Французская литературная сказка XVII – XVIII вв. - де Ла Круа Франсуа Пети (книги онлайн без регистрации полностью .TXT) 📗
А Гарпагона утешилась мыслью, что и без всяких карамелек и леденцов воспитает принца так плохо, что любо-дорого будет смотреть.
Как раз в это время распространился слух, что королева Пустяковин должна вот-вот разрешиться от бремени и что все феи приглашены присутствовать при родах. Гарпагона тотчас отправилась туда, как, впрочем, и остальные. Королева родила девочку, которая оказалась, как вы уже догадались, чудом красоты и которую назвали Зирфила. Гарпагона намеревалась поговорить с королевой, чтобы и эту прелестную малютку взять к себе на воспитание, однако фея Нинетта, это предвидев, ее опередила.
Фея Нинетта была общеизвестной покровительницей королевства Пустяковия. Ростом она не вышла, [183]в ней было не больше двух с половиной локтей, но лицо ее поражало прелестью. И вообще, упрекнуть Нинетту было не в чем, разве что в излишней живости. Казалось, ее уму тесно в такой маленькой голове. Она всегда была чем-то занята, всегда о чем-то думала и обладала такой силой проникновения в суть вещей, что часто ее заносило куда-то в сторону. Поэтому случалось, что выводы Нинетты менее точны, чем суждения людей, которые по проницательности ей и в подметки не годились. Острое зрение и стремительность походки маленькой феи отражали качества ее ума. И совет фей, чтобы помочь ей справиться с этим избытком живости, которому глупцы так и норовили подражать, а когда им это не удавалось, презрительно называли его легкомыслием, так вот, совет фей подарил ей волшебные очки и костыль. Очки эти ослабляли зрение, а значит, и умеряли живость ума, поскольку наша духовная деятельность находится в непосредственной зависимости от телесной. Теперь вы знаете, как были впервые изобретены очки. Потом, правда, их стали употреблять с обратной целью, но удивляться тут нечему — ведь все в конце концов приходит к своей противоположности. Однако если нужно доказывать, что очки вредят уму, то достаточно вспомнить: сколько бы почтенные старцы ни следили за нравственностью своих подопечных, молодые любовники, не имея никакого жизненного опыта, всегда обведут их вокруг пальца, чему виной, конечно же, только очки. Что касается костыля, то он замедлял движение, отчего походка маленькой феи становилась более уверенной. Впрочем, Нинетта пользовалась подарками фей только, когда ей надо было провернуть какое-нибудь сложное дело. Должна вам еще раз сказать, что она была лучшим созданием на свете. Открытая душа, нежное сердце, веселый ум придавали ей особое очарование.
Феи, собравшиеся по случаю рождения принцессы, стали, по обычаю, одаривать малютку и, как истые женщины, начали с внешности, поочередно наделяя ее кто — красотой, кто — обаянием, кто — грацией, кто — соблазнительностью, но тут подошел черед Гарпагоны, которой злоба подсказала, как в два счета перехитрить благожелательность остальных, и она процедила сквозь зубы:
— Сколько бы вы ни старались, все равно она останется животным, за это я вам ручаюсь, потому что наделяю ее глупостью, да, да, она будет круглой дурой.
Сказав это, Гарпагона ушла. Феи спохватились, что упустили главное, но поздно. А Нинетта, нацепив на нос очки и опершись на костыль, заявила, что научит принцессу всему, что может заменить недостаток ума. Остальные феи добавили, что, не будучи в силах совсем уничтожить злой дар Гарпагоны, они все же в состоянии его ограничить: если принцесса кого-нибудь полюбит, то она в тот же миг исцелится от своей глупости. [184]Заметьте, что женщина, которую может спасти любовь, не находится в таком уж безнадежном состоянии.
И Нинетта, взяв Зирфилу на руки, благополучно перенесла ее в свой замок, избежав всех ловушек, которые ей расставила злая фея.
Главной заботой Гарпагоны было дать принцу Палисандру как можно более скверное воспитание. Она надеялась, что ей удастся исказить разум мальчика, направить его по ложному пути и что, несмотря на все усилия Нинетты, ее воспитанница навсегда останется круглой дурой. Что же касается Палисандра, то она приказала его гувернерам говорить с ним все время только о привидениях, и призраках, и разных чудовищах и без конца читать страшные сказки, чтобы окончательно забить мальчику голову всякими глупостями. [185]
Впрочем, такой способ воспитания, придуманный когда-то злобной Гарпагоной исключительно из хитрости, сохранился, увы, правда, уже по глупости, и до наших дней.
