Прощание с иллюзиями - Познер Владимир Владимирович (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
Наконец, есть главный вопрос — вопрос советской экономики. Сумеет ли перестройка добиться радикального реформирования экономики с тем, чтобы народ это почувствовал?
Один из ближайших советников Горбачева, Александр Николаевич Яковлев, назвал перестройку «прорывом в неизвестное». В неизвестное? Что может быть страшнее этого для целого народа, никогда не умевшего принимать самостоятельных решений?
Для перестройки труднее всего, но и важнее всего возродить веру в идеалы, которые основаны на реальном опыте жизни каждого отдельно взятого человека. Для тех, чьи идеалы разбиты; для тех, кто потерял иллюзии; для тех, кто вырос в обществе, где решения принимали не они, а власть; для тех, кому и в голову не приходило сомневаться в правильности этих решений, — это непосильная задача. Как сказал один из моих приятелей: «Ты понимаешь, почему Моисей увел израильтян в пустыню и держал их там сорок лет? Да потому, что все они прежде были рабами, и он не хотел, чтобы в Землю обетованную пришли люди с рабским менталитетом. Требовалось, чтобы все они вымерли, чтобы подросло новое, свободное поколение. Только оно могло обрести Землю обетованную. При этом, заметь, Моисею это не было дано».
Аналогия хороша: на самом деле не будет настоящего прогресса в России, пока в мир иной не отойдут те, кто вырос при Сталине, Хрущеве, Брежневе. Это, к сожалению, так. Люди, искалеченные советской системой, не могут избавиться от своего прошлого, перестройка — не для них. Было бы здорово, если бы все могли обретаться в какой-нибудь пустыне до той поры, пока на смену им не придет новое, не знавшее рабства поколение. Но этому не бывать. Библейский миф — одно, а реальность — совсем другое. Надо двигаться вперед, таща за собой кандалы.
И все же, только лжец или слепой может отрицать, что за прошедшие четыре года страна продвинулась.
Я всегда считал, что социализм способен создать более справедливое, более открытое и человеческое общество, чем все прочие общественно-политические системы. Я пришел к этому, исходя из того, что говорил мне мой отец, и из того, что видел и испытал я сам. Но за тридцать семь лет жизни в Советском Союзе мне пришлось признаться себе в том, что эта система имеет мало общего с социализмом и с теми идеями, которые выражали основоположники этого учения. Все искажено почти до неузнаваемости. Тому есть как объективные причины (отсутствие демократической традиции), так и субъективные. Я стал свидетелем последствий этого искалеченного социализма и видел, как и дальше его калечат. Почему-то это напомнило то, как в Древнем Китае калечили ножки новорожденных девочек: плотно обматывали ступни шелковыми лентами, чтобы они не росли и оставались изящными, словно у куклы. Понятно, что это причиняло ребенку страшную боль, но девочка выживала — и становилась калекой, еле передвигавшейся, словно пингвин, на кукольных ступнях. С человеком можно сотворить все что угодно. Можно превратить его в урода, в горбуна, как это делали в Средние века. Еще легче это сделать с человеческой душой — помните шварцевского Дракона? Именно так поступил Сталин и его камарилья с социализмом в России.
Мне стало казаться, что для социализма в Советском Союзе наступил своеобразный момент истины. Сумеет ли он выжить и набраться новых сил? Я хорошо помню первую, хрущевскую попытку, которая хотя и закончилась полным разочарованием, на какое-то время возбудила не только надежды, но целое поколение, названное «шестидесятниками». Они в основном продолжали верить и надеяться. И даже когда при Брежневе случился откат назад всего, что было достигнуто, когда было сдано и предано все то, чего с таким трудом добились, когда извращения социализма в каком-то смысле стали хуже сталинских, — даже тогда я да и многие другие продолжали считать, что это отступление временное, что все еще будет, что придет праздник и на нашу улицу. Когда это случится — я не мог ответить: общественные часы ходят не так, как человеческие, для истории полвека — ничто, и я понимал, что вряд ли доживу до этого желанного времени. Но не сомневался в том, что оно наступит. И вдруг — Горбачев, вдруг что-то началось. А может быть, не вдруг. Страна находилась в таком плачевном состоянии, что должна была либо погибнуть, либо перестроиться.
