Памятное. Новые горизонты. Книга 1 - Громыко Андрей Андреевич (читать книги бесплатно .txt) 📗
Одним словом, с маршалом Гречко у меня существовали тесные дружеские связи. Л.И. Брежнев оказывал поддержку нашей деятельности по проведению активной внешней политики и укреплению обороноспособности страны в соответствии с решениями съездов партии.
По-настоящему я познакомился с Гречко в 1955 году. Тогда он был главнокомандующим Группой советских войск в Германии. Пост этот – важный и ответственный, и по праву его доверили Гречко, как талантливому военачальнику, пользовавшемуся признанным авторитетом.
Уже в первых контактах и беседах с Гречко я убедился, что передо мной не только большой знаток военных проблем. Он мог компетентно высказывать суждения по вопросам, выходящим за рамки чисто военной области, со знанием дела излагая свои взгляды в отношении внешней политики США, блока НАТО в целом, а также политики других государств.
Положительной чертой Гречко являлось то, что он умел слушать других, никогда не претендовал на то, чтобы его высказывания воспринимались как непререкаемая истина. Он признавал мнение собеседника и соглашался с ним, если убеждался, что его собственное суждение звучало неубедительно или неточно.
Гречко не принадлежал к категории искусных ораторов. Он не считал себя мастером зажигательных фраз, ярких и броских выражений.
Однако в беседе, особенно в узком кругу, Гречко преображался. Его высказывания звучали, как правило, метко. Он умело анализировал факты, сопоставлял их, делал выводы. Неоднократно я с большим интересом беседовал с Гречко наедине, иногда прежде, чем мы оба выскажем свою точку зрения политбюро ЦК КПСС.
Гречко был видным деятелем – и военным, и политическим. Думаю, что наша историческая наука, особенно военная история, воздаст ему должное как военачальнику, патриоту, коммунисту.
Еще о двух полководцах
Иван Степанович Конев вызывал у советских людей на протяжении многих лет чувство большого уважения. Это относится и к периоду войны, и к послевоенному времени. Он участвовал в руководстве войсками в крупнейших сражениях Великой Отечественной войны – под Москвой, Курской битве, Корсунь-Шевченковской, Висло-Одерской, Берлинской и других операциях.
Его заслуги как крупного военачальника известны партии и народу. Он командовал фронтами. Бесспорно, обладал качествами стратега. Среди военных людей на этот счет существовало и существует единое мнение. Высшим военным орденом Отечества – орденом Победы родина наградила всего двенадцать советских военачальников. Среди них был и маршал Конев.
А разве не о многом говорит тот факт, что на одной из главных улиц Праги воздвигнут памятник этому полководцу? Братская Чехословакия, которую освобождали войска под командованием Конева, чтит его память: к постаменту монумента ежегодно в день освобождения Чехословакии возлагаются цветы.
Конев сложился именно как военный деятель; таким его знают и в Советском Союзе, и за рубежом. Но хотелось бы отметить еще одну черту, присущую этому человеку.
В послевоенный период он являлся главнокомандующим Объединенными вооруженными силами государств – участников Варшавского договора и имел отношение к обсуждению некоторых политических вопросов внутренней жизни страны и международной обстановки. Он проявлял живой интерес к германским делам. В этом я убеждался не раз: вместе с маршалом Соколовским мы обменивались с Коневым мнениями по германскому вопросу.
Он несколько раз высказывал мысль о том, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы на немецкой земле возродился милитаризм.
Все, что касалось Западной Германии, вызывало его живой интерес. Помню его высказывание:
– Военные люди часто рождают политические проблемы. Но и политики часто рождают военные проблемы.
Справедливость этих слов невозможно не признать.
Конев временами приобщался и к вопросам внешней политики. Хорошо помню его поездку в Юго-Восточную Азию. Поручение ЦК партии он выполнил успешно. Никогда не жаловался на то, что его отвлекают от дел военных на занятия политикой, к чему он никогда не готовил себя.
