Спецпохороны в полночь: Записки «печальных дел мастера» - Беляева Лилия Ивановна (книги полные версии бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗
Гиммлер приказал доставить в Берлин правнучку великого писателя, и она бы непременно очутилась в столице рейха, если бы ее не отбили партизаны…
И все это оказалось правдой, и многое другое, а также то, что у нее действительно была неизлечимая болезнь, ее оперировал, но безрезультатно, знаменитый хирург Коновалов. А потом… потом… я вез ее тело в Ясную Поляну… И никто из прохожих особо не оглядывался, не присматривался к автобусу-катафалку, который возвращал Толстую Толстым… той земле, по которой ходил их общий родственник…
И было тепло, солнечно, зелено, высоко в голубом небе плыли белые, легкие облака…
Но я, признаться, даже не ожидал, что похороны в Ясной не будут похожи ни на какие другие. Но они оказались какими-то "всенародными", крестьянскими… После кладбища все мы очутились на просторной зеленой поляне, где стояли столы, накрытые белыми скатертями и уставленные щедро едой и питьем. И никакого занудства, никаких натужных речей… Все просто, сердечно, даже с юмором, потому что "старушка прожила долго, интересно и неплохо, да ведь и нас не минует чаша сия, и мы там будем, а пока…".
Мне показали там столетнего старца, поразительно похожего на Льва Николаевича. Заверили, что у них по деревням прежде были и еще "похожие"… Но насколько могучи гены могучего Льва Николаевича я смог убедиться, глядя на дочку покойной — той же формы, широковатый прапрадедовский нос…
Праправнучка приехала из Америки, где, как теперь выясняется, немало Толстых. Призналась, что совсем недавно получила наследство от дядюшки и не какое-нибудь, а грандиозное, ибо дядюшка был миллионером, специализировался на выращивании дельфинов…
На обратном пути из Ясной Поляны я под шуршание шин пустого автобуса-катафалка невольно размышлял о причудливости нашего человеческого существования, когда вдруг, неизвестно по каким законам, начинают звучать рядом столь, ну кажется, вовсе несовместимые слова — "Лев Толстой"… "Гиммлер"… "дельфины"…
Перед возвращением в Америку, никак не способная взять в толк, почему полки наших магазинов пусты, а пьяных так много, и люди одеты в основном убого, и труд крестьянский невыносимо грязен, нуден, тяжел, — праправнучка Льва Николаевича Толстого удрученно призналась мне:
— Не смогла бы жить здесь… Ни за что. Такой вселенский развал и ужас. Да простится мне…
СПЕЦПОХОРОНЫ В ПОЛНОЧЬ
Есть случаи в моей жизни и работе, которые, даже если бы и очень захотел, — ни за что не забудешь. И все, что касается похорон известного диссидента, писателя А. Е. Костерина, в моей памяти ярко, выпукло, словно произошло только что. Собственно, сюжет вышел самый что ни на есть детективный, а если учесть, что лично я предпочитаю простое, обычное внезапностям и взвинченности… Если учесть, что в общем-то обряд похорон более всего согласуется с неторопливостью, чинностью, традициями…
Я ведь, признаться, поначалу, когда мне сообщили о смерти А. Е. Костерина, не взял в толк, что речь идет о чем-то сверхнеожиданном… Я приготовился выполнить необходимые условности, как обычно, как привык — спокойно, четко, точно.
Но мне высокое начальство тотчас, возможно, догадавшись о том, насколько я не понимаю величины и необыкновенности произошедшего, разобъяснило, подробно и несколько угрожающе, как я должен действовать при "работе" со столь чрезвычайным покойником. Достаточно суровый голос сообщил мне:
— Это очень, очень ответственное задание. Вы понимаете? Да, действительно, Костерин недавно был исключен из Союза писателей за ярко выраженные диссидентские настроения и неприятие официальных положений, касающихся крымских татар. Тем не менее, именно нам, Союзу, поручено провести эти похороны так, как следует. Уже дана команда выдать вам труп. Вы забираете его в десять вечера, а уже в двенадцать ночи должны быть в Донском крематории, и труп должен быть сожжен. В обязательном порядке, ни минутой позже. Иначе у нас с вами могут быть большие неприятности. Почему? Да потому, что он, именно он возглавлял нашумевшую группу, куда входит пресловутый генерал Григоренко, сын Якира и ректор Казанского университета Мустафаев. В чем их преступление? Но это же давно ясно всем! Они очень плохо относятся к нашей советской власти, смеют критиковать правительство, дискредитируют наш строй в глазах мировой общественности. Следовательно, они способны во время похорон выкинуть нечто… Теперь ясно, почему вы должны провести похороны не вечером, не в полдень, а глубокой ночью? Нам с вами важно не допустить митингов. Быстро, быстро и дело с концом…
После паузы было добавлено:
— Возле вас будут помощники. Вы их не знаете, но это надежные товарищи.
