Эшелон - Шкловский Иосиф Самуилович (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
А лучше всего было бродить по этому удивительному городу и любоваться красочной толпой «кариоки» (самоназвание жителей Рио). Круглые сутки здесь кипит жизнь. Ночами около нашего отеля «Амбассадор» играла зажигательная музыка последнего пасхального карнавала, и люди танцевали самбу, – прямо на мостовой. Эту музыку я помню до сих пор: «Чику-Чику», «Амадо Мио», «О, Бразил!». Вот я пишу сейчас эти строки, а в ушах всё время раздаются ритмичные удары и восхитительная скороговорка «Чику-Чику»…
Наше посольство устроило, как водится, приём для советской экспедиции, который мне, новичку, показался роскошным. В разгар этого дипломатического мероприятия ко мне подошёл человек средних лет и представился президентом шахматного клуба Рио. Сегодня вечером – продолжил он – у нас состоится традиционный четверговый блицтурнир мастеров столицы. И по сему поводу он имеет честь пригласить шахматистов из советской экспедиции на этот турнир. Я сообразил, что слава о шахматистах нашей экспедиции могла пойти только из одного источника. Накануне затмения и после него мы с Мишей Вашакидзе прошвырнулись в ближайший городок Араша и в тамошнем кафе лихо обыграли в шахматы местных пижонов-завсегдатаев, еле двигавших пешки. Здесь, в посольстве, уже изрядно «набравшись», я с ходу согласился на лестное приглашение незнакомого сеньора. «Почему бы мне здесь, в городе золотой мечты Остапа, не повторить его бессмертный подвиг в Васюках?» Подсознательно я, конечно, глупо полагал, что эти ихние столичные мастера играют на уровне арашинских любителей. Тут же я сагитировал Мишу Вашакидзе (тот, ссылаясь на опьянение, сильно упирался) и Лебединского. К нам ещё присоединился секретарь посольства. Не дожидаясь конца приёма, под неодобрительные взгляды Михайлова, мы отправились в здешний «клуб четырёх коней». По дороге моего нахальства сильно поубавилось, когда я узнал, что пригласивший нас президент клуба только что вернулся из Нью-Йорка, где выступал в арбитраже первого радиоматча СССР-США. «Похоже, что влипли…» – уныло подумал я. Здешний шахматный клуб был при знаменитом футбольном клубе «Ботафого», и гостеприимные хозяева прежде всего показали идущий на стадионе матч между командами «Фламенго» и «Ботафого». Я впервые видел футбольный матч ночью (тогда у нас это не практиковалось). Какая это была игра! До этого такой ювелирной техники, такого артистического владения мячом я не видел. Очень жалко было уходить, не досмотрев красивого зрелища, но ничего не поделаешь – хозяева вежливо попросили. Я шёл как на Голгофу – впрочем, настроение было неплохое, так как вполне чувствовал комизм ситуации. В прокуренной комнате шахматного клуба шеренгой выстроились здешние мастера – все почему-то с одинаковыми лысинами и одинаковыми чёрными усиками. И я увидел, что у них буквально дрожат коленки – ещё бы: им предстояло играть с «шахматисто-советико». В те далёкие годы, когда молодой Ботвинник только что стал чемпионом мира, слава советских шахматистов была оглушительной. От мысли, что мы вполне подобны персонажам легендарной «Антилопы», я даже как-то успокоился. «Одноглазый любитель» (то бишь здешний шахматный президент) предложил кому-нибудь из нас перед жеребьёвкой сгонять с ним неофициальную партию. Я усадил за стол Мишу.
– Что ты, я совсем пьяный, – лепетал будущий автор открытия поляризации излучения Крабовидной туманности.
– Играй и не дури. Будем подсказывать!
В блиц здесь, конечно, играли с часами, 10 минут на первые 40 ходов. Игра началась. От волнения у президента тряслись руки. Мы бесстыдно подсказывали Мише ходы – естественно, по-русски. В диком мандраже уже на шестом ходу бразильский маэстро потерял слона. Однако уже к десятому ходу, поняв, что играет с «сапогом», он собрался с духом и бодро выиграл у Миши партию. Я думаю, что по нашим понятиям у бразильского мастера был крепкий второй разряд. И началась потеха! Я буду краток: наша четверка компактно заняла четыре последних места. Всё же я три партии свёл вничью. Вообще, если бы я не растратил свой шахматный пыл на безобразные останкинские блицы (см. новеллу «О везучести»), я бы показал этим субчикам кузькину мать… 12
На следующее утро мы поехали поездом в Ангра-дос-Рейс, где нас уже ожидал родной «Грибоедов», чтобы плыть дальше, на юг, в Аргентину, за попутным грузом. Через несколько дней мы входили в горловину Лаплатского залива. Там меня поразили чуть видные из воды мачты затонувшего корабля. Это были останки знаменитого германского карманного линкора «Адмирал граф Шпеер», затопленного своей командой перед строем преследовавших его английских крейсеров…
Вечер мы провели в Монтевидео, были в нашем посольстве и гуляли по этому чарующей красоты городу. После Рио он показался мне каким-то европейски-старомодным. Потом плыли по могучей мутно-шоколадного цвета Паране. На океанском корабле, 400 километров вверх по течению, до самого Розарио! Мы были вторым советским кораблём, посетившим этот далёкий, экзотический порт. Первым, ещё в 1927 году, был знаменитый парусник «Товарищ». На цинковых пакгаузах порта огромными буквами было намалевано «Viva partida Peronista!» – шла очередная избирательная кампания. Вдали виднелись корпуса знаменитых заводов Свифта; я вспомнил отраду военных лет – банки тушёнки с маленьким ключиком.
