Наше всё. Футбольная христоматия - Зинин Алексей (читать книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
В ноябре 1996 года слава наших предшественников — Онопко и Ко, слава, остававшаяся бесхозной на протяжении целого сезона после отъезда спартаковских звезд, сокрушительным ударом обрушилась на нас — двадцатилетних пацанов. Настало наше время. Не каждому удалось пройти то испытание. Меня тоже посещало жгучее желание насладиться результатами нашего триумфа, но во мне уже укрепился дух максимализма. Я был наполнен жаждой новых испытаний, мне хотелось проверить себя в более серьезных условиях. Я грезил сборной, еврокубками, чемпионатами мира и Европы. Я рвался вперед. Мне представлялось, что я смогу играть на любом уровне, против любого соперника. И не только я, а все мы. Может быть, таким странным образом проявлялось некое подобие звездной болезни? Впрочем, кто это решил, что стремление проверить себя следует трактовать как какую-то там болезнь? Это же абсолютно нормально, что спортсмен стремится покорять новые рубежи!
В итоге победы на внутренней арене в течение следующего года я воспринимал как само собой разумеющееся и ждал серьезных еврокубковых впечатлений. Для болельщиков заключительный матч «Спартака» в 1997 году вряд ли стал особенным, а вот для меня он во всех смыслах исключительный. В рамках Кубка УЕФА мы добрались до «Карлсруэ», с которым на выезде сыграли со счетом ноль-ноль. В бундеслиге наш соперник располагался на шестом-седьмом месте. И это обстоятельство не давало оснований предполагать, и мне в том числе (куда, спрашивается, делась прежняя уверенность?), что наша молодая неопытная команда имеет шансы на выход в следующую стадию. К тому же ответная встреча должна была состояться в декабре на стадионе «Динамо». На таком поле ни до, ни после в футбол никто не играл. Там не было ни единой травинки, газон засыпали песком, разровняли катками, и все это на жутком морозе задубело. Нам суждено было выяснять отношения фактически на бетоне. Ни о каком техничном комбинационном футболе не шло и речи. Немцы же мощнее нас, и за счет мощи они должны были нас смять. Но когда мы увидели переполненные трибуны и услышали неистовую поддержку болельщиков, то внутри все перевернулось: ну, немцы, держитесь! Как мы тогда играли! У меня есть нарезка моментов с того матча, и сейчас я часто ее смотрю — такой бальзам на раны! Когда Шира забил победный гол и мы преодолели этот сложный германский барьер, я испытал бурю эмоций! Все смешалось воедино: радость от победы, выход в следующую стадию, грядущий отпуск! Так и жил с ощущением полета до тех пор, пока жребий не преподнес нам подарочек в лице «Аякса», который на тот период обладал целой когортой звезд и считался одним из лучших клубов Европы. Поначалу у меня даже возникла мысль: зачем нам вообще с голландцами играть? Но когда мы по всем статьям побили амстердамцев в их родных стенах, я окончательно понял, что играть можно с любым клубом. Чувствуете разницу: осенью 1996 года мне это только казалось, а весной 1998-го я это уже знал наверняка.
И все равно рассуждать о природе победы как таковой было бы непростительно, не познав ее вкус в Лиге чемпионов. И это уже следующий этап в восприятии себя. Когда в рамках самого престижного турнира в переполненных «Лужниках» мы нокаутировали королевский «Реал» — два-один, в Москве творилось что-то невообразимое, а у нас вся раздевалка стояла на ушах. Мы все в один миг посходили с ума. Тогда нас поздравлял видный правительственный чиновник Евгений Максимович Примаков. Вместе с ним вломилось множество охранников. Толчея была жуткая. Столько лет минуло, но я как сейчас вижу запотевшие очки Примакова и слышу торжественный голос, поздравляющий нас с грандиозным успехом. Вот тогда мне открылась простая истина: именно такие матчи, привлекающие внимание всей страны и правительства, делают тебе имя, создают твою судьбу. «Тюмень», нижегородский «Локомотив» никогда не прибавят славы. Там ты ее рискуешь только потерять, если вдруг оплошаешь. Потому что обязан выигрывать у таких соперников в десяти случаях из десяти.
