Узбекские народные сказки. Том 1 - Афзалов Мансур Иноятович (электронные книги без регистрации TXT) 📗
Как увидел девушку Шавкат, все мысли у него смешались. И про что рассказывал, забыл. Из головы разум убежал, слова во рту замерли. Умолк царевич.
– Продолжай свой рассказ, царевич! – заговорил старик.
Собрался с мыслями Шавкат и начал дальше рассказывать.
– Гонялся я по лесу за ланью до самой ночи, нигде ее не нашел. Назавтра еще день гонялся – и все без пользы. Понял я, что лани мне не поймать, и решил воротиться. Только назад я дорогу найти не смог, так я к вам заехал.
В это время дверь второй раз распахнулась – и опять показалась та резвая девушка. Засмеялась она, ножкой топнула и за дверью скрылась. У Шавката снова в глазах помутилось, с трудом пришел он в себя и сказал:
– Ну, вот я вам про себя рассказал. Теперь ваша очередь рассказывать.
Старик ему отвечает:
– На это еще время будет. А теперь давайте повеселимся.
Позвал старик девушек, и опять повели они царевича в сад.
Прошло еще так три-четыре дня. Сначала Шавкату очень понравилось в саду гулять, веселиться, а потом заскучал он, брови насупил, загрустил. Заметили это девушки и, чтоб развеселить его, начали еще больше петь и плясать. А царевич все грустил, даже не улыбался, все про ту веселую, резвую девушку думал.
Подошел как-то Шавкат к старику и просит:
– Расскажите мне, кто вы, почему вы в этих пустынных горах живете.
Старик на другое разговор поворачивает, но царевич не унимается, просит. Наконец стал старик рассказывать:
– Родился я в городе Герате. Отец мой богатый купец был, тысячи верблюдов имел. Из Герата в другие города товары отправлял и в Герат много товаров привозил. Отец мой состарился. Зовет меня однажды отец и говорит: «Ну, сын мой Садык! Ты уже подрос, ума набрался. С любым делом, какое я тебе поручу, справишься. А я постарел, мне с караванами ездить трудно. Поэтому я тебе свою торговлю передаю, будешь в разные страны ездить, дела мои торговые вести!
Поклонился я отцу с почтением и отвечаю:
– Ладно, отец! Если вы прикажете, с радостью в путь-дорогу отправлюсь, куда ни скажете – поеду.
Отправлялись из нашего города караваны в Индию. Нагрузил мой отец тысячу верблюдов товарами, дал мне несколько погонщиков, и отправился я в путь. Колокольчики на шеях у верблюдов звенят. А я то на коне, то на верблюде ехал. Ехать надоедало – пешком шел. Так из города в город мы ехали, селение за селением проезжали, потом по степям безводным, по пустыне поехали. Много мы там бед натерпелись. Воды там нет, травы нет, один песок, жара. Много дней мы так ехали, пока до Индии добрались. Наконец в один город прибыли – каждый наш караван целый караван-сарай заполнил.
Первый день мы отдыхали. Я в караван-сарае расположился. Назавтра начали мы товары свои городским купцам предлагать. День торговали, потом ночь наступила, спать легли. Наутро я встал на рассвете, умылся, в мечеть пошел. Смотрю – люди спешат скорей из мечети. Ну и я с ними. А на улице собралась огромная толпа. Тут и дети, и подростки, и пожилые, и старики, и старухи, и женщины, и девушки. И все куда-то спешат, торопятся. Подумал я: «Куда это все люди идут?» – и тоже за ними пошел. А толпа уже подошла к каким-то огромным воротам, по бокам которых стояли свирепые стражи. Вошел и я, вижу: широкая площадь, с трех сторон деревья, а с одной стороны длинная, высокая стена. На площади целый ряд всадников выстроился. Кони высокие, сытые, гривы и хвосты у них длинные, груди широкие, шеи гибкие. А всадники – все одинаково одетые молодые джигиты, один другого красивее. Перед всадниками стоял на площади у столбов восемнадцатилетний юноша, статный, черноглазый, чернобровый, лицо румяное, вот-вот капнет со щеки кровь на землю. Одет он был в ярко-красный шелковый камзол, подпоясанный золотым платком, такие же шаровары. На голове у него была золотая корона.
Народ тем временем площадь заполнил. Никогда раньше я такого скопища людей не видел. Смотрели люди на всадников, на юношу в красной одежде и громко жалели:
– Горе! Такой хороший джигит!
