Зигмунд Фрейд - Феррис Пол (читать книги без регистрации полные .TXT) 📗
Когда они с коллегой отправились в одно воскресенье на пароходе в рыбацкий порт Маггия, он увидел три доски с объявлениями об акушерских услугах, «удивительно много для такого маленького городка». Посетив таверну и кафе, он заметил, что обе хозяйки беременны, и даже пошутил по этому поводу в письме Зильберштейну, говоря, что поленился проверять, «может, на местных женщин так действует морская фауна, что они плодоносят круглый год, или же они делают это лишь в определенное время и все вместе».
В Вене тоже хватало беременных (и проституток). Но здесь, в южном городе, они производили другое впечатление. Он провел в Триесте месяц и вернулся туда в сентябре с новым грантом, чтобы продолжать успешно начатую работу. Возможно, женская плоть снова его томила. На этот раз писем Зильберштейну нет.
По моему мнению, именно воспоминания о Триесте нашли свое выражение в очерке, который он написал тридцать девять лет спустя. Этот очерк назывался «Сверхъестественное» и был опубликован осенью 1919 года. В нем Фрейд описывает, как одним жарким летним днем он шел «по пустынным улицам провинциального городка в Италии, мне незнакомого», и оказался в районе борделей, где «раскрашенные женщины» сидели в окнах маленьких домиков. Он поспешил прочь, но потерял дорогу и снова оказался на той же улице, «где мое присутствие уже начало привлекать к себе внимание». И снова он пошел прочь, и опять оказался там же.
Но теперь, однако, меня охватило чувство, которое я могу назвать только сверхъестественным, и я был рад наконец очутиться на площади, на которой был совсем недавно, и уже не пошел ни на какие исследовательские прогулки.
Фрейд любил играть с неизвестным, а потом выводить на свет «привидение» с помощью психоаналитического объяснения. Именно это он сделал в «Сверхъестественном», где рассматривались неизвестные человеку события и их способность вызывать ощущение неловкости. Но он проигнорировал истинно фрейдовское значение эпизода: он постоянно возвращался на эту улицу, потому что хотел посетить бордель.
Это могло происходить в любом из нескольких итальянских городов, которые он посетил за эти годы, но, похоже, история не об опытном путешественнике. Квартал борделей очень подходит для Триеста, который, как и все морские порты, не мог без него обойтись. Хотя в 1876 году город принадлежал Австрии, во время написания очерка в 1919 году его как раз отобрали у Австрии, потерпевшей поражение в первой мировой войне, и отдали Италии, одной из победительниц. Это болезненное напоминание об австрийском поражении, вероятно, вызвало в нем память о Триесте и заставило добавить к уже существующей рукописи историю о «жарком летнем дне». Предполагают, что черновик был готов раньше, а весной 1919 года переписан. Эта история, часть личной жизни Фрейда, плохо сочетается с основным текстом.
В 1919 году Фрейд был так же опечален политическими событиями, как и большая часть венского среднего класса. Он наверняка прочитал о Триесте в газетах и вспомнил этот город таким, каким он его видел. В статье в «Нойе фрайе прессе» в апреле журналист жаловался на безразличие правительства и утверждал, что без порта Австрия сдается на милость Италии. В мае Фрейд нашел у себя в ящике стола неопубликованный очерк и переработал его.
Он считал, что ни одна наша мысль не является случайной, что человечество подвержено «строгой определенности, которая правит нашей психикой». Забыть имя или оговориться — это знак внутреннего конфликта. Поэтому постоянное возвращение к улице раскрашенных женщин говорит о конфликте между добрыми намерениями, которые заставляли его двигаться дальше, и низменной реальностью, которая тянула его назад.
Если Фрейду в 1919 году пришло в голову, что читатели-психоаналитики обнаружат эту связь, он тем не менее понимал, что они увидят в нем человека, не поддающегося искушениям, стоящего выше всего этого. Для образованного молодого человека с парой флоринов в кармане посещение проститутки было достаточно обычным делом, так что, противостоя этому искушению, Фрейд продемонстрировал свою прекрасную самодисциплину. Я думаю, что он гордился этим достижением в тот душный летний день, когда солнце стояло над крышами, а на лестнице виднелась женская тень. И все-таки он хотел бы поступить иначе.
