А.С. Пушкин в воспоминаниях современников. Том 2 - Соболевский С. А. (книги бесплатно без txt) 📗
] прошло в эти два дни мимо гроба Пушкина, и не было слышно ни малейшего шума, не произошло ни малейшего беспорядка; жалели о нем; большая часть молилась за него, молилась и за государя; почти никому не пришло в голову, в виду гроба, упомянуть о Геккерне. Что же тут было, кроме умилительного, кроме возвышающего душу? И нам, друзьям Пушкина, до самого того часа, в который мы перенесли гроб его в Конюшенную церковь, не приходило и в голову ничего иного, кроме нашей скорби о нем и кроме благодарности государю, который явился нам во всей красоте своего человеколюбия и во всем величии своего царского сана; ибо он утешил его смерть, призрел его сирот, уважил в нем русского поэта как русский государь и в то же время осудил его смерть как судия верховный. Какое нравственное уродство надлежало иметь, чтобы остаться нечувствительным перед таким трогательным величием и иметь свободу для каких-то замыслов, коих цели никак себе представить не можно и кои только естественны сумасшедшим.
Но, начавши с ложной идеи, необходимо дойдешь и до заключений ложных; они произведут и ложные меры. Так здесь и случилось. Основываясь на ложной идее (опровергнутой выше), что Пушкин — глава демагогической партии, произвели и друзей его в демагоги. Друзья не отходили от его постели, и в то же время разные толки бродили по городу и по улицам (толки, не имеющие между собою связи). Из этого сделали заговор, увидели какую-то тайную нить, связывающую эти толки, ничем не связанные, и эту нить дали в руки друзьям его. Под влиянием этого непостижимого предубеждения все самое простое и обыкновенное представилось в каком-то таинственном, враждебном свете. Граф Строганов, которого уже нельзя обвинить ни в легкомыслии, ни в демагогии, как родственник взял на себя учреждение и издержки похорон Пушкина; он призвал своего поверенного человека и ему поручил все устроить. И оттого именно, что граф Строганов взял на себя все издержки похорон, произошло то, что они произведены были самым блистательным образом, согласно с благородным характером графа. Он приглашал архиерея, и как скоро тот отказался от совершения обряда, пригласил трех архимандритов. Он назначил для отпевания Исаакиевский собор, и причина назначения была самая простая: ему сказали, что дом Пушкина принадлежал к приходу Исаакиевского собора; следовательно, иной церкви назначать было не можно; о Конюшенной же церкви было нельзя и подумать, она придворная. На отпевание в ней надлежало получить особенное позволение, в коем и нужды не было, ибо имели в виду приходскую церковь. Билеты приглашенным были разосланы без всякого выбора; Пушкин был знаком целому Петербургу; сделали для погребения его то, что делается для всех; дипломатический корпус приглашен был, потому что Пушкин был знаком со всеми его членами; для назначения же тех, кому посылать билеты, сделали просто выписку из реестра, который взят был у графа Воронцова. Следующее обстоятельство могло бы, если угодно, показаться подозрительным. Мне сказали, кто, право, не помню, что между приглашенными на похороны забыты некоторые из прежних лицейских товарищей Пушкина. Я отвечал, что надобно непременно их пригласить. Но было ли это исполнено, не знаю. Этим я не занялся, но если бы мною были рассылаемы билеты, то, конечно бы, лицейские друзья Пушкина не были забыты. Как бы то ни было, но все до сих пор в обыкновенном порядке. Вдруг полиция догадывается, что должен существовать заговор, что министр Геккерн, что жена Пушкина в опасности, что во время перевоза тела в Исаакиевскую церковь лошадей отпрягут и гроб понесут на руках, что в церкви будут депутаты от купечества, от университета, что над гробом будут говорены речи (обо всем этом узнал я уже после по слухам). Что же надлежало бы сделать полиции, если бы и действительно она могла предвидеть что-нибудь подобное? Взять с большею бдительностью те же предосторожности, какие наблюдаются при всяком обыкновенном погребении, а не признаваться перед целым обществом, что правительство боится заговора, не оскорблять своими нелепыми обвинениями людей, не заслуживающих и подозрения, одним словом, не производить самой того волнения, которое она предупредить хотела неуместными своими мерами. Вместо того назначенную для отпевания церковь переменили, тело перенесли в нее ночью, с какой-то тайною, всех поразившею, без факелов, почти без проводников; и в минуту выноса, на который собралось не более десяти ближайших друзей Пушкина, жандармы наполнили ту горницу, где молились о умершем, нас оцепили, и мы, так сказать, под стражею проводили тело до церкви. Какое намерение могли в нас предполагать? Чего могли от нас бояться? Этого я изъяснить не берусь. И, признаться, будучи наполнен главным своим чувством, печалью о конце Пушкина, я в минуту выноса и не заметил того, что вокруг нас происходило; уже после это пришло мне в голову и жестоко меня обидело.
