Прощание с иллюзиями - Познер Владимир Владимирович (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
— Спасибо, Александр Петрович, — сказал он и кивнул Орлову.
Владимир Викторович был известен тем, что боялся всего, вообще не принимал решений и «ел» начальство глазами. У него даже была кличка — «Плата за страх». Не приходилось сомневаться в его оценке телемоста, особенно после выступления Евстафьева. Как же можно предложить такое для эфира? Что это за разговоры об «отказниках», о каких-то евреях, о диссидентах?! Как это допустить?
К концу его выступления мне стало не по себе. И не потому, что я боялся потерять работу — с этой мыслью я уже свыкся. Но я слишком хорошо представлял себе, какой будет реакция в Америке, если у нас программу запретят. Не говоря о том, как я буду выглядеть в глазах Фила Донахью — ведь я обещал ему, что программа выйдет.
Тут заговорил Оганов — и я не поверил своим ушам. Он сказал буквально следующее:
— Вы знаете, то, что мы сейчас посмотрели, — это и есть настоящее телевидение. По-моему, это замечательная программа, это новый шаг на нашем телевидении…
Наконец решил высказаться и Аксенов.
— Позвольте мне, — начал он, чуть окая, — поздравить вас всех с замечательной программой. Вы заслуживаете всяческих похвал. Это не только хорошая работа, но это, Александр Петрович, настоящий подарок XXVII съезду нашей партии, который, как вы знаете, открывается послезавтра. Советское телевидение вправе гордиться вашей работой, и вы заслуживаете самой высокой оценки. Ну, а вам, — он обратился к Евстафьеву и Орлову, — следовало бы выпить рюмочку коньяку перед таким просмотром — для храбрости, что ли…
Это было одно из тех сказочных мгновений, о которых мы все мечтаем, прекрасно осознавая невозможность их воплощения. В ту минуту я понял, как это — оказаться на седьмом небе. Это был триумф, нечто, не сравнимое ни с чем. Я хотел пройтись колесом по кабинету, пробежаться по потолку, двум заместителям показать неприличные жесты, завопить, словно индеец на тропе войны. Вместо этого я пожал всем руки, выплыл из кабинета, весьма сдержанно дошел до комнаты, где мы собирались с Корчагиным и Скворцовым — и пустился в какой-то сумасшедший пляс. Словом, в тот вечер мы страшно напились.
Я и по сей день не знаю, почему Аксенов высказался подобным образом. Не могу поверить, что он и в самом деле так думал. Уверен, эту кассету смотрели до него и на совсем другом уровне и дали соответствующее указание. Ведь Аксенов был человеком крайне консервативным, он никогда не поддерживал ничего, что выходило за рамки общепринятого, не защищал своих сотрудников, если из ЦК ему выражали недовольство по поводу той или иной передачи, он не любил тех журналистов, которые имели собственное мнение. Учитывая все это, кажется маловероятным, чтобы он самостоятельно разрешил выдать в эфир такой материал. Как мне кажется, он получил соответствующее указание.
Догадки мои были правильными: много позже я выяснил, что кассету предварительно посмотрел Александр Николаевич Яковлев, а потом и Горбачев, и оба высоко оценили программу. Об этом знали и Оганов, и Аксенов. Ларчик просто открывался.
Телемост «Ленинград — Сиэтл: встреча в верхах рядовых граждан» был показан по первому каналу Гостелерадио СССР в самый прайм-тайм не один, а два раза. Его увидели не менее ста восьмидесяти миллионов человек. Успех его был грандиозен и безоговорочен. Буквально за один вечер я стал знаменитостью. Волею судеб я оказался первым советским человеком, который на глазах у всей страны вел никем не отрепетированную дискуссию с рядовыми американцами. И тот факт, что я не врал, признавал недостатки и проблемы, о которых знали все советские люди, но вместе с тем отстаивал интересы страны в вопросах принципиальных, нашел отзвук в сердцах. Десятилетиями гражданам предлагали телевизионные программы, старательно избегающие любых упоминаний того, что могло не понравиться власти. Горбачев призвал к гласности, и этот телемост был, по сути дела, первым примером этой самой гласности на телевизионном экране. В нем вещи назывались своими именами, в разговоре участвовали американцы, и таким образом программа бросала вызов табу не только внутренним, но и тем, которые выработались за годы «холодной войны».
