Анатолий Тарасов - Горбунов Александр Аркадьевич (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
В семье Анатолия Владимировича побаивались. Дочери с сигаретами всегда прятались — не приведи господи, увидит, мог в ярости выгнать из дома. Нина Григорьевна мужа не боялась — сама была кремень. «Он был направлен больше вовне, а она — в семью, — вспоминает Алексей Тарасов. — С дедом они друг друга стоили. Бабушка была необыкновенно отзывчивым человеком. Всю жизнь помогала и близким, и далеким.
Но у нее тоже был характер. Не могу себе представить, чтобы кто-то, даже дед, мог бы повысить на нее голос».
Дачный домик в Загорянке Тарасовы приобрели по настоянию Нины Григорьевны. Она не могла видеть, как маялся после выдворения из практического хоккея Анатолий Владимирович, как не находил он себе места в двухкомнатной квартире на Соколе…
На даче Тарасов развернулся. Он очень многое умел делать своими руками. Галина вспоминала из детства «железную ногу», на которой Тарасов делал обувь. Однажды, это было почти сразу после войны, он сшил жене и Гале очень красивые плетеные босоножки из красного футбольного мяча.
У него получалось всё, за что бы он ни брался. В Загорянке он первым делом прорубил из дома дверь, сделал открытую террасу. Сам сооружал стенные шкафы, построил баню, занялся — в высшей степени основательно — ранними цветами — крокусами и тюльпанами. На даче всегда было море тюльпанов. Их Тарасов обожал. Луковицы привозил (и ему привозили) из Голландии, хотя это было запрещено. Анатолий Владимирович охапки тюльпанов развозил по Москве, раздаривал. Разводил гладиолусы, махровую сирень. Как-то «запал» на фиалки, и полсотни горшков, как вспоминала Галина, были расставлены по всем подоконникам.
В саду Анатолий Владимирович, надев хоккейные наколенники и налокотники, пропадал часами. Рыхлил, полол, сажал. Как-то из Болгарии ему привезли восемь кустов роз. Под каждый надо было вырыть квадратную яму чуть ли не метр глубиной. «“Танька все выроет”, — вспоминает Татьяна слова отца. — Я трудилась несколько дней, плакала, но копала. Вырыла не все — семь. Потом каждый квадрат засыпали при его непосредственном участии чем-то на 20 сантиметров, потом закапывали розы. Росли они потрясающе. И до сих пор растут».
К труду на даче Анатолий Владимирович приобщал всех, кто там появлялся. Алексей Тарасов рассказывает, что каждый приезжавший немедленно получал задание. «Там ни у кого, включая гостей, а уж у своих тем более, — говорит внук Анатолия Владимировича, — не было ни малейшего шанса отлынивать. Всем сразу вручались садовые инструменты в руки. Мои школьные друзья до сих пор вспоминают, как они копали грядки, пололи, сажали. Но всё было весело, поскольку он умел организовать тренировочный процесс так, чтобы не было скучно. И воспринимали мы все это нормально».
«Если, скажем, на даче, где всегда найдется работа, я куда-то шел, — рассказывает Алексей, — дед говорил: “А давай по дороге ты сделаешь вот это и это, а обратно еще и это”. Но мне нравился его рациональный подход ко всему. Думаю, этому деда научил его любимый учитель Михаил Товаровский. Он мне рассказывал об уроке, который тот ему преподал. Он еще молодым был, когда Товаровский заметил: “Толя, ты тратишь в день на завязывание шнурков минуты две-три, помножь их на дни жизни — поймешь, что теряешь года два! Оптимизируй процесс”. И дед изобрел свою систему, когда шнурки не приходилось завязывать. И когда в последние годы жизни он располнел и ему было тяжело наклоняться, проблем со шнурками не возникало».
Ранняя осень 1986 года. Тарасов передвигался с большим трудом из-за разрушавшегося тазобедренного сустава. Но гостей на своей любимой даче принимал. Субботний день Анатолий Владимирович провел с Владимиром Акопяном, который и рассказал мне эту историю.
День прошел в трудах по дачному хозяйству и интересных разговорах. Завершался, как всегда, вкусным обедом. Подошло время отъезда, за рулем был Акопян — приехали на его машине. Анатолий Владимирович после обеда устроился в кресле в комнате, окна которой выходили на проезжую часть дачного поселка. Садовая часть территории участка находилась с тыльной стороны, ее он не мог видеть. Когда Акопян на открытой веранде складывал в дорогу свою сумку и намеревался закрыть распахнутые повсюду окна, из глубины дома послышалось: «Вова, надо полить пять яблонь с левой стороны от дома. По три ведра под каждую. Бочки с водой по углам дома под водостоками, ведро на веранде. Бегом!» Акопян подхватил ведро и припустился выполнять задание. Он в действительности делал всё бегом — возраст и спортивная сноровка позволяли, да и закончить хотелось побыстрее. Монотонность занятия быстро сделала его скучным, и Владимир Сергеевич, перестав считать опрокинутые ведра, но явно не выработав установленную норму, после очередного ведра воскликнул: «Всё!»
