Гоголь - Золотусский Игорь Петрович (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
Но Белинский был не тот, кто из личного оскорбления мог изменить мнение о человеке.
Не сказав о книге Гоголя всего, что бы ему хотелось, он, ослабленный болезнью и тяжким каторжным трудом по журналу, в мае 1847 года выехал на лечение за границу. Денег на лечение не было, деньги собрали друзья. Это была последняя надежда остановить чахотку, которая пожирала его легкие.
В Зальцбрунне он томился. Впервые оторвавшись от России, он чувствовал, как ему недостает русского воздуха, русской речи, русских споров. Тело его получило облегчение, но душа страдала. И в этот-то момент к нему дошло письмо Гоголя. «Я прочел с прискорбием статью вашу обо мне... Не потому, чтобы мне прискорбно было то унижение, в которое вы хотели меня поставить в виду всех, но потому, что в ней слышится голос человека, на меня рассердившегося. А мне не хотелось бы рассердить даже и не любившего меня человека, тем более вас, о котором я всегда думал, как о человеке меня любящем. Я вовсе не имел в виду огорчить вас ни в каком месте моей книги. Как это вышло, что на меня рассердились все до единого в России, этого я покуда еще не могу сам понять... Я думал, что... в книге моей зародыш примирения всеобщего, а не раздора».
Гоголь дипломатничал. Он надеялся своею обидой обезоружить Белинского, вернуть его расположение. Он вместе с тем переносил все на самолюбие оппонента, считая, что милостивые оговорки насчет того, что он не имел в виду лично Белинского, раздавая «щелчки» направо и налево, снимут остроту расхождения. Гоголь все еще надеялся на свое обаяние и могущество в глазах Белинского.
Но не тут-то было. Белинский принял письмо Гоголя как перчатку, брошенную в лицо. То был вызов на дуэль, на единоборство, в котором уже ни личность Гоголя, ни личность Белинского, как считал великий критик, не имели значения. Одна Россия бросила перчатку другой России.
Белинский с честью ее поднял. Ответ Гоголю был составлен в три дня, перебелен, с него была снята копия, и европейская почта понесла его по назначению. Как и гоголевское «письмецо», в которое был посвящен Н. Прокопович (а через него и другие — это было сознательно сделано Гоголем), он был предан огласке. Белинский тут же прочитал его жившему с ним в Зальцбрунне П. В. Анненкову, а когда они вместе с Анненковым приехали в Париж — и Герцену.
Гоголь получил ответ Белинского в Остенде. Тон этого ответа и поднятые в нем вопросы, которые действительно касались уже не только Гоголя и Белинского, но и положения их отечества, положения русской мысли в литературе, заставили Гоголя сесть за пространное объяснение своих взглядов. Вчерне оно было набросано тут же, получив форму опровержений доводов Белинского и отстаивания своей точки зрения по пунктам. Гоголь, по существу, разъяснял в этом письме Белинскому свою книгу и себя.
Но именно этот пространный ответ не был Гоголем отправлен. Решив, что он погорячился, что не стоит пускаться в долгие пререкания с Белинским, он послал ему короткое письмо, в котором лишь косвенно и в общих словах намекал на их разногласия.
Но свой первый ответ Гоголь не уничтожил. Он сначала было разорвал письмо, но затем сложил уцелевшие куски в конверт и оставил на будущее — может быть, для того, чтобы использовать потом в новой книге, может, на случай дополнительного объяснения с Белинским. Некоторые из положений этого ответа вошли потом в его «Авторскую исповедь» (1847—1848).
Так перед потомством выстроился материал диалога, который, повторяем, вышел за пределы переписки двух лиц.
Что же написал Гоголю в своем ответе Белинский? И что ответил на это Гоголь?
Белинский не поверил в искренность Гоголя. Еще до получения письма Гоголя по поводу своей статьи о «Выбранных местах» он поспорил с В. П. Боткиным. Боткин уверял его, что книга Гоголя — «заблуждение». Белинский не согласился: «Терпимость к заблуждению я еще понимаю и ценю... но терпимости к подлости я не терплю. Ты решительно не понял этой книги, если видишь в ней только заблуждение (подчеркнуто Белинским. — И. 3.), а вместе с ним не видишь артистически рассчитанной подлости». Я бы хотел, писал Белинский, «зажмурив глаза, отдаться моему негодованию и бешенству».
Прочитав в Зальцбрунне письмо Гоголя, он и отдался им.
Гоголь в этом письме утверждал, что многие места его книги «покамест еще загадка». Белинский брался отгадать эту загадку. Гоголь настаивал на том, что публикация «Выбранных мест из переписки с друзьями» — подвиг («подвиг выставить себя на всеобщий позор и осмеяние»), Белинский совершал свой подвиг, отвечая ему.
То был подвиг духа и тела Белинского, все силы которого ушли, кажется, на составление письма. То был подвиг литературный и гражданский, ибо, попади это письмо в руки правительства, не сносить бы Белинскому головы.
Гоголь требовал от Белинского настроения исповеди (потому что «в такие только минуты душа способна понимать душу») и получил исповедь. Он проповедовал в ответ на критику Белинского — проповедовал и Белинский. «Сделай вопрос напыщенный, получишь и ответ напыщенный», — иронизировал Гоголь в «Переписке», и теперь ирония этих слов обращалась на него.
Все смешивалось тут — и высокий порыв души, и эта напыщенность, самолюбие идеи, считающей себя правой, и самолюбие совести, «гордость чистотой своей», как говорил в «Переписке» Гоголь, и гордость раскаяния. Последнее более относилось к Гоголю, первое — «гордость чистотой своей» — к Белинскому.
Белинский судил Гоголя с позиции своей чистоты, незапятнанности, искренности. Во всем этом он отказывал оппоненту. Гоголю высказывались подозрения, в которых, как отвечал ему Гоголь, «я бы не имел духа запятнать последнего мерзавца». Речь шла о заискивании автора «Переписки» перед властями. «Гимны властям предержащим хорошо устраивают земное положение набожного автора», — писал Белинский. Гоголь, курящий фимиам земному богу более, нежели небесному, Гоголь, издающий свою книгу на средства правительства, Гоголь, ищущий ею места воспитателя наследника, — вот каким выглядел Гоголь в письме Белинского.
Все эти обвинения, как писал Гоголь, «шли мимо», но они ранили. Они вызывали в ответ гнев, которого не сумел избегнуть Гоголь в черновом варианте письма Белинскому. Но в беловом тексте он все личное снял.
