Андрей Миронов и Я - Егорова Яна (книги онлайн полностью бесплатно .txt) 📗
То, что сказала Валентина Титова, еще не вся правда – против Булгакова и его творчества было написано 297 пасквилей. Немало для гениального русского писателя. Так что, Андрюша, я не перестаю повторять твою фразу: «В нашей стране, чтобы жить, – надо умереть».
Мнения диаметрально противоположные, а это значит – успех! Наш с тобой успех, Андрюша. Мы опять вместе, и публика нас любит.
Страна живет своей жизнью, пережила две революции – не один десяток смен правительства, как в калейдоскопе менялись лица премьеров. У нас новый президент, а на площади Маяковского все по-прежнему. Как у Высоцкого: «…а на кладбище все спокойненько!» Уже несколько десятилетий подряд сезон открывается 4 сентября, в день рождения главного режиссера Плучека. Это уже принудительное жертвоприношение – с пустыми руками в этот день не придешь… и принудительное падение – кто физически на коленочках поползет поздравить, лобызнуть ручку, кто психологически, нравственно упадет, восклицая в экстазе – поздравляем! Как вы хорошо выглядите! Нет, подумать только – юноша! А ум-то какой светлый! Ой, лучший режиссер мира! Вам только ставить, ставить и ставить… грелки, клизмы… ой, извините, спектакли! И, отвернувшись, в сердцах шепнет – чтоб ты сдох!
Но это обычное явление не только для человека театра, вообще для русского человека. «Чтоб ты сдох!» – это как утренняя или вечерняя молитва. 75 лет не прошли бесследно – за что боролись, на то и напоролись!
Итак, театр. У кого-то праздник: «Ну-у-у-у Егорова!» У кого-то горе: «Вот сволочь, ссс-у-ука!» И почти все уязвлены. Наша любовь вновь вернулась в театр и мешает им жить. Наступил самый интересный момент – персонажи книги заговорили.
Вот на экране телевизора сам Ширвиндт—Щармёр. Ему задают вопрос: вы читали книгу Егоровой «Андрей Миронов и я»?
– Нет, не читал, – стараясь скрыть истерику, быстренько смахивая тему, отвечает Ширвиндт. – Там все вранье. Не читайте эту книгу. Это плохая книга. Есть другие, получше… чего там читать!
Я очень хорошо знаю Шуру, видать, мои страницы очень сильно задели его совесть и произвели тротиловый взрыв в области самолюбия. Иначе со свойственным ему юмором он бы ответил: «Читал! Страницы, написанные обо мне, заучиваю наизусть». Он опять ощутил себя твоим конкурентом, Андрюша, и, видимо, чтобы поддержать свой имидж после твоего неожиданного выхода на «сцену жизни», пригласил на открытие сезона тучу своих друзей: Магистра – Захарова, известных писателей-юмористов, критиков – как оправдание своих поступков.
Плучеку книгу читать не дают, говорят – жалеют. Он с женой в санатории «Сосны», И вдруг звонки, непрекращающиеся звонки! Таня! Плучек с Зинкой книгу прочитали… Кто-то из театра вместе с почтой послал ему в «Сосны» запечатанный экземпляр твоей книги! И все места о нем подчеркнул карандашом! Тань, это не ты?
– Нет уж, – отвечаю я, – достаточно с меня того, что я пишу, а уж отсылать – на совести театра. И я вообще за ним не слежу и не знаю, где он. По законам юриспруденции, это сделал тот, кому выгодно.
Пока один из «героев» романа – Чек читает в «Соснах» книгу, я у себя дома накрываю на стол. Жду важных гостей. Приходят две антикварные барышни – антикварные в смысле «ценность в редкости». Это Лена Ракушина и Нина. Твои подруги, поклонницы, твои верные. Приносят рябиновую водку, в память о той рябиновой, которая всегда украшала стол в доме Марии Владимировны, и открытку. На обложке написано – «Ну, вы, блин, даете!» – а внутри стихи на ритм последних куплетов «Фигаро» с эпиграфом.
«Каждый получает то, что ему полагается» – Бомарше.
– Таня, мы под таким впечатлением, – говорят они. – Третьего дня ездили на дачу, в Пахру… там такое запустение… упал забор… живут бомжи… поломанные деревья… Тихо пробрались к даче, сели в кресло на открытой веранде, скрипели сосны, мы плакали… Таня, после вас с Марией Владимировной там остались только звуки… Все вспоминали, вспоминали… просидели до темноты.
Вот видишь, Андрюша, как говорил мудрый Бомарше твоими устами, время – лучший судья.
Мы страстно обсуждаем книгу, мнение Лены и Нины для меня очень важно.
– Андрей Александрович получился у вас такой мученический, каким его никто не знал… такой лиричный… и очень разный… Видишь его живым. А Мария Владимировна…
– Не понравилась? – спрашиваю я.
– Не то что не понравилась… уж очень откровенно… но ведь она такая и была, а чуть-чуть ее подлакировать – не она! И не получился бы такой образ. Она мощная в этой книге.
– Я много думала об этом, когда писала. Тут ее образ в развитии, она прожила почти сто лет, век, и какими разными гранями поворачивалась… Я была ошеломлена, как она менялась, как развивался ее дух, как начинало парить ее сознание… недаром в Писании сказано – только скорбями мы приходим к Богу и только через скорби рождается наш дух. Да она была такая сильная и смелая, такая самобытная, что не нуждалась в лакировке. Ну что, за Андрюшу, за Марию Владимировну!
– Вы ему памятник поставили, – говорит Лена. Звонок по телефону.
– Здравствуйте, я Садальский. Вы не могли бы сегодня прийти? Час будете в эфире… Расскажете о вашей книге.
Я соглашаюсь. Я не знаю, кто такой Садальский, и подумала, что это телевидение. Навела марафет и в 6 часов пришла на Калининский проспект. Когда вошла в студию, то поняла, что это не телевидение, а радио под названием «Роке». Садальский оказался Скандальским, заявив мне, что книгу мою он не читал. И начал звонить по телефону артистам театра Сатиры. Все было заранее подстроено. Он меня подставил, я попала в ловушку. Но это была дуэль! Артистка Корниенко – Акробатка не говорила, а рычала, как злая собака: как я смела такое написать! Какие только мерзости и гадости не неслись в мой адрес! Я чувствовала, что Садальскому важно было угодить Акробатке, уж из каких соображений, это знают только они вдвоем. Но меня голыми руками не взять, и я несъедобная… У меня нет абсолютного слуха, но целый час в эфире я отстреливалась от стаи «товарищей» с такими знакомыми мне по театру голосами. Я твердо держала удар, для всех нашла ответ, и в награду за стойкость получила последний телефонный звонок, который Садальский, потеряв бдительность, не проконтролировал:
– Таня, – раздался глухой голос молодого человека. – Я – детский писатель… Не слушайте все эти гадости, не слушайте никого – вы написали гениальный роман!
На этом передача окончилась. Садальский сказал, что у него никогда не было и не будет такого классного эфира. Мы вышли на улицу, было уже темно, холодно. Он пригласил меня в кафе, которое находилось в пяти метрах от нас. Я согласилась. Мы сели за один-единственный стол на улице, в темноте кто-то принес нам по ледяной рюмке водки… Мы тянули эту водку медленно, как ликер, и я чувствовала, как расслабляются сжатые в комок нервы.