Совершенно неожиданно на борт «Грибоедова» поднялась местная полиция. Нас загнали в кают-компанию и раздали анкеты… на испанском языке. Там было всего-то около 10 вопросов – детский лепет по сравнению с нашими, родимыми. Вопросы были стандартные, и, несмотря на незнание языка, я понимал их смысл и кое-как ответил. Упёрся я на шестом пункте (пятый у них не соответствует нашему). Не понимая смысла вопроса, я решил посмотреть, как отвечают старшие товарищи. Подошёл к Яше Альперту, а тот как раз выводил ответ: «Грек-ортодокс». Мне стало почему-то очень смешно, и я вывел: «атеист».
Пока «Грибоедов» грузился просом для Швейцарии транзитом через Голландию, мы экспрессом «Эль Рапидо» за четыре часа доехали до Буэнос-Айреса. Так же как и в Рио, мы попали в здешнюю столицу «с чёрного хода». В Аргентине была зима (что-то похожее на конец подмосковного сентября, когда идут дожди). Три дня мы прожили в «Байресе» – так аргентинцы называют свою столицу. Запомнилась поездка на Лаплатскую обсерваторию, когда на обратном пути, ориентируясь по плану города, наш шеф и картограф А. А. Михайлов не учёл, что в полдень здесь солнце находится на севере. А вообще Аргентина своим явно «Северным» (конечно, отнюдь не в географическом смысле) духом составляла разительный контраст «Южной» Бразилии.
В Байресе запомнились обелиск на «Пласо 25 мая», кафе «Эль-Гитано», где я часто отсиживался (почти всё время лил дождь), и лежащая прямо на улице прижатая камнем стопка украинских газет явно петлюровского, жовто-блакитного направления. Пробовал читать – охватила гадливость. («Шанування свитлой пам'яти Симона Петлюри» – не правда ли, мило?)
Вернувшись в Розарио, мы снова почувствовали себя дома на обжитом, таком уютном «Грибоедове», который в тот же день лёг на обратный курс. Опять привычный океан, опять быстро надоедающий корабельный харч. К нашему удивлению, «Грибоедов» поздно вечером снова зашёл в пустынную бухту Ангра-дос-Рейс. Мы пробыли там не более двух часов и приняли на борт двух пассажиров, очень странную пару – брата и сестру. Брат – немецкий коммунист, бывший депутат рейхстага, сидел в концлагере и, насколько я понял по его дальнейшему поведению, от пыток гестапо сошёл с ума. Сестра была его сиделкой. Ночами он ходил по палубе, останавливался и, откинув назад голову, издавал звуки, похожие на собачий вой. Похоже было на то, что это нелегальные пассажиры. Как-то сложилась их советская жизнь? Ведь предстояло пережить нелёгкий рубеж наших сороковых-пятидесятых…
Чернильной тропической ночью мы шли на траверзе Рио. Если судить по огням, до берега было километров десять-пятнадцать. Время – около двух часов ночи. Кроме вахтенных и меня, на палубе не было никого. Медленно уходили назад уже знакомые огни незабываемого прекрасного города. Нехотя, но неуклонно отставал светившийся в кромешной темноте тропической ночи маленький бриллиантовый крест Корковадо. Уходила безвозвратно цепочка огней небоскрёбов Капокабаны. Уже не видно было даже намека на Сахарную Голову. И всё моё существо острейшей болью пронзила до ужаса простая мысль: я этого больше никогда не увижу! Конечно, и у себя дома я часто бывал в местах, которые после этого никогда не видел, например, никогда больше не был в городе своей юности Владивостоке. Но ведь в этом виноват только сам. Стоит сильно захотеть – и я там буду! А вот здесь я, так сказать, принципиально никогда больше не буду. Это так же необратимо, как смерть. На душе стало очень одиноко и пусто.
