Баба Яга и ее внучки Ягобабочки - Кузьмин Лев Иванович (книги полностью txt) 📗
— Ну и ловка ты, бабушка… Холст этот — не просто хороший, а он ведь, я вижу, прямо из нашей избы! Как ты туда попала? Как не побоялась моих тятеньки с маменькой?
— Мне шнырять по чужим избам не привыкать! — отмахивается Кикимора. — Только вот и неуправки всего, что ноги теперь гудят от беготни… Так что я с часок отдохну, а ты — шей!
— Невозможно опять шить… — вздыхает Уля. — Забыла я, что мне ещё нужен мой серебряный, тятенькой дарёный, напёрсток. И нужна хоть одна стеклянная бусинка для совсем лучшего украшения твоего, бабушка, будущего сарафана.
— Ба-абушка… Бу-удущего… — сердито запереговаривала Кикимора. — Загоняла ты бабушку-то, беспамятная кулёма! Но так и быть, сброжу ещё разок.
И снова пошла она к чапыжнику, пошла помедленней, чем прежде. Но всё равно Уля и тут выхода-тропинки приметить не успела. Только на этот раз не заплакала, а сказала себе: «Ничего! Теперь меня выручит мой серебряный наперсток!»
И вот Кикимора тот напёрсток вместе с бусинкой принесла, сама тут же на сухие листья повалилась и с большого устатку мигом уснула, даже носом запосвистывала.
А шустрая Уля нашарила на земле в берлоге плоский камешек. Нацелила стальное остриё иголки на сребро-тонкое донце напёрстка, стала давить камешком на иглу: прокололась в донце дырка. Пропустила петелькой сквозь дырку нитку: получилось у напёрстка шёлковое ушко.
Ну а внутри напёрстка Уля подвесила стеклянную бусинку. И вот — был серебряный напёрсток, а стал он серебряным, лёгким колокольчиком!
Уля, чтобы Кикимору раньше времени не разбудить, колокольчик подняла осторожно, да и тут же подцепила под самое дно старухиной корзины. Потом сонную Кикимору — толк!
— Что опять такое? — зашевелилась Кикимора.
Уля заохала нарочно горестным голосишком:
— Ой-ой! Ой-ой! Совсем было я шить собралась, да, оказывается, кроить нечем! У нас с тобой, бабушка, ножниц нету!
— Фу тебе! — забранилась Кикимора. — Неужто сызнова и деревню тащиться? Я и так вся умаялась, утопалась!
— Ничего не поделаешь, бабушка! Надо! Да не забудь и теперь захватить корзину. А то ножницы вострые, в корзине их нести лучше… Ну, а если ты устала совсем, то давай сбегаю за ними я.
У Кикиморы сразу ушки на макушке.
— Эге! — говорит. — Вот ты надумала чего! Видать, ты только с виду глупая… Но меня, нет, не обхитришь! Я и по третьему разу как-нито сброжу собственными ногами.
Подняла Кикимора корзину, кряхтя да охая, полезла по земляным приступкам из берлоги. Она лезет, а серебряный колокольчик каждый её шаг отмечает тонким голоском:
— Тиньли-тень! Тиньли-тень!
Вылезла Кикимора, застыла на месте. Колокольчик, конечно, тоже смолк. Глянуть под самое дно корзины Кикимора не догадывается, смотрит по сторонам:
— Кто это рядом со мной тилитенькает?
Уля из берлоги высовывается, для виду тоже туда-сюда i мотрит, Кикиморе говорит:
— Это, должно быть, совсем крохотная птичка-синичка. ()на, похоже, где-то тут в ближних ёлках прячется, на тебя, бабушка, любуется… Наверное, ты ей нравишься очень! И, видать, ей охота с тобой подружиться, вместе с тобой прогуляться по всему лесу.
Кикимора сразу — вострый нос кверху, давай поправлять на макушке встрёпанные свои лохмы:
— А што? А што? Разве со мной дружить нельзя? Ещё и как можно-то! Я вот, бывало, не то что с этой пигалицей-синицей, а с почтенною Вороной-Каргой дружилась, и мы ()чень прекрасно друг с дружкой беседовали, хорошо и складно каркали! Пускай и эта малявка за мной летит, пускай себе тилитенькает.
