В прицеле свастика - Каберов Игорь Александрович (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Ну вот, товарищи, — Багрянцев указывает окружающим нас людям на вражеский самолет, — этот уже отлетался, и с остальными так будет!
Он просит колхозников не трогать ничего на самолете до приезда наших техников. Мы садимся в машину, напутствуемые добрыми пожеланиями жителей села. Напоследок я еще раз оглядываюсь на останки «мессершмитта». Как — никак он сбит не кем — нибудь, а мной.
В ЛЕСУ И НАД ЛЕСОМ
Клопицкий лес. Сосна вперемежку с елью, ни единой полянки — сплошной зеленый ковер.
Сверху видна между деревьями только крыша здания штаба бомбардировочного полка. Рядом с лесом простирается огромное поле. Это наш аэродром. И он тоже выглядит как зеленый ковер. А воздух — какой здесь воздух! Как хорошо дышится на приволье!
Мы прилетели в Клопицы неделю назад. Сегодня я проснулся еще затемно. Не вставая с койки, поднял край намокшей палатки. Сырая прохлада дохнула в лицо.
Три дня лил дождь. Три дня не летали ни мы, ни немцы. Ребята говорят, что они устали от безделья. Правда, техникам и в непогоду работы хватало. Они основательно осмотрели самолеты за эти дни. У моей машины, оказывается, сбился прицел. Инженер обещал заняться ею, как только пройдет дождь. Я прислушиваюсь, не бьют ли по брезенту палатки дождевые капли. Нет, не бьют. Значит, с рассветом займемся прицелом. А пока можно полежать. Накануне нам заменили постельное белье. Приятно поваляться в чистой постели. Впрочем, это уже отдых сверх всякой нормы. Вчера и позавчера мы спали сколько хотели, и так получилось, что Багрянцев разговорился и рассказал нам очень много интересного о себе.
Детство на его долю выпало нелегкое. Ему не было и шести, когда отец погиб на войне. Шел 1914 год. Многодетная семья Багрянцевых голодала. Девятилетний Миша должен был пойти работать подмастерьем к кустарю — жестянщику. Потом возник конфликт с отчимом, началась беспризорная жизнь. Четыре года скитался Миша по стране, пока не пристроился работать на заводе. В армии осуществилась его давнишняя мечта. Он стал учиться в летной школе. Потом — советско — финляндский военный конфликт, первые бои и победы, первый орден.
Перебирая в памяти рассказанное Михаилом Ивановичем, лежу в еще сумрачной палатке. На одной из коек спит Тенюгин, другая аккуратно заправлена. Багрянцев улетел в Низино. Шел дождь, но он все же поднялся в воздух. Наверное, ожидается что-то серьезное, если его вызвали в такую непогоду.
Беспокойный человек этот Багрянцев. Когда он, Халдеев и Федоров были под Шимском, над станцией Утор — гош появился самолет — разведчик «Юнкерс — 88». Он был хорошо виден с аэродрома. Взлететь Багрянцев не мог.' Его звено только что вернулось с задания, и самолеты заправлялись. Да если бы и удалось догнать воздушный разведчик, вряд ли что изменилось бы. Он мог вызвать бомбардировщики по радио.
Вспомнив, что на железнодорожных путях стоят воинские эшелоны, Багрянцев сел в аэродромную машину и приказал шоферу срочно ехать на станцию. Начальника на месте не было. Михаил Иванович разыскал машиниста.
— Разводите составы немедленно! — сказал он ему. — Ожидается налет фашистских бомбардировщиков.
— Начальство прикажет — разведу, — заупрямился машинист.
— Я вам приказываю.
Машинист все еще артачился. Багрянцев вынул из кобуры пистолет и не покинул маневрового паровоза, пока все составы не были разведены. Последовавший вскоре удар бомбардировщиков по рассредоточенным эшелонам не принес большого вреда. Между тем наши истребители сбили четыре вражеских самолета, два из которых пришлись на долю Багрянцева. Один из них Михаил Иванович сбил обычным порядком, второй таранил.
— И ты выпрыгнул с парашютом? — спросил я у Багрянцева, когда впервые услышал об этом.