Однажды требовалось рассмотрение важного внутреннего вопроса. Конев в это время оказался в заграничной командировке. Его срочно возвратили в Москву, и он принял активное участие в решении дел внутренних.
Знал я Конева как человека в высшей степени дисциплинированного. Он сам являлся таковым и воспитывал подчиненных ему командиров всех рангов в духе преданности своему делу, партии, Родине и четкого выполнения обязанностей, которые на них возложены.
– Иногда, – сетовал Конев, – меня считают человеком, который преувеличивает значение дисциплины. Но я стою не за бездумную дисциплину, а за осознанную, ту, которую прочувствовал подчиненный.
А потом с решимостью, свойственной военному, добавлял:
– Без дисциплины, и притом сознательной, нет и не может быть боеспособной армии.
Был я свидетелем этого разговора в кругу некоторых членов нашего руководства.
В одной из бесед со мной Иван Степанович как бы между прочим бросил фразу:
– Откровенно говоря, мне очень жаль, что век кавалерии кончился. Когда-то я мечтал связать свою судьбу с этим родом войск. Даже как-то еще в Гражданскую войну говорил об этом с лихим кавалеристом, комдивом в Первой конной армии Иосифом Родионовичем Апанасенко. А был я тогда комиссаром бронепоезда, поэтому кавалеристом так и не стал.
Я полюбопытствовал:
– Не тот ли это Апанасенко, который в начале двадцатых годов со своей кавалерийской частью находился в Гомеле? Я со своими сверстниками тогда часами наблюдал, как на окраине города гарцевали на конях лихие кавалеристы, как они во время учений на полном скаку отрабатывали рубку саблей. Помню еще, как на митинге перед красноармейцами выступал с речью сам командир – Апанасенко.
Конев ответил:
– Вполне возможно, что это был тот самый Апанасенко. Он, по-моему, после Гражданской войны некоторое время служил в Гомеле. Потом он получил повышение, командовал военным округом. В 1943 году генерал армии Апанасенко, заместитель командующего Воронежским фронтом был тяжело ранен и умер от ран в госпитале. А как вы, Андрей Андреевич, попали тогда в Гомель?
– А я, подросток, с отцом был в Гомеле в то время, наверное, всего две-три недели. Мы пригнали плоты по реке Сож для нужд спичечной фабрики. Вот и задержались в городе.
Видел я, что, высказываясь о кавалерии, Иван Степанович говорил искренне. Кстати, он и по своей конституции – стройный, подтянутый – мог легко бы сидеть в седле. Кроме того, он был быстрым в движениях, и даже казалось, что он готов вот-вот пуститься в пляс. Таким же его можно увидеть и в кадрах хроники, снятых в годы войны, когда он командовал последовательно многими фронтами. Один их перечень внушает к нему глубокое уважение: Западный, Калининский, Северо-Западный, Степной, Второй Украинский, Первый Украинский.
О его авторитете свидетельствует и тот факт, что именно его назначили председателем суда над Берией.
Иван Степанович Конев служил как солдат Родины и солдат партии на любом посту, в любой должности, в любой роли.
После окончания Второй мировой войны мне приходилось не только встречаться, но и тесно сотрудничать при решении некоторых вопросов с выдающимся военным деятелем нашей страны, Маршалом Советского Союза Василием Даниловичем Соколовским. Они касались преимущественно ГДР, Берлина, советско-западногерманских отношений.
Маршал Соколовский был членом нашей делегации на совещании в Женеве, когда представители союзных держав определяли будущий статус Западного Берлина. В состав советской делегации, помимо меня и маршала Соколовского, входил заместитель министра иностранных дел СССР Г.М. Пушкин.
Конечно, маршала Соколовского наш народ знал со времен войны как заслуженного военачальника. Его фамилия часто упоминалась в приказах Верховного главнокомандующего, которые издавались после очередных побед Красной армии. Ему присвоили звание Героя Советского Союза. После войны он занимал ряд крупных командных должностей в Советской армии, одно время являлся первым заместителем министра Вооруженных сил СССР.