На ум приходит странная аналогия. Когда произошел крах 1929 года и обвалилась Уолл-стрит, когда началась Великая депрессия, многие предсказывали, что это начало конца капитализма. Казалось, предсказания эти имеют под собой веские основания. На глазах разваливалась мировая система капитализма. Десятки миллионов людей лишались работы, крова, надежд. Резко снизилась производительность труда и прибыль. В Соединенных Штатах не менее ста тысяч человек подали документы на отъезд в СССР.
Многие, и среди них я, считают, что капитализм в Америке спас Франклин Делано Рузвельт, выдающийся государственный деятель, обладавший редким видением будущего и твердой волей. Если бы не он, если бы не его политика «новой сдачи карт», если бы не законы, которые он сумел навязать конгрессу, если бы не порожденные им правительственные организации, призванные принимать экстренные меры для создания новых программ и рабочих мест, если бы не принятый в 1935 году под его контролем Закон о социальном обеспечении, которым мог воспользоваться каждый американец, — если бы не все это, вполне возможно, что американский народ сделал бы выбор в пользу другой политической системы. Можно сказать, что Рузвельт спас американский капитализм, введя в его тело серьезную дозу социализма, подавившую эксцессы «свободного рынка». Именно он добился регулирования федеральным правительством деятельности фондового рынка и банковской системы. И пор сей день многие из рядов американской олигархии ненавидят Рузвельта за то, что он заставил их чуть-чуть поделиться своими несметными богатствами, а кроме того, передал ответственность за благополучие страны государству.
В определенной степени Горбачев играет роль советского Рузвельта. Он пытается спасти социализм в Советском Союзе. При этом он вводит в тело социализма определенную дозу того, чего вдоволь имеется в капитализме: парламент и институциональный плюрализм, общество, исходящее из ценности каждой отдельно взятой человеческой жизни, независимая судебная власть, конкурентный рынок, частная собственность. И поскольку он стремится вернуть истинную власть народу, как изначально было задумано, его многие ненавидят.
Для того чтобы американский капитализм вновь встал на ноги, потребовался мощный экономический укол: Вторая мировая война. Советскому Союзу придется встать на ноги без войны — это так. Будет очень трудно.
Когда в эфир вышел телемост «Ленинград — Сиэтл», мне казалось, что я не ошибся в своих надеждах. Это было мое личное торжество веры. В течение многих лет я говорил себе: «упрись, не сдавайся, не прогибайся. Многие не выдержали. Кто стал конформистом, кто эмигрировал. Я их не виню. В худшем случае я их жалею, ведь это люди сломленные. Я боялся того, что сломаюсь и я и тогда мне наступит конец. Можно склеить разбитую вазу, чашку, но человеческая душа не склеивается. Не собрать ее вновь воедино ни всей королевской коннице, ни всей королевской рати».
Я часто думал о Булгакове, который так и не увидел издания своего шедевра «Мастер и Маргарита» ни в своей стране, ни в другой. Я думал о том, как не дожил он до всенародной славы; как его рассказы, пьесы, романы были встречены хамской критикой, улюлюканьем, как потом его книги были запрещены, как он просился, чтобы его, очевидно не нужного России, отпустили на все четыре стороны (в чем Сталин отказал ему), как в конце концов все тот же Сталин позволил ему служить во МХАТе работником сцены, и как он умер, не дожив до пятидесяти лет, в полной безвестности. И тем не менее победил. Слава Булгакову! Слава всем, знаменитым и безвестным, кто не сдался!
Какое же это наслаждение — видеть, как истина пробивается, как отлив сменяется приливом. Но море еще штормит, нам еще долго плыть до нашей обетованной земли. Пока плывем…
