Стрельцов. Человек без локтей - Нилин Александр Павлович (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
Сейчас в «Динамо» мемориал Аничкина поставлен на широкую ногу, выпускаются программки, печатаются афиши, в поминальном матче участвуют известные игроки. А в начале восьмидесятых это была самодеятельная затея закрытого, номерного завода, куда Виктор попал на работу по динамовской линии: у него и папа в органах серьезный пост занимал, и сестра сделалась комсоргом МВД; помню, что она моему отцу зачем-то звонила, представившись сестрой знаменитого футболиста. По-моему, Аничкин на оборонном предприятии и месяца не потрудился — умер. Но завод что мог для памяти центрального защитника «Динамо» и сборной, то сделал.
Один из устроителей соревнований в честь Аничкина позвонил накануне Эдику и обещал прислать за ним машину — черную «Волгу», как он подчеркнул. Но в положенный час никто не заехал.
У нас вдвоем набралось пять с лишним рублей. И все же такси решили не брать. Сэкономили, а то Эдуард вдруг засомневался: а будет ли банкет? Поехали на трамвае. Вернее, на двух трамваях — без пересадки от дома Стрельцова до стадиона «Авангард», где игрался финальный матч мемориала, не добраться.
Обвыкшись в полупустом вагоне, за раскаленными жарой первых осенних дней стеклами, Эдик вспомнил, что ехать-то нам почти до родных его мест — до Перова.
Я же, оглушенный будничностью поездки с Эдуардом Стрельцовым на мало кому из московских футбольных завсегдатаев известный стадион, вспоминал тесноту не только стадионов, но и улиц перед стадионами, на которых выступал он. И представлял себе своего спутника не только на поле, но и проходящим сквозь толпу, переполнявшую подступы к трибунам, захлестнутого шумом узнавания, в который он запахивался, словно в модный плащ.
Мы молчали дорогой. Я неловко чувствовал себя от тех неотвязно выспренних мыслей, что вот первый удар его по мячу когда-то в Перово отзовется теперь удивительным эхом, в которое, собственно говоря, мы и въезжаем на трамвае, хотя нам еще и предстояла пересадка. Мне не нравилось и то, что вместо приличествующего разговора я ушел в наблюдение за Эдиком. Я уже догадывался, что для будущей книги придется записывать не одни лишь наши беседы, но и молчание. Считать его молчание бульоном, в котором варится недосказанное, не высказанное впрямую. Я вообразил картину, как он диктует мне свое молчание…
Вслух же Эдик сказал: «Удостоверение заслуженного мастера забыл… Могут не пропустить».
Никаких контролеров мы, однако, не встретили. Мы пришли, как провинциалы, слишком уж загодя.
Присели на скамейку невысоких трибун — и стали смотреть на бегающих по гаревой дорожке школьников. Финал мемориала с участием двух заводских команд назначен был на более позднее время.
Но вот появился не заехавший за Стрельцовым устроитель — и повел к директору стадиона. Директор Эдику обрадовался, сказал, что рад познакомиться с Эдуардом Анатольевичем — он, директор, давний болельщик «Торпедо». Потом его отозвали по какому-то делу. Мы снова остались одни. Вернувшись, директор сообщил, что сотрудницы стадиона просят разрешения взглянуть на Стрельцова — и в кабинет вошли две полные дамы из бухгалтерии, как они представились. Из дальнейшего разговора выяснилось, что не такие уж они заядлые болельщицы футбола, но «кто же не знает Стрельцова»?!
Эдик принял интерес к себе женщин-бухгалтерш как должное. И ничуть не удивился высказанному директором-болельщиком сожалению, что в Перове до сих пор не разыгрывается приз Стрельцова для школьников. Рассказал, что получил откуда-то из-под Донецка письмо от ребят, пригласивших приехать посмотреть турнир, посвященный ему.
Пора было приступать к делу — устроители выразили пожелание, чтобы Эдуард сказал несколько слов и произвел первый удар по мячу. Стрельцов не стал спорить насчет первого удара, а от речи попробовал уклониться. Но мы все на него нажали, стали подсказывать возможные варианты выступления. Наши советы он отмел — и принял решение сказать, «каким Витя был товарищем».
У микрофона он невнятно и тихо скомкал две-три фразы.
А вот с первым — ритуальным — ударом получилось лучше.
