Аппарат - Прибытков Виктор Васильевич (список книг .TXT) 📗
В расчеты вкралась ошибка судьбы! Никто не полагал, что «самый молодой» не протянет и года. Трое старцев, при так и не подготовленной замене, остались у самовольно покачивавшегося руля огромного государства.
«Ну кто мог подумать, что самый молодой не протянет больше года?!» — видимо, не раз в сердцах восклицали они. — «Ты, Константин, второй — тебе и карты в руки!» — видимо, решили министр обороны Устинов и министр иностранных дел Громыко. — «Мы поддержим! Решайся! Время есть. Что-нибудь придумаем…»
— Так надо! — сказал Черненко жене в тот день Пленума. — Нет другого выхода…
И выхода, похоже, в самом деле не было — не было готового молодого претендента! Нормального, надежного, стопроцентно преданного идее коммунизма. За год его предстояло подготовить. Из кого?
В Москве есть Гришин… Из Ленинграда — Романов… Со Ставрополя — Горбачев, очень активен в ЦК, но к нему надо еще приглядеться… Из Томска Лигачев прибыл… Интереснейшая персона! Есть и старики, и молодые: Алиев, Воротников, Соломенцев, Тихонов, Щербицкий, Демичев, Долгих, Пономарев, Чебриков, Шеварднадзе, Зимянин, Капитонов, Рыжков — а выбирать не из кого…
Но кто в тот момент мог полагать, что двоим из «ветеранской троицы» не протянуть больше года. На похоронах Черненко был лишь Громыко. Устинов умер чуть раньше Черненко…
А в АППАРАТЕ после смерти Андропова свара начиналась изрядная. Пока она еще не столь заметна — сильная роль «троих мамонтов»! Пока свара не выплеснулась в кознях, интригах и страстишках. Но она уже ощутима…
Похоже, создаются подпольные группировочки и коалиции. Рвущиеся к власти осторожно пробуют ногой почву для грядущего наступления… А главная драка, думается, впереди!
— Так надо… — сказал Черненко, вернувшись с Пленума и добавил: — Нет другого выхода…
Он был прав, хотя и знал, что пробудет на этом посту совсем недолго. Здоровье не то… Слабые легкие, одышка, часто приходится болеть… — не выезжал бы в свое время на эти дурацкие морозные охоты, уносящие здоровье не по минутам, а по месяцам, может быть, годам, — все было бы совсем иначе. Не прогрессировала бы с такой быстротой астма! Но отказываться было нельзя — дело не только в возможном неудовольствии шефа, не в боязни потерять кресло… А в чем? Может, в том, что нравилось быть в гуще событий? Страшно было выпасть на обочину? Уйти на пенсию? А разве САМ БРЕЖНЕВ не мог нарушить традицию и уйти вовремя? Нет, не мог! Это нарушение законов АППАРАТА…
Они должны были быть вместе до самого конца, помогая и поддерживая друг друга. Зная друг о друге все: и слабые места и сильные стороны…
Однажды Леонид Ильич завел разговор о том, что у него очень плохой сон, на что Черненко ответил своей обычной фразой:
«Все хорошо, все хорошо…»
Брежнев повторил: «Уснуть ночью никак не могу!»
Черненко, к тому времени принимавший сам большие дозы снотворного, снова ответил, будто не слышал или не понимал:
«Все хорошо».
Брежнев вскипел, выругался, и громко крикнул:
— Что ж тут хорошего? Я спать не могу, а ты — «все хорошо»!
Черненко словно очнулся:
— A-а, это нехорошо!
После этого Черненко непременно делился с Брежневым снотворным. Дело в том, что Брежневу давали разные таблетки и они ему помогали мало. Для усиления эффекта опытные «специалисты» посоветовали запивать таблетки и порошки «Зубровкой». Брежнев посоветовался с Чазовым. Тот ответил, что спиртное и в самом деле усиливает снотворный эффект, но посоветовал не злоупотреблять. И даже эта композиция помогала плохо. Тогда, видя бесполезность всех этих патентованных «нозепамов» и «ноксиронов», лечащий врач начал давать генсеку «пустышки» — внешне похожие, но совершенно безвредные таблетки. Что так не спит, что так — все едино…
Тот почуял неладное и начал облагать данью товарищей. А ты что пьешь от бессонницы? А ты?
