Гитлер в Вене. Портрет диктатора в юности - Хаманн Бригитта (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
Вассерман (подобные высказывания можно найти не только у него, но и, например, у Элиаса Канетти) чувствовал, что между «еврейскими евреями» и «немецкими евреями» лежит пропасть. «Разве это не два разных вида, даже две расы или, по крайней мере, два разных образа жизни?» Он, немецкий еврей, находится «на передовом посту, хочет выразить себя и свой мир, навести мосты». Разве такой, как он, «не приносит больше пользы, чем тот, кто цепляется за предопределённый путь?» [1295] Он скорбел о том «щемящем сердце положении», известном ему не понаслышке, в котором находятся ассимилированные евреи: «Немецкий еврей — вслушайтесь внимательно в оба этих слова. Это сочетание возникло в результате длительного процесса. Из-за своей двойной любви и борьбы на два фронта немецкий еврей оказался на краю бездны отчаяния» [1296].
А вот восточноевропейский еврей Йозеф Рот рассуждал об ассимилированных единоверцах критически: «Давайте признаем факт, на который обычно смотрят сквозь пальцы: антисемитских инстинктов не лишены и сами евреи. Не всякому приятно при виде какого-нибудь чужака, вчерашнего жителя Лодзи, вспомнить своего деда, рождённого в Познани или Катовице. Такова подлая, но объяснимая логика мелкого обывателя, который только решился было подняться по высокой и крутой лестнице на открытую всем сторонам света террасу, где восседает крупная буржуазия. Завидев кузена из Лодзи, трудно не потерять равновесие и не сорваться вниз». Западный еврей «зазнался. Он позабыл Бога своих отцов и поклонился идолам: патриотизму и вере в цивилизацию» [1297]. Однако расовый антисемитизм не делал различий между восточными и западными евреями, ортодоксальными и крещёными, несмотря на все их несходство. Макс Нордау писал: «Мы можем делать, что угодно, но для наших врагов еврейство всего мира — едино… Они оплели нас железной цепью солидарности, которую нам не разорвать». И далее: «Судить о нас всегда будут по тем евреям, которые стоят на самых низших ступенях социальной лестницы. Нам не стряхнуть одетого в кафтан собрата с фалд элегантного фрака!… Антисемит, который, путешествуя, спокойной безнаказанно оплёвывает нашего несчастного, отверженного, одетого в лохмотья восточного собрата, думает при этом о еврейском бароне, тайном советнике и профессоре, проживающих с ним по соседству» [1298].
Ни переход в другую веру, ни крещение, ни даже страстная убеждённость в своей принадлежности к немцам не спасали ассимилированных евреев от оскорбительного прозвища «жиды». Одним махом были уничтожены все их интеграционные усилия, и они вновь оказались частью еврейского сообщества, связанного единством исторической судьбы. Некоторых это привело к кризису и даже к отчаянной, на грани суицида, ненависти к себе. Антисемитам были прекрасно знакомы такие примеры, об этом свидетельствуют и «Моя борьба», где Гитлер с удовольствием распространяется об известных случаях (Отто Вейнингер и Артур Требич).
Якоб Вассерман, который в Вене убедился, как тяжело приходится ассимилированным евреям, которые отвергают своё происхождение, ощущают себя немцами, но при всей их любви к немецкому языку и культуре, не приняты обществом, сочувственно писал: «Я знаю и знал многих, томившихся по светловолосому и голубоглазому человеку. Они боготворили его, они курили ему фимиам, они верили всему, что он говорил, каждый его взгляд был для них выражением его геройства, а когда он рассуждал о своей земле, когда стучал себя в грудь и называл себя арийцем, они бились в истерике и восторженно вопили. Они не хотели быть собой; они хотели быть им; думали, что если они провозгласили его избранником, то и сами станут избранными, или, по крайней мере, все забудут, что они недостойные, неполноценные» [1299].
