Дорога длиною в жизнь - Людников Иван Ильич (библиотека книг txt) 📗
Атаки противника не прекращались, каждый день дивизия теряла бойцов, а пополнение не прибывало.
Больше всего тревожило нас состояние раненых. Их было около четырехсот (почти столько, сколько имелось активных штыков на переднем крае), а помочь мы ничем пока не могли.
Однажды постучала ко мне медсестра штаба дивизии Серафима Озерова, жена командира роты связи. Один глаз у Озеровой был закрыт повязкой (ранило на переправе осколком мины), а в другом стояли слезы. «Ну, думаю, опять станет умолять, чтобы не отправлял ее в тыл, не разлучал с дивизией, с мужем». Но медсестра заговорила о другом: настойчиво упрашивала меня пойти в землянку к раненым, пока те не разбежались.
— Куда они могут разбежаться? — удивился я.
— Не знаю… Только меня слушать не хотят, к себе не подпускают и требуют: приведи комдива!
Озерова привела меня в огромную землянку. Легкораненые ухаживают за теми, кто недвижно лежит на соломе, прикрытые шинелями. Даже при тусклом свете самодельной лампы заметна грязь на бинтах. У нас нет перевязочного материала, нет медикаментов, не хватает продуктов. Раненые получают ту же урезанную норму, что и здоровые. Тягостное зрелище… Но жалости здесь не место. Поздоровавшись, я спросил:
— Как дела, что интересует вас, товарищи солдаты?
Раздались голоса:
— Хотим знать обстановку!
— Расскажите, как на переднем крае? Что нас ждет?
Легче рассказать раненым, как воюют их товарищи и что дала нам первая переправа. Труднее ответить на вопрос: что нас ждет? Последние рубежи на Волге врагу не отдадим. Когда река покроется льдом, всем станет легче, но пока и раненым надо потерпеть. Их эвакуацию на лодках я запретил. Не для того солдат дрался на «Баррикадах», чтобы раненым утонуть в Волге под огнем неприятеля.
— Обстановка ясна…
С земли поднялся немолодой солдат. Одна рука на перевязи, другой поправил пилотку и заявил, что ему поручили выступить от имени раненых.
— До того нам, товарищ полковник, ясна обстановка, что пожелали с вами видеться. Разрешите легкораненым вернуться в строй. Поглядите, к примеру, на меня. Стрелять несподручно, так я на переправе у берега поработаю. И так каждый, чем только может… Уважьте нашу просьбу!
Я обещал уважить. И тогда он от имени раненых обратился ко мне еще с одной просьбой, но сначала пожаловался на полевую почту.
— Толкуют тут про военную тайну! — сердито сказал он. — И некоторые письма у нас не берут. Нельзя, говорят, указывать город, где мы сражаемся. А почему? Мы здесь кровь пролили, здесь готовы биться до победы или смертного часа. На этот город сейчас весь мир смотрит. Так чего нам таиться?
Вероятно, я превысил свои полномочия, но разрешил солдатам указывать в письмах город, на который «весь мир смотрит».
Солдат и командир
Равняясь на коммунистов, вступают в партию отличившиеся в боях, но авангард, как известно, несет самые большие потери. За первые недели боев на «Баррикадах» в полку Коноваленко убиты начальник штаба, его помощник, три командира рот, пять командиров взводов, врач. В малочисленных подразделениях насчитывается по одному-два коммуниста, по два-три комсомольца. Каждый из них не только стрелок, связист или сапер. Мы называем их политбойцами. Это — полпреды партии на переднем крае.
Командиры полков предупреждены: в ближайшие дни пополнения не будет. Воевать надо не числом, а умением.
Посетив командный пункт капитана Коноваленко, я увидел там необычную карту. Ее подарил Коноваленко инженер завода «Баррикады» Тяличев. На карте обозначены колодцы, трубы и тоннели большого подземного хозяйства завода. По трубам и тоннелям можно пробраться в цеха, занятые врагом. Разведчики и саперы уже начали подземную войну. Они проникают в тыл врага, внезапно нападают и скрываются. Каждая такая вылазка сопряжена с риском, и совершают ее добровольцы. Коноваленко лично проверяет их подготовку, дает напутствие, провожает на задание.
