Люди Зимнего дворца. Монаршие особы, их фавориты и слуги - Зимин Игорь Викторович (е книги .TXT) 📗

Выполняя принятое решение, дворцовые хозяйственники начали «переделывать» залы Зимнего дворца под госпиталь. Тогда провели малярные работы во всех залах, тщательно закрыли все окна, пробили новые дымоходы, установили котлы и кипятильники, расширили водопроводную и канализационную сеть.

Приготовление чехлов и наволочек в Гербовом зале Зимнего дворца. 1915 г.

Госпитальная палата. Николаевский зал Зимнего дворца в 1915 г.

Госпитальная палата. Николаевский зал Зимнего дворца в 1915 г.

Тогда же началось приспособление парадных залов и прилегающих помещений «под госпиталь». Для этого завозилось и устанавливалось медицинское оборудование, и вскоре в Зимнем дворце появились перевязочные, операционные, кабинеты для врачей и для процедур.

Под госпитальные палаты заняли Аванзал, Восточную галерею, большую часть Фельдмаршальского зала, Гербовый, Пикетный и Александровский залы и Николаевский зал, вмещавший двести кроватей. Петровский зал, первоначально предназначавшийся для дежурных врачей, при устройстве госпиталя превратили в палату для раненых после особо тяжелых операций. Часть Фельдмаршальского зала заняли перевязочной. Вторая перевязочная и операционная располагались в Колонном зале. В Зимнем саду и Иорданском подъезде находились ванные и душевые. Галерея 1812 г. служила для хранения белья.

Очень важной частью подготовительной работы стала консервация убранства парадных залов. Конечно, все, что можно было вынести из парадного убранства, вынесли. Так, в Концертном зале и Аванзале сняли все подаренные подносные блюда и солонки (от подношений «хлеба и соли»), десятилетиями украшавшие их стены. Их сфотографировали, пронумеровали и уложили в ящики. Гербы в Гербовом зале закрыли щитами, закрыли деревом канделябры в Николаевском зале и скульптуры в Иорданском вестибюле. Но оставались драгоценные паркеты – их покрыли линолеумом. Стены в залах, где располагались госпитальные палаты, затянули белым коленкором. Мраморные ступени Иорданской лестницы обшили досками. Дворцовые люстры не включали, к ним подвесили на шнурах по лампочке, а ночью разрешалось включать только лампы фиолетового цвета. Чтобы предотвратить «расползание» раненых по дворцу, наглухо закрыли двери в Фельдмаршальский зал, а на верхней площадке Иорданской лестницы занавесками отгородили столовые для врачей и медицинских сестер. Для раненых отдельной столовой не было. Ели прямо в парадных залах, превращенных в гигантские палаты.

На содержание госпиталя в Зимнем дворце шли очень значительные суммы, поступавшие со всей страны в распоряжение императрицы Александры Федоровны. Об объемах этих сумм говорит то, что только в 1914 г. на счета Склада императрицы в Зимнем дворце поступило 2 509 131 руб. 91 коп. Из пожертвований упомянем о 800 000 руб., поднесенных Николаю II разными лицами в начале войны. Кроме этого, прямо на счет склада императрицы эмир Бухарский перевел 100 000 руб. Из более чем двух с половиной миллионов рублей к декабрю 1914 г. израсходовали 1 810 814 руб. 06 коп. [902]

Для оборудования огромного лазарета активно использовались и помещения первого этажа Зимнего дворца. Там разместили служебные помещения лазарета: приемный покой, аптеку, кухню, ванные, различные кабинеты, хозяйственную часть, канцелярию и кабинет главного врача. Вход в госпиталь устроили с Дворцовой набережной, через Иорданский подъезд.

Торжественное открытие лазарета состоялось 5 октября 1915 г., в день тезоименитства цесаревича Алексея. С учетом того, что в лазарете должны были лечиться порядка 1000 раненых, его персонал оказался достаточно многочисленным: главный врач, 34 врача (преимущественно хирурги), 50 сестер милосердия, 120 санитаров и 26 человек хозяйственного персонала. Главным врачом лазарета назначили А. В. Рутковского. Очень заметную роль в жизни госпиталя играл заместитель главного врача, главный хирург профессор Н. Н. Петров, один из основателей отечественной онкологии.

Лазарет Зимнего дворца специализировался на «тяжелых» раненых. Потому число лежачих в палатах было очень велико, составляя в среднем 85–90 %. Когда они начинали поправляться и ходить, их переводили в другие лечебные заведения, а их места снова занимали раненые в тяжелом состоянии [903].