Очень интересно! Я, естественно, настроился на боевую обстановку. И, конечно, решил, что "лицо", столь подробно инструктировавшее меня, — одно из немногих, кто в курсе случившегося, и держит руку на пульсе события. Иначе, зачем бы оно уверяло меня в абсолютной возможности кремировать тело Костерина быстренько, без малейших задержек?
Однако "начальственные" планы и мое "солдатское" намерение им соответствовать были нарушены. Едва я во мраке, как тать в нощи, подобрался с катафалком к больнице Боткина, едва въехал в ворота — обомлел от неожиданности. Диссиденты, а по-тогдашнему "гнусные прислужники мирового империализма", оказались куда смекалистее моего наставника и меня самого. Они уже каким-то образом разведали, когда и что должно произойти. Огромное, тесное скопление народа, так что и катафалку проехать сложно. Кто в кепке, кто в шапке, кто в папахе и все почему-то, или мне это только показалось, — в белых бурках. И множество больших венков в лентах, а еще лозунгов, транспарантов… А надписи такого свойства, хоть за голову хватайся… И такое настороженно-грозное молчание.
Кое-как наш катафалк протиснулся сквозь толпу к дверям морга. Ко мне подскочил незнакомый доселе человек и негромко, но внятно приказал:
— Вот вам бумага, карандаш, быстро записывайте, что у них тут на лентах, какой текст… И с транспарантов тоже!
Оторопелый, я попытался справиться с заданием, несколько надписей переписал. А были они по тогдашним временам (шестьдесят девятый год) чистой воды "антисоветские". Например: "Борцу против сталинизма", "Борцу за права чечено-ингушского народа", "КГБ — душитель народа"…
Явились некие "мальчики", очень быстренько перенесли тело А. Е. Костерина из морга в катафалк. Ко мне подскочил уже знакомый указчик:
— Трогайтесь немедленно! Вам "зеленая улица"! Все устроено. А им всем — "красный свет". Не успеют. Быстро-быстро кремируйте!
И впрямь — едва выехали за ворота — нашему катафалку — "зеленая улица". Несемся прямиком, как на пожар. Где-то там, позади, остались незадачливые диссиденты со своими "антисоветскими" лозунгами и провокационными намерениями.
Так вот, и на этот раз татары и прочий наэлектризованный люд оказались хитрее кагэбистов. Едва мы влетели на территорию Донского крематория — пришлось тормозить. И здесь — толпы, но уже не спокойные, а шумные, решительные, приветствовавшие тело своего вождя криками, скандированием лозунгов, требований, жестких, насмешливых оценок действий властей предержащих.
Катафалк окружили мгновенно и тесно. Сами вынули тело Костерина и водрузили на пьедестал. И начался так называемый несанкционированный митинг. Я первый раз увидел на нем генерала П. Г. Григоренко, "отступника", "расстригу", он пылко, темпераментно обвинял правительство и КГБ в смерти писателя, утверждал, что это они его замучили… Рассказывал, как избивали Александра Евгеньевича в тюрьмах, как терзали семью.
Как я отнесся тогда к услышанному? Честно — не поверил тому, о чем говорилось, почти совершенно. Я ведь был в то время обычным приверженцем системы, которая пока не может всех сделать сытыми, счастливыми, но обещает и со временем, значит, обещание свое выполнит. Я не хотел верить, должно быть, и потому, что новые знания тяготили душу… Так или иначе прислушивался к выступающим с большой долей недоверия. Тем более многие из них говорили как-то уж чересчур озлобленно, с излишним пафосом и надрывом, как представлялось мне…