Своими лекарствами с Брежневым делились все — Черненко не исключение. То же давал, может, больше других.
Все эти злоупотребления со снотворными, прием больших доз лекарств, не могли пройти незаметно для здоровья соратников — это должно было рано или поздно сыграть свою пагубную роль. Они, конечно же, влияли на память, способствовали развитию склеротических явлений.
Как-то раз, после того как Брежнев и Черненко долго в кабинете обсуждали план мероприятий, потребовалось основательное вмешательство помощников. Черненко утверждал, что они назначили с генсеком однвремя для совещания, а Брежнев называл совсем другое.
Кого подвела память, было совершенно непонятно. Пришлось обращаться за помощью к присутствовавшей при той беседе референту — Галине Дорошиной. Стенографически-точные записи назвали правильное время — оно оказалось совсем иным, третьим, не соответствовавшим ни первому, ни второму варианту…
Лекарства губили их, но они не могли от них отказаться. Этому пристрастию, как ни странно, всемерно потакала медицина. Не могу не рассказать об одном случае, произведшем на меня самое тягостное впечатление.
Был четверг — день, когда обязательно проходили заседания Политбюро. Я с утра решил заскочить на дачу, чтобы познакомить Константина Устиновича с поступившими за минувшие сутки документами. Как всегда, по привычке, начинаю подход от охранников. Захожу к ним в комнату и беседую с Володей Маркиным.
— Как дед?
— Знаешь, что-то не пойму… — отвечает мне Володя.
— Сегодня Политбюро. Поедет или нет?
— Думаю, нет… Он себя очень неважно чувствует.
— С Чазовым только что встречался, — делюсь информацией я. — Говорит, все нормально…
— Иди сам, — говорит Володя.
С папкой под мышкой приближаюсь к кабинету. Черненко сидит за столом. Это он и одновременно — не он! Вид невменяемого человека! Самое интересное — он смотрит в мою сторону, но каким-то совершенно отсутствующим взглядом. Я начинаю привычный доклад… Реакция странная — вроде он все понимает, но ничего не говорит… Что делать? Выговариваюсь до конца. Реакция нулевая!
— Тут, Константин Устинович, вам две записочки отправлены. Надо бы подписать…
Черненко вполне осмысленно берет в руку фломастер и… совершенно не соразмеряя движения размашисто чертит хаотично-ломаные линии. Видимо, это надо воспринимать как подписи…
Прощаюсь, выхожу из кабинета, не получив никаких указаний и ответа на вопрос: едет он на заседание или не едет? Похоже, не едет…
Чуть позже до меня доходит, что виной всему — лекарства. Те самые транквилизаторы, без которых он не мог уснуть, а потом не смог вовремя проснуться. Я ж говорил со спящим человеком! С сомнамбулой… Вот и Володя Маркин не мог взять в толк, что происходит с шефом… А другой Володя — Медведев — охранник Брежнева, пытался привести в чувство своего подопечного…
И все же старики не могли жить друг без друга — им нужен был совет. Как-то в квартиру Черненко позвонил Брежнев. Звонил, видимо, из машины, так как в этот день был на охоте и еще в Москву не возвращался.
— Слушай, Костя, у меня предстоит разговор с Мазуровым. Об отставке… Как лучше — пригласить к себе или..?
Брежнева беспокоило, что Мазуров — человек немолодой, но еще энергичный, вдруг откажется уходить. Это могло повлечь некоторые сложности.
— Ты побеседуй с Кириллом Трофимовичем с глазу на глаз. Чтоб об этом никто не знал. Вроде он сам пришел к этому выводу… Лучше, если прямо перед пленумом? А-а?..
Все прошло гладко. Мазуров на этом пленуме попросил освободить его от работы.
Подобный уход «по совету» в АППАРАТЕ весьма поощрялся. Он подразумевал дальнейшую, весьма не пыльную, работу.
Например, чрезвычайным и полномочным послом за рубежом или в инспекционной группе Министерства обороны, полной всяческих благ, льгот и привилегий…
А в 1978 году, когда старики еще не были стариками, я однажды и весьма неожиданно для себя, оказался «зажатым» одновременно меж трех генеральных секретарей партии — реального Брежнева, будущего Черненко и совсем отдаленного Горбачева. Если бы я тогда — в течение сравнительно небольшого отрезка времени — оказался чуть менее расторопным, все сложилось бы по-иному в «до ме Облонских»…