Глава 5. Призвание
Во второй половине девятнадцатого столетия в европейских лабораториях под невидимый аккомпанемент дыма, изрыгаемого трубами фабрик и заводов, создавались все новые знания. Большая часть открытий относилась к биологии и медицине. Люди стали считать человеческий организм неким подобием машины, в которой сжигается газ, циркулирует энергия и действуют те же законы природы, что и в локомотиве. В конце концов человек будет знать, а значит, и понимать все. Нет тайн, нет неразрешимых загадок — есть только отсутствие верной информации.
Человеческое тело исследовали в живом и мертвом состоянии, особенно в мертвом, потому что лечить человека от болезней гораздо сложнее, чем разрезать его и посмотреть, что у него внутри. В Вене целые бригады врачей и студентов спешили в прозекторскую, пока трупы не остыли, чтобы подтвердить свои диагнозы. Карл Рокитанский, профессор патологической анатомии Венского университета, как утверждали, изучил сотню тысяч трупов. Эрнст Брюкке, профессор физиологии, советовал своим студентам рассматривать ткани в микроскоп и учил их, что «в организме действуют только обычные силы физики и химии». Такова доктрина «позитивистской» школы, учеником которой был Зигмунд. Он узнал, что жизнь заключается в управлении этими нескончаемыми потоками энергии. В то же время появился дарвинизм, который объяснил, как эти биологические механизмы были созданы в процессе эволюции. И стар и млад исследовали птичьи крылья и кроличьи нервы (а при возможности — семенники угрей), чтобы увидеть, как работает эта великолепная задумка природы.
Эрнст Вильгельм фон Брюкке (1819-1892) стал учителем Зигмунда. Он побуждал его к написанию научных работ, иногда выражал сдержанную похвалу и, как потом стали говорить, был для Фрейда чем-то вроде «образа отца», когда этот фрейдовский термин завоевал популярность. Эта фигура была несколько пугающа — протестант с севера Германии, с рыжими волосами и опасной улыбкой, не терпевший слабых венских законов. Студенты ежились под его взглядом.
Брюкке занимался со студентами в столь же мрачной обстановке — на старой военной фабрике. Посещение его занятий было обязательным. Фрейд занимался исследованиями и в других областях, но в 1876 году остановился именно на кафедре Брюкке. Там он сосредоточился на центральной нервной системе, и это определило основное направление его исследований. Со временем Фрейд стал заниматься неврологией, а позже — проблемными вопросами психологии.
Фрейд пользовался расположением Брюкке, если кто-то мог пользоваться расположением этого человека, но учился преодолевая большие сложности. Главной проблемой была его бедность, а также национальность. В это просвещенное время средние классы пользовались уважением, но можно ли то же сказать о евреях среднего класса? Хотя в новой просвещенной Австрии было достаточно много еврейских врачей и ученых, они часто сталкивались с осложнениями, и чем выше они поднимались по академической лестнице, тем больше становились преграды. Как и многие другие представители поколения, Фрейд не был приверженцем иудаизма. Всю свою жизнь он был атеистом и занимался социальными и психологическими аспектами религии, которую считал следствием человеческого отчаяния и неврозов.
Насколько религиозна была его семья, точно неизвестно. Некоторые исследователи утверждают, что родители Зигмунда были очень религиозными людьми; другие бросаются в другую крайность и считают их «просвещенными» евреями, распрощавшимися со всеми пережитками прошлого. Обе точки зрения маловероятны. Якоб относился к своей национальности с некоторой сентиментальностью. Амалия была старомодной галичанкой, хотя ее внучка (старшая дочь Фрейда Матильда, родившаяся в 1887 году) писала: «Не думаю, что вопросы религии ее очень волновали». Она «небрежно» отмечала самые главные религиозные праздники и не придавала им особого значения.