1 Высокого полета.
v
КОММЕНТАРИИ
1
Н. В. ПУТЯТА: Николай Васильевич Путята (1802-1877) — литератор, мемуарист, участник «Общества любителей российской словесности» в Москве (впоследствии — его председатель), в молодые годы — офицер, близкий к декабристским кругам, с 1823 года адъютант генерал-губернатора Финляндии А. А. Закревского (что объясняет обстоятельства близкого знакомства мемуариста с Е. Баратынским, отбывавшим в начале 20-х годов солдатскую службу в Финляндии). Баратынский стал посредником в знакомстве Путяты с Пушкиным, которое состоялось в Москве в сентябре 1826 года и быстро перешло в тесное дружеское общение. Воспоминания о Пушкине представляют собою выдержки из «Записной книжки» Путяты, которые были представлены для публикации редактору «Русского архива» П. И. Бартеневу дочерью мемуариста О. Н. Тютчевой (см.: РА, 1899, № 6, с. 350). Фрагментарные и лаконичные по форме, эти записи касаются наиболее сложных и драматических моментов последекабрьской биографии Пушкина (его взаимоотношений с Николаем I и Бенкендорфом, обстоятельств его арзрумской поездки, трагических событий января 1837 г.), в ряде случаев являясь единственным источником информации о поэте (например, о предложении ему Бенкендорфа поступить на службу в канцелярию III Отделения или несостоявшейся дуэли с Лагрене и др.). Выдерживающие самую строгую документальную проверку, воспоминания Путяты хранят следы дружески доверительных разговоров с поэтом, не принимавшим тягостной для него опеки властей и глубоко переживавших разгром декабризма. Есть все,основания полагать, что именно Путята, бывший одним из немногих очевидцев казни вождей восстания на кронверке Петропавловской крепости в Петербурге 13 июля 1826 года, подробно рассказал Пушкину о ходе казни и расположении виселицы на валу кронверка, что нашло отражение в знаменитом пушкинском рисунке (см. об этом: Петров А. Штрихи ложились на бумагу. Рисунок Пушкина прочтен. — Пушкинский праздник. Специальный выпуск «Литературной газеты» и «Литературной России», 1969, 30 мая — 6 июня, с. 18). Не включенный автором в воспоминания о Пушкине, Рассказ Путяты о казни декабристов был опубликован в «Русской архиве» (1881, кн. 2, № 2, с. 343-344). Подробный анализ этого рассказа в связи с пушкинским рисунком см. в статье Р. В. Иезуитовой «Из истории декабристских замыслов Пушкина 1826-1827 гг.» (Пушкин. Исследования и материалы. Т. XI. М.—Л., 1983, с. 93-94).
2
ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ. РА, 1899, кн. 6, с. 350-353.
3
Имеется в виду Русско-турецкая война 1828-1829 гг.
