциальный англичанин находил сочетание согласных «мн» трудным для произношения и предпочитал говорить «chimley» вместо «chimney», часто используя в качестве буфера «b» между назальными и латеральными согласными. Мы все еще слышим «chimbley». Юный Гамнет Шекспира, возможно, слышал «Гамлет!», когда его звали к ужину или велели ложиться спать. Но, должен заметить, все эти мои сентенции весьма необоснованны.

Уиллу предстояло прожить немало лет, прежде чем он преобразовал своего собственного сына в сумасшедшего датского принца, в течение пяти лет брачной жизни на Хенли-стрит он работал над другим мифом — о Венере и Адонисе, взятом из «Метаморфоз». Миф стал близок ему; к легенде добавились личные ощущения. Физическая непосредственность поэмы с ее точно запечатленным сельским пейзажем, а также весьма правдоподобными разговорами богини отличает ее от слишком рассудочных поэтических опытов других елизаветинцев над этим античным мифом. Великолепный язык «Венеры и Адониса» полон причудливых образов и каламбуров (Джонсон утверждал, что каламбуры явились для Шекспира фатальной Клеопатрой, ради которой он забывал обо всем на свете), и скорее несмотря на поэтический язык, чем благодаря ему, поэма пропитана реальными деталями: мы видим улиток и преследуемых собаками зайцев, слышим фырканье жеребцов и кожей ощущаем сжигающее героиню сладострастие.

Действие «Венеры и Адониса» происходит в сельской местности Уорикшира. Тот «купающийся в росе» гонимый зайчик — животное сельской Англии. Если захотите снимать по этой поэме какой-нибудь телесериал, у вас не возникнет необходимости везти свою съемочную группу в страну моли [15] и асфоделей. Венера — английская красотка, охваченная страстью, но из очень хорошей семьи. Адонис — избалованный сынок местного магната. Из-за глубоко личных ассоциаций после чтения поэмы возникает уверенность, что Энн была блондинкой, энергично принимавшейся за дело, и в зрелом возрасте совсем не дурнушкой. Но нельзя слишком увлекаться автобиографическим моментом. Уилл испытывает немного симпатии к молодому охотнику: он всегда на стороне преследуемого. Венера, хотя и слишком много разговаривает, все же остается одной из самых обольстительных героинь в художественной литературе. Полагаю, Уилл выбрал именно этот миф из всех других мифов «Метаморфоз» только потому, что он оказался слишком созвучен с его собственной жизнью: зрелая женщина пытается соблазнить чистого юношу.

И «Венера и Адонис», и «Комедия ошибок» имеют много общего, их объединяет какое-то холодное, даже грубое отношение к сексу. Секс существует, так сказать, сам по себе, не оскверненный любовью. Вот как Венера разговаривает с Адонисом:

Топография остроумна, слишком многословна для испепеляющей страсти. В «Комедии ошибок» топография становится географическим миром. Дромио Сиракузский поддерживает ее продолжительной метафорой на очень невзыскательный вкус. Женщина, которая желает его, круглая, как шар. Сразу, как в поэме Джона Донна, на шаре появляются очертания разных стран. «В какой ее части находится Ирландия?» — спрашивает Антифол Сиракузский, и Дромио отвечает: «Конечно, сударь, на задней: сразу видно по грязи». — «А где находятся Бельгия и Нидерландские низменности?» — «Сударь, так низко я не стал смотреть». После женитьбы Уилл не стал восторженно воспевать красоту женского тела, только истинная любовь является источником такого вдохновения. Платонические сонеты, в которых нет «иной любовницы, кроме их Музы», в этом отношении заходят слишком далеко; Уилл, со своим школярским хихиканьем, заходит слишком далеко в другом отношении.