Жизнь летчика - Удет Эрнест (смотреть онлайн бесплатно книга .txt) 📗
Все стоит на своих местах, как будто бы он все расставил перед своим отъездом. Вот письма, все, которые я ему написал, упакованы в маленькие пачки и на всех стоит дата, когда они были получены. Наверху последнее, нераспечатанное. В нем новость о том, что я смог договориться о его переводе в мою эскадрилью. Письмо начинается «Ура, Отто!» Вот рисунки. Он всегда рисовал правой рукой, а я – левой. Фотографии тоже все здесь, начиная с тех, которые сделаны в раннем детстве. Он сохранил даже те, что были сделаны во время «встречи на Нидершау». Я взлетаю в первом планере, сконструированном аэроклубом и разбиваю его. У планера смят нос, и Вилли Гетц, наш председатель, с полной серьезностью объясняет жителям Нидершау что земной магнетизм в этом месте слишком силен и не дает планеру подняться в воздух. Затем групповое фото времен танцевальной школы, затем война, мотоциклисты, первый летный костюм, фото после первой победы. Под каждой фотографией – дата и белыми чернилами – подпись. Мы прожили вместе целую жизнь. Есть что-то странное в мальчишеской дружбе. Мы скорее дали бы вырвать языки, чем признались бы, что другой что-то значит для тебя. Только сейчас я все это понимаю.
Я закрываю парту и спускаюсь вниз по лестнице. Старый Берген снова сидит со своей газетой. Он встает и пожимает мне руку, но делает это вяло, без тепла. «Эрни, если хочешь, возьми какие-нибудь вещи Отто себе на память», говорит он. «Бери, что нравится. Он любил тебя больше всех остальных своих друзей». Он отворачивается и начинает протирать пенсне. Но у меня нет пенсне. Слезы текут по лицу. Какое-то время я стою в прихожей, потом выхожу на улицу. Мне исполнился двадцать один год и Отто был моим лучшим другом. Вечером я встречаюсь с Ло в Ратскеллере. Я в гражданской одежде, чтобы хотя бы на этот вечер забыть о войне. Но Ло немного обижена. Так я выгляжу недостаточно героически. Мы едим грубую, жилистую телятину и большие, отливающие синевой картофелины, которые выглядит так будто они страдали от недоедания и к тому же провели слишком много времени в воде. Только вино зрелое и сладкое, на его качестве война никак не отразилась. К нам подходит старушка с розами. Ло смотрит искоса на цветы. «Оставь их в покое», говорю я, «все равно они все спутались». Но старушка уже услышала меня. Она ставит свою корзинку и становится перед нами, подбоченясь. «Вот это мне нравится!», чуть ли не визжит она на простонародном баварском диалекте. «Посмотрите какой хорошенький маленький сопляк расселся тут, весь разнаряженный, как кукла, и хочет вырвать кусок хлеба прямо изо рта старой женщины. В окопы, там тебе самое место, молодой человек, вот что я тебе скажу». Люди за соседними столиками, внимание которых привлекли крики старой женщины, смотрят на нас. Это все заставило бы меня крайне смутиться, если бы я действительно уклонялся от службы в армии, но поскольку это не так, все это развлекает меня, хотя Ло краснеет до корней волос.
«Ну хорошо», говорю я, «дайте мне тогда парочку букетов». Старушка чудесным образом преображается. Ее гнев улетучился со скоростью шторма на театральной сцене. И ее лицо светится сладкой вежливостью. Она начинает суетиться и перекладывать свои букеты с места на место. «Не обращайте на меня внимание, молодой человек», болтает она, «любой может видеть, что вы еще слишком молоды для фронта. Я всего лишь дала волю своему темпераменту». «Вы все можете видеть», говорит она обращаясь к людям за столиками, «любой ребенок может догадаться, что этот мальчик празднует свое совершеннолетие». Я машу рукой, чтобы она уходила. У Ло между бровями появляется морщинка. «Только что исполнилось восемнадцать», огрызается она. Я касаюсь ее маленькой, обожженной солнцем руки, лежащей на скатерти. «Знаешь», говорю я, « я хотел бы быть сейчас с тобой наедине, вдали от всех».
Это прямо-таки воздушная атака со стороны солнца. Она настолько удивлена, что я могу почти читать мысли, проносящиеся по ее еще детскому лбу. «Мы могли бы уехать куда-нибудь», сказал я, « куда-нибудь в деревню. Может быть поедем на озеро Старнберг? Густав Отто меня приглашал. А может быть лучше поехать еще дальше – в горы? Мы могли бы и там наслаждаться волей и спокойствием, одни в целом мире».