Я с Людмилой Гурченко. 1995 г.
Телемост вызвал бурную массовую реакцию. Печатные издания по всей стране получали тысячи писем от читателей, мне на адрес Гостелерадио написали больше семидесяти тысяч человек. Одно из соображений, высказанных авторами писем, было вполне предсказуемым и звучало примерно так: «Наконец-то мы можем говорить с американцами напрямую без посредника. Это замечательно!» Второе было совершенно неожиданным, по крайней мере для меня. В нем выражалась резкая критика советских участников телемоста: «Товарищ Познер! Как вам удалось собрать столько идиотов в одной студии? Почему они не хотели говорить правду? Почему они не признавали недостатков в отличие от американцев, которые этого не боялись? Если бы вы пригласили меня, то, уж не сомневайтесь, не пожалели бы об этом». Эта точка зрения, сформулированная с разной степенью вежливости, напомнила мне знаменитое изречение: «Я увидел врага, и он — это мы». Не отдавая себе в этом отчета, в первый раз в жизни нация увидела свое коллективное лицо, и оно ей не понравилось. Более того, нация испытала чувство неловкости и даже стыда. Прошло всего лишь пять лет, и сегодня советские люди, выступая по телевидению, высказывают гораздо более резкие суждения в адрес собственных лидеров, общества, правительства, чем большинство американцев высказывают в свой адрес. Это следствие гласности, перестройки, всей той бескровной революции, которая происходит в нашей стране. Но мне хочется верить, что началом — зримым и реальным — этого дела стал телемост «Ленинград — Сиэтл», нанесший крайне болезненный удар по национальной гордости страны. Он являл собой выдающийся пример того, что можно назвать телешоковой терапией. На мой взгляд, в этом нуждаются так и не испытавшие ничего подобного американцы.
Следует подчеркнуть, что с самого начала американское коммерческое телевидение не очень-то поддерживало идею телемоста. Крупнейшие телесети сперва отказались от этого начинания. Позже, когда президент новостной службы компании ABC проявил мужество и нестандартность мышления, организовав три телемоста «Конгресс США — Верховный Совет СССР», их показали после передачи Теда Коппела «Ночная линия», которая заканчивается в половине двенадцатого ночи, для весьма специфической аудитории…
Утверждают, что телемостам не хватает «сексуальности», то есть они вряд ли смогут удержать внимание большой аудитории, проиграют в войне рейтингов программам своих основных соперников. Такова «истина», которую я услышал от американских телевизионных начальников самых разных уровней. Но напрашивается вопрос: на каком основании они делают такой вывод?
Телемост «Ленинград — Сиэтл» был предложен всем без исключения станциям Америки, которые покупали и показывали программу «Донахью». Большинство отказались, даже не запросивдля предварительного ознакомления запись программы. Таким образом, зрителю не предложили выбрать между чем-то новым и оригинальным и привычным вещанием. А жаль, потому что те немногие, все-таки ставшие зрителями моста — около восьми миллионов американцев, были в не меньшем восторге от него, чем советские зрители. Я получил из Штатов несколько сот писем, в которых высказывались взгляды и похожие, и отличавшиеся от тех, что выражали советские зрители. Совпадали они в том, что и американцы приветствовали возможность прямого диалога с советскими людьми, ведь такое общение рядовых людей гораздо важнее обмена на правительственном уровне. Удивительно, что и американцы были крайне недовольны своей аудиторией. Они писали, что их соотечественники в программе агрессивны, надменны, самоуверенны, лишены толерантности. Они хвалили советских участников за сдержанность, за более широкий кругозор. На самом деле разница в поведении двух аудиторий объяснялась еще одним любопытным фактором: советские участники были в целом более готовы к этой встрече, по крайней мере к ее визуальной части, американцы выглядели примерно так, как они ожидали. Американцы же вовсе не ожидали того, что увидели. Женщина из Филадельфии писала: «Я, конечно, знала, что советские женщины рожают детей так же, как и мы. Но потребовался вот такой обмен, я должна была увидеть их живых на экране, чтобы их дети стали для меня реальностью. Это совершенно перевернуло мое представление о них». Другая зрительница писала из Канзас-сити: «Меня поразило, что русские женщины такие хорошенькие, хорошо одеты, пользуются макияжем, модно причесаны. Я думала, что все русские женщины ходят в платках, что все они толстые и уродливые…»