У Коноваленко новый ординарец. Как только рана на ноге Ивана Злыднева начала заживать, он покинул землянку медпункта и прибрел в штаб родного полка. Строптивого, зато очень храброго саратовца Коноваленко временно оставил при себе.
— Пока окрепнешь, а там опять назначу тебя комендантом гарнизона, — пообещал Коноваленко.
Иван Злыднев не чаял души в своем командире полка. Почти дословно запомнил я разговор Злыднева с новичками — первым небольшим пополнением для 344-го полка. Новичков доставили к нам ночью на бронекатере, и с берега по траншее Злыднев привел их в блиндаж. Я и комиссар полка Фомин находились в блиндаже, но в темноте бойцы нас не заметили (мы были в таком же обмундировании). Так невольно и стали свидетелями «политбеседы» Злыднева с новичками.
— Как вы тут воюете? — спросил Злыднева один новичок. — Неужто по-над берегом передний край?
— Враки! — отвечал Злыднев. — Отсюда до немца метров двести будет.
— Всего-то? — раздались встревоженные голоса.
— Не робей, братцы! На «Баррикадах» метр особый.
— А правда, что нас пошлют в знаменитый полк Коноваленко? — допытывался уже другой новичок. — На том берегу нам говорили: геройский командир!
— Что они на том берегу знают?!
Словоохотливый Злыднев стал рассказывать, как одним из первых ступил на правый берег Волги, как воевал в должности «коменданта гарнизона», а теперь, по случаю ранения, числится ординарцем у самого капитана Коноваленко. А такого командира, как капитан Коноваленко, по всему фронту не сыскать.
— Воюем мы здесь очень просто, — просвещал Злыднев новичков. — Вдоль нашего переднего края железная дорога проходит. В ту железку мы зубами вцепились — не оторвешь. А у кого зубы слабые, тех в полк Коноваленко не берут.
— Скажешь! — усомнились слушатели.
— Повоюешь с мое — и не то еще скажешь!
Солдат гордится своей ротой, своим батальоном, полком. Солдат любит своего командира, безгранично верит ему и всегда готов выполнить любой его приказ. Нет ничего дороже такого солдата, но обретает его лишь тот командир, который это заслужил.
На «Баррикадах» солдат знал, что его командиру негде маневрировать. Нет у него пространства для отхода. Только в неизбежных ожесточенных схватках решается спор: кто — кого? И сама боевая обстановка сплачивает и закаляет воинское братство между командиром и солдатом, между начальником и его подчиненным.
Прежде чем отправить группу разведчиков к саперов-подрывников в тыл врага, Коноваленко дал людям пять минут «на размышление». Командир ясно представлял себе трудный маршрут этой группы и характер задания. По трубам, по узким тоннелям двигаться можно только в одиночку, цепочкой. Воздух там спертый. Внезапная встреча с противником потребует от каждого разведчика и сапера разумных и самостоятельных действий. Любому из этой группы разрешено отказаться от вылазки, если он плохо себя чувствует. «Нет ли простуженных, кашляющих?» — допытывался Коноваленко. Больных не нашлось, и командир полка проводил группу к колодцу, со дна которого начинался лабиринт подземного хода в неприятельский тыл.
У этого же колодца он встречал на рассвете вернувшихся. Старший группы доложил капитану:
— Задание выполнено. В подвале инструментального цеха взорваны ящики с боеприпасами. Истреблено не менее тридцати вражеских солдат. Отходить пришлось с боями, прикрывая друг друга. Из группы в десять человек пятеро не вернулись.
Задание выполнено. Иной командир ограничился бы похвалой и обещанием наград. Коноваленко поступил иначе. Вытащив блокнотик, он прежде всего записал фамилии тех, кто не вернулся, и тут же прямо и честно высказал то, что в эту минуту больше всего его волновало:
— Если на «Баррикадах» мы будем терять по пять наших лучших разведчиков и саперов за тридцать поганых гитлеровцев, придется отказаться от таких вылазок.
Молча слушали солдаты своего командира. Умом и сердцем поняли, как переживает капитан Коноваленко гибель лучших бойцов.