Кто-то из великих сказал: «Скучно писать имеют право только состоявшиеся писатели. Начинающие права на такую роскошь не имеют». Вот то же самое и в футболе. Двадцатидвухлетний пацан топ-матчи обязан проводить на максимуме своих возможностей. Это к тридцати годам, если у тебя уже будет твердая и весьма успешная репутация, позволительно простить себе одну-другую неубедительную игру. Хотя уважающий себя спортсмен обязан держать свой уровень в любых условиях и при любом сопернике.
Самое досадное, что, ныряя в подробности того матча, я себя (вот редкость-то!) кроме раздевалки, по сути, больше нигде и не помню. То есть в памяти сохранилось ощущение эйфории, но, видимо, само это состояние было настолько необычным, что не позволило отложиться в мозгу множеству деталек тех событий. А я ведь испанцам забил очень приличный гол. Жалею, что тогда не стенографировал свои впечатления: как я шел в подтрибунное помещение, о чем думал, когда переодевался, какие сны мне снились в ту ночь, как себя чувствовал, когда поднимался с кровати.
Хотя вряд ли там было что-то из ряда вон выходящее. Потому что человек так устроен: после поражений у него все жутко болит, наутро ему становится еще хуже. Зато после выигрышей на болячки внимания не обращаешь: знаешь, что положительные эмоции быстро приведут твой организм в норму. К тому же в минуты радости о таких вещах вообще не думаешь. Хочется обнять партнеров, сказать, какие они молодцы, пойти куда-нибудь всем вместе и просидеть несколько часов за разговорами, хочется включить телефон и слышать теплые слова от друзей и близких.
После побед совсем в другом настроении предстаешь перед журналистами. Я уже давно привык расстояние от раздевалки до микст-зоны проводить с пользой: пока иду, в голове составляю себе краткий планчик того, что и как скажу. Процентов восемьдесят вопросов мне известно заранее, потому что они задаются регулярно. Так вот когда твоя команда оказалась выше соперника, особо и голову ломать не надо, как и чего сказать. Все само собой раскладывается по полочкам. Хотя все это большого удовольствия мне уже давно не доставляет. Я люблю неожиданные вопросы, которые заставляют мой внутренний компьютер функционировать на полную мощность.
Самое удивительное, что колоссальное желание сразу же после матча общаться с прессой я испытал, когда в 1998-м сборная России уступила в Москве чемпионам мира французам со счетом два-три. Это был мой дебют в сборной, я был полон впечатлений, они так и рвались наружу. Я направлялся к микст-зоне с надеждой, что меня кто-то из журналистов окликнет. И стоило мне очутиться в положенном месте, как меня окружили люди с камерами и диктофонами. Я подумал: «Вот здорово!» — и не умолкал минут пятнадцать.
Сегодняшнее поколение игроков старается в микст-зону не попадать. Из подтрибунного помещения любого московского стадиона есть как минимум два выхода. Если договориться с охранником, тебе откроют тот, о котором акулы пера и не подозревают.
Откровенно говоря, у меня тоже случались «побеги» через черный ход, но в определенный момент я пересмотрел отношение к этой теме. Я капитан и обязан отдуваться за всю команду. В любом коллективе должны быть хотя бы два-три человека, которые даже после самых жутких неудач ответят на вопросы и в тактичной форме расскажут журналистам, а следовательно и болельщикам, о причинах случившегося.
Начинающему игроку надо быть очень аккуратным в общении с прессой. И не только из-за того, чтобы не ляпнуть лишнего, а, скорее, для того чтобы не усугубить звездную болезнь. В том, что, добившись чего-то серьезного в жизни, этой болезнью переваливает каждый, не сомневайтесь. Но вот реально оценить все, что с ним происходит, спортсмен оказывается в состоянии лишь на шестой-седьмой год взрослой карьеры. Сейчас оглядываюсь назад и отчетливо вижу, в каких ситуациях я вел себя неправильно: где-то огрызался, где-то демонстративно игнорировал советы, где-то снижал требования к себе. Я ведь этому не отдавал отчет, полагал, что все делаю правильно. Когда ты становишься чемпионом, когда тебя называют лучшим футболистом страны, когда твое имя не сходит со страниц газет, ты и впрямь начинаешь считать себя самым-самым. И далеко не каждый признается себе в том, что он сбивается с верного пути.