— Нет, дотянул до дому, — сказал он. — Получилось все, видишь ли, неожиданно. Последняя пара «юнкерсов» пикировала на станцию. Ну, я догнал их, взял в прицел. Жму на гашетки, а выстрелов нет. Видимо, кончились боеприпасы. «Юнкере» бросает бомбы и резко вы ходит из пикирования. Я тоже выхожу из пикирования. Но мой самолет оказывается ниже и несколько впереди вражеского. Не раздумывая, беру ручку на себя. Машина взмывает вверх и в следующую же секунду ударяет «юнкере» по хвостовому оперению. Раздается треск. Машину основательно встряхивает и отбрасывает в сторону. Она дрожит, как в лихорадке, но, к моему удивлению, летит. Впрочем, я чувствую, что далеко мне не уйти, разворачиваюсь к аэродрому и ищу площадку для приземления…
По словам Багрянцева, все произошло просто, как бы само собой. Но я знаю, что это не так. Он сознательно шел на смертельный риск. Он ненавидел врага, и все его усилия в решающую минуту свелись к одному — сбить, во что бы то ни стало сбить самолет. Я пытаюсь представить себе во всех деталях, как это было, Я думаю об этом и теперь, лежа на койке в провисшей от дождя палатке.
Где-то рядом хрустнула ветка. Кто-то ходит поблизости. Я встал, вышел из палатки.
— Кто тут?
— Это я, Гомонов, дежурный. А вы почему не спите, товарищ лейтенант?
— Так, не спится что-то.
— Еще рано, отдыхайте.
Я лег и снова стал думать про этот таран. Действительно, как необычно все на войне. Самые отчаянные решения иногда принимаются в доли секунды.
Тихо в лесу. Совсем непохоже, что мы на фронте. Махнуть бы сейчас за грибами или за ягодами, как бывало в пионерском лагере. Но нет, не до ягод и не до грибов. На душе смутно, тревожно. Фашистские армии придвигаются к Ленинграду с каждым днем все ближе и ближе. Где они теперь, как далеко от нас? Никто этого не знает. Ходят разные слухи, всякую чушь мелют люди. То и дело слышишь крылатое словцо «говорят»: «Говорят, будто немцы взяли…», «Говорят, будто наши…». А что наши, что?.. Еще и теперь держится в памяти вчерашний разговор в гарнизонной столовой. Начал его незнакомый мне раздражительный, желчный парень в форме авиатехника.
— А что наши? — вдруг сказал он, подхватив чьи-то слова и грохнув кружкой о стол. — Драпают наши, вот что!
У незнакомца было злое лицо. Он поднялся из — за стола, оглядел почти пустой зал и развязно подсел к нам.
— Вот вы, — сверля нас глазами и оглядываясь по сторонам, заговорил он вполголоса, — вы летаете, а куда немец прет, небось не видите! А немец, говорят, Кингисепп взял! Да, да, Кингисепп! — повышая голос, подтвердил он. — И к Ленинграду подходит!
— Кто вам сказал об этом? — не выдержал я, Все говорят!
Он вскочил из — за стола и истерически заорал:
— А наши, говорят, Лугу оставили, Лугу, понимаете! Вы этого тоже не видите?
Он тяжело дышал, обжигая взглядом то меня, то Тенюгина.
— Молчите? На самолеты свои надеетесь? Тоже драпануть хотите?
Ах, как мне хотелось смазать по физиономии этого негодяя, но Тенюгин остановил меня:
— Не связывайся… Малодушный он, испугался и несет всякую чушь…
Что верно, то верно, — чушь. Но вспоминать обо всем этом горько.
Я встаю, одеваюсь и выхожу из палатки. Стрельбы не слышно. Только птицы заливаются в лесу на разные голоса, как бы поздравляя нас с добрым утром. Только будет ли оно добрым, это утро?
На стоянке у самолетов уже появились техники. Вот беспокойные люди — когда они только спят! Я умываюсь, делаю что-то наподобие физзарядки и снова захожу в нашу парусиновую обитель. Минут десять — пятнадцать можно еще отдохнуть. Ложусь поверх одеяла, гляжу в светлеющий купол палатки и думаю, думаю все об одном и том же: о предстоящих вылетах, о вражеских самолетах, о тактике, применяемой авиацией противника. Три дня назад фашисты совершили налет на наш аэродром. Судя по тому, куда они бросили бомбы, им вряд ли известно расположение наших дальних бомбардировщиков. Они так искусно укрыты в лесу, что мы и сами с воздуха не можем их разглядеть. А все-таки как получилось, что средь бела дня шестерка МЕ-110 столь неожиданно выскочила из — за леса на бреющем? Мы даже взлететь не успели. И с наблюдательного поста нам почему-то не позвонили. Видно, у нас еще много неполадок в организации наблюдения и оповещения.