Сначала она смеется, потом поджимает губы. «Но как мы сможем это сделать? Что скажут мои родители?» «Пожалуйста, прости меня», говорю я ей, «но все мои хорошие манеры остались на фронте». Мы выходим. Влажная ночь, ветер раскачивает верхушки деревьев. Мы останавливаемся под фонарным столбом и она хлопает меня по руке. «Пожалуйста, не сердись». Я пожимаю плечами: «Сердиться? На что?» Но я чувствую, что чего-то не хватает. Когда я был там, на фронте, все изменилось. Вещи, которые были важными когда-то, больше уже не важны. Другое стало важным как сама жизнь. Но здесь жизнь все еще та же. Я не могу изложить это словами. Но неожиданно чувствую, как скучаю по своим друзьям. Мы останавливаемся у садовых ворот перед домом Ло. Она медлит. Но я быстро целую ее руку и исчезаю. На следующий день я гуляю один. В мыслях у меня разброд и шатание. Я не могу вернуться на фронт. Когда я завожу об этом разговор, доктор дает мне гневную отповедь. Но здесь я чувствую себя потерянным.
Когда я прихожу домой, мои родители еще спят. Но вечером все окна ярко освещены. Я взбегаю по ступенькам когда дверь отворяется и на пороге я вижу мою маму, ее лицо покраснело и сияет счастьем. Она машет листком бумаги, зажатым в руке, это телеграмма из моей группы о том, что я награжден Pour Le Merite. Я счастлив, счастлив по-настоящему, даже хотя для меня это и не полная неожиданность. После определенного количества побед Pour Le Merite награждают почти автоматически. Но подлинная радость – та, которая исходит от моей матери. Она просит, чтобы все встречали меня стоя, даже моя маленькая сестра. Она вырезала орден из газеты и сейчас вешает его мне на шею на нитке. Отец пожимает мне руку. «Поздравляю, сынок», говорит он, и больше ничего. Но он уже открыл бутылку Штейнбергера 1884 года разлива, одну из семейных реликвий. Это говорит больше, чем слова. Вино золотисто-желтого цвета и перетекает как масло. Его аромат наполняет всю комнату. Мы чокаемся. «За мир, справедливый мир», говорит отец. На следующее утро, еще в постели, я думаю о Ло. Если бы у меня был мой Pour Le Merite, я мог бы назначить ей свидание, как будто ничего не случилось. Я выпрыгиваю из постели, одеваюсь и иду в город.
Я направляюсь к ювелиру на Театинерштрассе. Продавец пожимает плечами: «Pour Le Merite? – нет, не делаю! Недостаточный спрос». Плохо. Я-то думал, что удивлю Ло. Но пройдет две недели прежде чем орден придет мне из части. Медленно я бреду по улице, механически отвечая на приветствия солдат и офицеров, проходящих мимо. Вот идет морской офицер. Это Веннингер, командир подводной лодки. У него на шее – Pour Le Merite, блестит на солнце.
На меня накатывает вдохновение. Я иду к нему, отдаю честь и спрашиваю: «Простите меня, но нет ли случайно у вас второго Pour Le Merite?
Он смотрит на меня широко открытыми глазами и я объясняю. Он громко смеется. Нет, у него нет второго ордена, но он дает мне адрес лавки в Берлине, где я могу его заказать, телеграммой, если мне так не терпится. Я благодарю его, немного огорченный и снова отдаю честь. Через два дня из Берлина приходит орден. Он лежит как звезда на красной вельветовой подушечке. Я звоню Ло и назначаю свидание. Она смеется и сразу же соглашается. В ожидании ее я хожу взад и вперед перед домом. Затем появляется она и тут же замечает орден у меня на шее. «Эрни!», кричит она и начинает скакать вокруг меня как птица, собирающаяся взлететь. На самой середине улице, где нас все видят, она обнимает меня за шею и целует.
Яркое, солнечное, весеннее утро. Рука об руку мы медленно бредем к центру города. Когда нам навстречу попадаются военные, они салютуют особенно четко и большинство оборачивается нам вслед. Ло считает: из сорока трех обернулось двадцать семь. Мы идем вдоль Театинерштрассе, главной улице Мюнхена, где все начинается и все кончается. Перед входом во дворец короля Баварии стоит стражник, невысокий резервист с бородой и носом-пуговицей. Вдруг, зычным голосом, совершенно не соответствующим своему маленькому росту он командует: «Стража, смирно!» Подходят солдаты. «Смир-рно!», командует офицер. «На пле-ечо! Achtung! На крау-у-ул!» Я оглядываюсь. Рядом никого нет. Затем я вспоминаю о моем Pour Le Merite. Я возвращаю салют почти миновав их. Приветствие получается у меня каким-то скомканным и без всякого достоинства. «Что это было?» спрашивает Ло, глядя на меня большими глазами. «Боже мой», говорю я величественно, «стража должна стоять по стойке смирно перед Pour Le Merite». «Ты шутишь!» «Вовсе нет!» «Вот здорово! Давай еще попробуем». Поначалу я немного упорствую, но затем соглашаюсь. Кроме того, я сам все еще не уверен.