Лица у всех были такие печальные, словно хотели эти люди сказать: «И такой джигит ни за что пропадает!»
Некоторые старики и старухи даже плакали. Вдруг выехал вперед один всадник, с коня слез и подбежал к столбам, а на них большой барабан висел. Взял воин палку и три-четыре раза в барабан с силой ударил. В это время все люди головы подняли и на стену стали смотреть. А в стене было двое ворот, и на одних воротах на острых зубцах людские головы торчали. Как только барабан забил, ворота открылись, и выбежали на площадь десять красивых девушек в белых шелковых платьях. Все они были черноглазые, чернобровые, с длинными косами. Подбежали они с улыбками к юноше, подхватили его под руки и с собой увели. После этого ворота закрылись. Народ еще больше волноваться стал. За стеной жалобно так карнаи, сурнаи зазвучали, вышел на стену какой-то безобразный морщинистый человек в пестром халате, забрызганном кровью. В правой руке человек этот держал нож, в левой – о горе! – голову юноши… Поднял он ее и воткнул на воротах на зубец, рядом с другими отрубленными головами. Как увидели люди палача, в толпе поднялись крики и вопли. Некоторые люди с криками «ой!» на землю бросились. Другие кричали: «Ой, беда! Такого молодого джигита убили!» А женщины стонали, плакали: «Ох! Лучше б ты, не родившись, помер, чем от руки палача гибнуть!» Люди, слезы вытирая, расходиться стали. Ну и я в караван-сарай вернулся и заперся в своей комнате. Никак опомниться после такой страшной казни не мог. Захотелось мне узнать, в чем тут дело, а спросить у кого-нибудь не решался.
Вдруг услышал на улице чей-то голос:
– Ох, горе! Ой, беда!
Вышел, смотрю: идет старик с палкой и все повторяет. «Ой, горе! Ой, беда!» Отпер этот старик одну из комнат караван-сарая и зашел туда. Постучался к старику. Открыл он дверь и сказал: «Заходи, сынок, заходи!» Вошел я, поздоровался. Старик пригласил сесть. Но вижу, что его мой приход удивил.
– Каким ветром занесло тебя, сынок? – сказал он.
Я ему объяснил, что человек я не здешний, и спросил, из-за чего это утром такая страшная казнь совершилась.
– Ты, сынок, приезжий, значит, – ответил старик. – Потому и не знаешь причины этой страшной казни. Ну и хорошо, что не знаешь.
Уедешь, и если будут тебя спрашивать об этом, так и скажешь: «Не знаю».
Хотелось мне тайну узнать и начал я упрашивать старика:
– Ах, отец! Я в вашем городе был, это страшное дело видел. Домой вернусь, отцу, матери, родным рассказывать буду. Они спросят: «За что юношу убили?..» Разве хорошо будет, если отвечу: «Не знаю!»
Подумал старик, подумал и согласился:
– Ну, так и быть. Расскажу тебе, а ты другим расскажешь.
И начал старик рассказывать:
– У нашего шаха Салама есть дочь Мохистара. Не знаю – мать ли ее родила, или пэри, но другой такой красавицы нет в нашей стране. Да и во всем подлунном мире вряд ли сыщется. Слава про красавицу Мохистару по всему свету пошла. Ни одного шаха или шахского сына, ни одного бая или байвачи нет, чтобы по ней с ума не сходили. Все эти влюбленные джигиты в ее дворец приезжают, руки ее просят. Мохистара жениху условие ставит: «Выполнишь это условие – стану твоей женой, а не выполнишь – голову сниму». Джигит красотой ее очарован, как мотылек, на огонь кидается, глаза его уже белого от черного отличить не могут, беда в том, что условие Мохистары поистине невыполнимое. Вот почему всем женихам палачи головы рубят. Много уже юношей свои головы здесь сложили. Вот и сегодня такая казнь совершилась. Сегодня царевич из Басры головой своей поплатился.
Выслушал я рассказ старика, поблагодарил его, в свою комнату вернулся. Люди мои к тому времени товары с выгодой распродали. Осталось только новые товары закупить и домой поехать. Пошел я на базар искать товар и вдруг увидел: сидит на земле какая-то старуха, узел рядом с собой положила и кричит:
– Эй, люди! Кто купит этот узел за десять тысяч золотых?
Я ее спросил:
– Скажи, мать, а что в этом узле?