— Еще три ведра, молодой человек! — донесся из комнаты недовольный голос хозяина.
На «яблоневый субботник» к Тарасову попал однажды и Валентин Бубукин. Тарасов позвонил ему и попросил приехать в выходной день на дачу — помочь убрать старую яблоню. Разумеется, Бубукин поехал. Потом рассказывал: «Тарасов показал фронт работ, вручил топор, пилу, рукавицы. Благополучно свалил я засохшее дерево, ветки отпилил-отрубил, чтобы ствол с тарасовского участка нести было сподручнее. Взвалил тяжеленное бревно — понес. Пока шел, сопровождавший меня хозяин дачи на ходу придумал с десяток упражнений с бревном, которые я должен был по его просьбе немедленно выполнить. Долго потом я помнил ту старую тарасовскую яблоню…»
Желая уязвить Тарасова, к тому времени уже покойного, журналист Евгений Рубин выразил сомнение в том, что Тарасов вообще читал. «Тарасов, — пишет Рубин, — при любом подходящем случае сообщал, что его настольная книга — “Моя жизнь в искусстве” Станиславского и что эта книга служит для него незаменимым пособием в тренерской работе. Любимым своим писателем он называл Чехова. Однако никогда не объяснял, какие уроки он черпает в режиссерском опыте основателя МХАТа. А по поводу Чехова приметливый Саша Альметов рассказал мне: “Я бывал в комнате на базе в Архангельском раз сто. И всегда у него на кровати лежит том Чехова. Однажды я подошел поближе и заметил, что раскрыт он на 12-й странице. Через неделю смотрю — страница та же. И через месяц, и через полгода”».
Аргументация по меньшей мере странная. Достаточно даже бегло взглянуть на тарасовский экземпляр книги Станиславского, страницы которого испещрены карандашными пометками тренера, чтобы понять, какие мысли великого режиссера задели внимание Тарасова, всегда примерявшего увиденное, услышанное и прочитанное к своей работе. Что же до Чехова… Чехов всегда был его любимым писателем. Тарасов вообще старался много читать, когда выпадало время, но Чехова читал и перечитывал постоянно. Ничего, кроме улыбки, история со ссылкой на «приметливого Альметова» вызывать не может. Практически невозможно представить, чтобы Альметов с такой регулярностью наносил визиты в комнату Тарасова на тренировочной базе. Это помещение — не проходной двор. Туда визиты не наносили — туда тренер вызывал. И вряд ли кому-то из вызванных приходило в голову высматривать, на какой странице открыта у тренера книга, и заглядывать под подушку. Лишь плохо знавший Тарасова человек (или не знавший его вовсе) мог утверждать, что он держал книгу на кровати, причем всегда. Все книги, бумаги, блокноты были у Тарасова в заданном им порядке разложены на письменном столе — и дома, и в его комнате на базе.
Галина рассказывала, что Анатолий Владимирович очень увлекался Львом Толстым, но «все-таки на первом месте у него стоял Чехов». Больше, надо полагать, веры Галине, нежели Альметову в пересказе Рубина.
Илья Бару вспоминал, что Тарасов сразу подкупил его своей эрудицией, причем речь шла об эрудиции не только спортивной. «Толя, — говорил Бару, — любит поэзию, музыку, театр, может прочитать вам на память Лермонтова или Пастернака, процитировать строчки из книг Станиславского».
Во второй половине 80-х годов Тарасова регулярно приглашали в пресс-центр МИДа, располагавшийся на Зубовском бульваре. Там функционировал «Клуб интересных встреч» для иностранных журналистов, аккредитованных в Москве. Приходили политики, писатели, театральный народ. Тарасова приглашал обычно работавший тогда в пресс-центре дипломат Лев Паузин, с которым Анатолий Владимирович не раз прежде общался в Финляндии. «Образованный, начитанный, свободно оперировавший историческими фактами, — вспоминает Паузин о выступлениях Тарасова. — Он никогда не отказывал. Приходил, прихрамывая, с палочкой. Обязательный, четкий, пунктуальный, с великолепной памятью. Североамериканские и скандинавские журналисты считали, что встречи с Тарасовым — едва ли не самые интересные. Он говорил очень точно и образно, у него все в порядке было с юмором».