Но среди ассимилированных евреев были и такие, кто не стеснялся своего происхождения. Например, Артур Шницлер боролся в это крайне непростое время против антисемитизма, изобразив его проявления в романе «Путь на волю» и в драме «Профессор Бернхарди» (постановка в Вене была запрещена цензурой до 1918 года). В романе Шницлер представляет разные типы венских евреев на рубеже веков — от убеждённого сиониста до австрийского кавалера, приверженного немецкому духу, и юной дамы, стоящей на социал-демократических позициях.
Корреспондент газеты «Нойе Фрайе Прессе» Теодор Герцль, бывший бурш и страстный ассимилянт, из-за сочувствия к несчастьям восточноевропейских евреев вернулся к своим корням. В сочинении «Еврейское государство», опубликованном в 1896 году, он предложил выход из этого бедственного положения — переселение в Землю обетованную, Палестину. Он надеялся, что бедные евреи из Восточной Европы найдут там прибежище и приток иммигрантов в Западную Европу, а вместе с ним и антисемитизм сократятся. Расходы на покупку земли в тогда ещё османской Палестине и на переселение следовало взять на себя богатым западным евреям.
Сионизм, еврейское национальное движение, возник как акт самозащиты. Рот писал о сионистах: «За неимением «почвы» в Европе они устремили взоры к своей палестинской родине. Изгнанниками они были испокон веку. Теперь они стали изгнанной нацией». И не случайно, что «современный сионизм возник в Австрии, в Вене. Его изобрёл австрийский журналист. Вряд ли кому-то ещё такое могло прийти в голову» [1300].
Нордау, друг и соратник Герцля, тоже бывший ассимилянт, так объяснял свою озабоченность судьбой восточноевропейских евреев: «Наши братья страдают и взывают о помощи. И мы спешим на помощь. Они — хаотичная масса. И мы их организуем. Они бормочут свои жалобы на непонятном культурному человеку языке. Мы одолжим им цивилизованные языки. Они движутся неведомо куда. Мы укажем им путь, по которому следует идти. Они не знают, к чему стремятся. Мы определим им цель» [1301].
Нордау был агрессивнее Герцля: «Мы не собираемся обезоруживать антисемитов покорностью и раболепием. Евреи не могут ждать, пока антисемитизм иссякнет и на его месте взойдут роскошные ростки любви к ближнему и справедливости». «Единственное спасение для евреев» — сионизм, «без него они погибнут» [1302].
Сочтя евреев нацией, сионисты захотели получить и правовое признание. Но этим планам препятствовало то, что в Австро-Венгрии критерием нации служило наличие единого языка. А евреи говорили на разных языках и, соответственно, относились к разным народам. В 1909 году адвокат Макс Диамант из Черновцов подал в Имперский верховный суд ходатайство о признании евреев Буковины отдельной народностью, «используемым» языком которой является идиш. Президент Имперского верховного суда, 81-летний крещёный еврей Йозеф Унгер, либерал, отклонил ходатайство с обоснованием: согласно устоявшемуся мнению, евреи — это религиозная община, а не народность. О собственном языке речь может идти лишь тогда, когда вся нация говорит на этом языке. Идиш — лишь «диалект» немецкого, но не язык [1303].
В 1910 году студенты-сионисты при зачислении в университет указали в качестве родного языка «еврейский», которого не было в официальном списке языков Австро-Венгрии. А сионисты на международных конгрессах уже обсуждали вопрос, не отдать ли предпочтение ивриту перед идишем в качестве национального языка.
Языковой вопрос стал ещё одним камнем преткновения для западных и восточных евреев. Недовольные ассимилянты полагали, что сионисты преследуют те же цели, что и антисемиты: отказавшись признавать себя немцами, чехами или венграми иудейского вероисповедания, провозгласив себя особой еврейской нацией и призывая к эмиграции, они сами себя изолировали, они льют воду на мельницу антисемитов, желающих «освободить Европу» от евреев.