Когда принц немного подрос, Гарпагона выписала ему учителей со всех концов света, но так как в злокозненности своей она никогда не останавливалась на посредственном, то заставила каждого из них преподавать не свой предмет. Так, например, она пригласила прославленного философа, скажем, Декарта или Ньютона своего времени, но он должен был учить принца верховой езде и фехтованию. Музыканту, учителю танцев и поэту поручила научить мальчика рассуждать, да и всех остальных учителей тоже распределила соответственным образом, и это оказывалось нетрудно, ибо каждый из них считал себя особенно сильным именно в том, что отнюдь не является его делом. И сейчас встречается немало людей, которых, похоже, воспитывали на этот лад.
Приняв все эти меры предосторожности, Гарпагона не сомневалась в успехе своей затеи. Однако, несмотря на такой способ обучения, Палисандр хорошо успевал. По правде говоря, полезных знаний он не получал, но его ум от всего этого бедлама ничуть не исказился, а, напротив, стал острее. Счастливое возмещение! И в самом деле, не считая хороших уроков, ничто нас так не воспитывает, как наблюдение за комическими персонажами, поэтому Палисандр не принимал всерьез наставления своих учителей. Он стал красив, как бог, картины с него писать, да и только, и очарование его росло вместе с ним — Гарпагона считала, что для нее. Что ж, пусть себе считает, а мы посмотрим, что случится дальше.
Итак, в то время, как Гарпагона из кожи вон лезла, чтобы сделать Палисандра дураком, фея Нинетта чуть с ума не сошла, пытаясь наставить на ум Зирфилу. В замке маленькой феи собирались все самые замечательные люди королевства Пустяковия, и блеску разговоров во время приемов мог бы позавидовать любой европейский двор. Там нельзя было услышать ни общих мест, ни избитых истин, каскадом сыпались остроты, никто не выслушивал ответы на заданные вопросы, однако это ничуть не мешало то сходиться во мнениях, то, наоборот, решительно расходиться, что, впрочем, не имеет никакого значения для блестящих умов. [186]Все выражалось с преувеличениями, это было очень модно и, хотя никто из придворных не испытывал больших чувств и не занимался серьезным делом, они употребляли в разговоре только самые сильные выражения: изменение погоды приводило в ярость,про какой-нибудь жалкий помпон говорили, что он дороже всего на свете,а между оттенками одного и того же цвета для них лежала целая пропасть.Так на всякие пустяки тратились все выразительные слова, и если кто случайно переживал настоящую страсть, то не было средств ее выразить, ничего не оставалось, как хранить молчание, так и возникло речение: «Большие чувства немы».
Нинетта не сомневалась, что, воспитываясь при ее блестящем дворе, принцесса в конце концов избавится от своей глупости, но заклятье, видно, было уж очень прочным. С каждым днем Зирфила становилась все более красивой и более глупой девочкой. Думать она не умела, вечно витала где-то в облаках, а если открывала рот, то изрекала очередную глупость. Хотя обычно мужчины снисходительно относятся к словам красавицы и, что бы она ни несла, считают, что она говорит, как ангел, Зирфилу хвалили только за ее красоту. Бедная девочка была смущена этими комплиментами, воспринимала их как милость и отвечала, что ей делают слишком много чести. Однако они имели в виду совсем другое, смеялись над ее наивностью и пытались соблазнить ее, пользуясь ее неискушенностью.
183
Под именем феи Нинетты (как Кребийон в «Шумовке», 1734, под именем феи Мусташ) Дюкло изобразил Луизу де Бурбон, герцогиню дю Мэн (1676–1753), покровительницу литераторов (см. вступительную статью).
184
Рецепт все тот же, что и в «Рике с хохолком».
185
Дюкло обыгрывает название сказки Ж. Казота «1001 глупость» (1742). Для истории самосознания жанра крайне интересно это сближение сказок со «страшными» историями о призраках и привидениях, которые уже начали появляться в литературе XVII–XVIII вв., но получили широкое распространение начиная с «готического романа».
186
Как принято в галантных сказочных повестях, Дюкло высмеивает манеры, речи светских щеголей (петиметров) — именно ту социальную среду, которая и породила этот жанр.