Больных в лазарете размещали соответственно ранениям. В Николаевском зале, вмещавшем 200 коек, поставленных прямоугольниками в 4 ряда перпендикулярно к Неве, лежали раненные в голову (отдельно – в череп, глаза, уши, челюсти), раненные в горло и грудную клетку, а также очень тяжелые больные – «позвоночники». Но, как ни странно, на ночь на весь госпиталь оставались только две сестры, они физически не могли уследить за столь сложными ранеными.

Дворцовый лазарет проработал два года. Естественно, его «пиарили», как могли. Все «высочайшие» и не очень делегации проходили через парадные залы Зимнего дворца, превращенные в лазаретные палаты. Мемуаристке запомнились визиты румынского принца Кароля, японского принца Кан-Ин, эмира Бухарского. Кроме этого, в лазарет привозили бесконечные иностранные делегации Красного Креста – французов, бельгийцев, англичан, голландцев. Однако надежды на рост популярности императорской семьи в связи с организацией лазарета в Зимнем дворце совершенно не оправдались. Беспрецедентный жест императорской семьи не вызвал особенного резонанса в обществе.

Любопытно, что для раненых на Рождество в 1916 г., следуя традициям, установили огромную елку в Аванзале. Было объявлено, что деньги на елку пожертвовал сам наследник. Вечером, когда елку зажгли, завели граммофон. Раненым раздали подарки: пакеты с конфетами, папиросами и серебряной чайной ложечкой, украшенной государственным гербом. Мемуаристка вспоминала, что все происходило чинно, казенно, натянуто и совсем не празднично.

После Февральской революции 1917 г. госпиталь оставался в Зимнем дворце вплоть до октября 1917 г. Во время самой Февральской революции 1917 г. не обошлось без эксцессов, поскольку в представлении «революционных масс» Зимний дворец оставался идеальным местом для того, чтобы «плести контрреволюционные заговоры». Мемуаристка упоминает, что в эти дни «несколько раз в течение ночи врывались в госпиталь вооруженные солдаты с прапорщиками во главе, которые грубо выпытывали у сестер, где они спрятали находящихся будто бы во дворце царских министров. Искали их под кроватями раненых, в баках с грязным бельем, даже в спальнях сестер, в зеркальных платяных шкафах. К счастью, министров во дворце не было» [904].

Во время артиллерийского обстрела и штурма Зимнего дворца большевиками в ночь с 25 на 26 октября 1917 г. раненые оставались во дворце. Никто из них не пострадал. Когда ворвавшиеся во дворец революционные матросы и красногвардейцы арестовали министров Временного правительства, они отправились в госпиталь искать А. Ф. Керенского, поскольку кто-то пустил слух, что Керенский, обмотав лицо бинтами, скрывается среди раненых. Однако попытки обыска в палатах фронтовиков резко пресекли сами раненые.

26 октября 1917 г., во второй половине дня, медсестра Н. В. Галанина буквально «прорвалась» через три оцепления в лазарет Зимнего дворца: «Я вошла, как бывало сотни раз раньше, в Иорданский подъезд. Там не было на месте привычного швейцара. У входа стоял матрос с надписью „Заря свободы“ на бескозырке. Он разрешил мне войти. Первое, что бросилось в глаза и поразило, – это огромное количество оружия. Вся галерея от вестибюля до Главной лестницы была завалена им и походила на арсенал. По всем помещениям ходили вооруженные матросы и красногвардейцы. В госпитале, где был всегда такой образцовый порядок и тишина, где было известно, на каком месте какой стул должен стоять, все перевернуто, все вверх дном. И всюду – вооруженные люди. Старшая сестра сидела под арестом: ее караулили два матроса. Больше никого из медперсонала я не увидела и прошла прямо в Восточную галерею. Ходячих больных я не застала – они ушли смотреть дворец. Лежачие раненые были сильно напуганы штурмом дворца: много раз спрашивали, будут ли стрелять еще. По возможности я старалась их успокоить. Заметив, что за мной наблюдают, я не пошла, как хотела, еще в Николаевский зал к „позвоночникам“ и скоро направилась к выходу. Я повидала раненых, с которыми вместе пережила несколько тяжелых часов в февральские дни, и была довольна тем, что смогла хоть в какой-то мере изменить направление их мыслей» [905].