Стрельцов шагнул от микрофона на траву футбольного поля. Шагнул буднично, направился к центру валкой своей походкой. Но мне показалось, что, прикоснувшись к непрестижному газону «Авангарда» подошвой обычных своих туфель, он придал открывавшейся нам картинке иное зрелищное измерение — и удар пяткой прочитался автографом на титульном листе открытой книги.
Не поверите, но на поле, где начался финал, он смотрел с интересом. По-моему, никто из сидевших с нами рядом не ожидал, что Стрельцов захочет врубиться в ничего для него не значащую ситуацию, отнесется с уважением к игре, по-любительски беспорядочной. Он смотрел, мне показалось, футбол глазами человека, убежденного, что загадки игры уравнивают в праве на нее фигуры неравнозначные. Капризы мяча в мгновение могут уравнять возможности самых разных величин. Но, возможно, я сейчас чего-то и досочиняю… Он, может быть, просто смотрел на поле. Ему, однако, было интересно.
В конце тайма к Стрельцову подсел человек, напомнивший, что они вместе играли за команду завода «Фрезер». Бывший партнер говорил возбужденно, напористо, словно приведенные им эпизоды и названные фамилии тогдашних игроков первостепенно важны и что-то могут прояснить, изменить в жизни сегодняшнего Эдика. Эдик помнил все и всех, но эмоций никаких не проявил. Игрок «Фрезера» отошел обрадованный, еще раз убедившись в той жизненной удаче, что ему выпала, — быть в одном со Стрельцовым футболе. Футбол — и на самом деле, и в моем повествовании — людей соединяет и разъединяет. Но подтверждение факта соединения, наверное, всегда приятно.
Партнера сменил уже неспортивного вида мужчина, попросивший автограф для сына. Этот эрудит захотел уточнить, как забит был гол Стрельцовым на Мельбурнской Олимпиаде болгарам. Стрельцов сказал, что мяч с ноги срезался — бил в один угол, попал в другой… Такая откровенность растрогала эрудита, и ему захотелось продлить разговор. Он спросил о перспективах сборной на чемпионате мира в Испании. Стрельцов ответил, что придется трудно. Уже не в состоянии откланяться мужчина задал самый глупый вопрос, какой только можно задать специалисту: об исходе играемого сегодня «Торпедо» матча против ЦСКА. Стрельцов без раздражения приподнял плечи, что не знает.
На матч своего клуба с ЦСКА он уже не рассчитывал попасть к началу, но посмотреть второй тайм по телевизору все-таки надеялся. Однако и к спортивным новостям программы «Время» Эдик в тот день не успел.
Банкет начали в кабинете директора в перерыве между таймами. И вторую половину игры нам смотреть уже не пришлось. Эдуарда ненадолго отвлекли от стола после матча — вручить приз и сфотографироваться с игроками обеих команд. И банкет помчался дальше по рельсам бесчисленных тостов.
Банкет вполне мог превратиться в чествование одного Стрельцова, а про Аничкина и забыли бы. Но нашелся человек, решительно помешавший такому повороту. Этим человеком стал сам Стрельцов.
Кое-кого из собравшихся в тесном кружке близких к Виктору людей он, возможно, знал и раньше, но не думаю, чтобы слишком хорошо. Я понял, что он любит Аничкина — и в память о нем был совершенно откровенен со всеми, кого собрало застолье.
Воспоминание разбередило, как бередят давнюю рану, важную, очевидно, для Стрельцова мысль — и после первых же рюмок он уже неудержим был в желании высказать то, что совсем не удалось ему перед микрофоном.
Папа Аничкина — плотный человек с офицерской выправкой, с внушительным слоем орденских планок на груди — высказался в том плане, что беда спортсменов в неумеренности выпивки. В иных устах на мемориале Виктора такое замечание показалось бы вопиющей бестактностью. Но отцовская безутешность вроде бы оправдывала публицистичность выступления за нетрезвым столом. Кто бы предположил, что педагогические сентенции родителя вызовут столь резкие возражения Стрельцова?
Эдик разразился взволнованной речью, которая, к сожалению, никем не была зафиксирована. Поддавшийся общему настроению, я не запомнил ее в тех подробностях, что становятся опорами для последующего пересказа. Постараюсь лишь передать суть сказанного Стрельцовым.