И Кикимора побрела к чапыжнику, и колокольчик у неё под корзиной опять запозванивал. Уля же быстренько завернула иголку, нитки в холст, всё спрятала за пазуху, подкатила лукошко с черникой да на цыпочках, всё на цыпочках, пошла вслед за серебряным звоном.
И какими бы ходами-поворотами Кикимора ни запутывала свой путь, Уля с него не сбилась, из чащобы-чапыжника выбралась на вольную, знакомую тропинку.
А там она припустила во весь дух, да и по-за кустиками, по-за ёлками усталую Кикимору опередила. На самом виду деревеньки встала, стоит, Кикимору ждёт.
Кикимора из леса выбредает, Улю перед собой видит:
— Ого! Вот так раз! Ты как это объявилась тут?
— Меня вывел колокольчик!
— Какой такой колокольчик?
— Серебряный! Мой! Он у тебя под корзиной.
Кикимора верит — не верит, корзину медленно вверх дном переворачивает, а быстрая Уля колокольчик — хвать! — и вот он у неё в руке.
Кикимора хотела было по-прежнему зафукать, загукать, рассердиться, да видит: деревенька-то, полная народу, совсем близко. И с досады Кикимора заплакала:
— У-юй! У-юй! Значит, не видать мне теперь сарафана баского, не видать никакой хоть малюсенькой обновочки! И никто уж на меня не полюбуется, никто меня не похвалит!
И по её щекам, по длинному носу покатились такие настоящие слёзы, что Уля не стерпела, вынула из-за пазухи нитяной моток и скрутила из тех ниток разноцветный бантик. Скрутила, повязала его несчастной Кикиморе на встрёпанную макушку:
— Вот! Хоть ты и Кикимора, но мне тебя жаль! И пусть у тебя нету обновы-сарафана, да всё ж ты с бантиком. Иди, покажись своей прежней приятельнице, Вороне-Карге, ей твой бантик будет по нраву. Она тебя похвалит!
И Кикимора тронула рукой бантик, просияла, ойкнула, засеменила обратно в лес, а Уля побежала к дому.
И что она там тятеньке, маменьке да подружкам-девушкам про свои похождения поведала, нам не узнать. Не узнать, потому что сказке — конец!
Честные денежки
Пришёл один деревенский паренёк к справному хозяину на работу наниматься.
Хозяин на паренька взглянул, подумал, пареньку сказал:
— Что ж… На вид ты — хоть куда! Крепок, статен, даже в одёжке аккуратен… Да только вот — честен ли?
Паренёк плечами пожал:
— О собственной честности говорят не словами, а говорят делами. Вы, ваше степенство, меня испытайте на деле.
Ответ хозяину понравился, и он взял к себе паренька ухаживать за конями.
А кони у хозяина — верховые и упряжные. Кони у хозяина — для полевой пахоты и для выезда в добрые люди по праздникам. И каждый конь требует ухода-пригляда особенного. Но паренёк заботы такой не испугался, возле коней он стал стараться во всё своё умение, и каждая лошадка у него была всегда сыта, весела, начищена и причёсана — ну, прямо как картинка!
Хозяин доволен пареньком.
Но вот наступила осень, пришло время расчёта, и хозяин решил работника своего на честность-то испытать ещё раз.
Приглашает он паренька к себе во светёлку, кладёт перед ним на стол целый кошель полновесных серебряных рублей, пареньку говорит:
— Бери из кошеля сам столько, сколько, ты полагаешь, тебе причитается.
Сказал хозяин так, да и вышел из светёлки вон.
Паренёк перед столом, перед полным серебра кошелём стоит, не знает, что и подумать. Наконец сообразил, что это хозяин его всё ещё испытывает, и вот взял из кошеля только один рублик.
Взял, сам себя утешил:
— Мне больше и не причитается… На полноценный-то рублик, даже и на единственный, можно жить хоть целый год!
Зажал паренёк серебряную денежку в руке, в кулаке, выбежал из светёлки во двор. От волнения, от переживания захотел испить холодной водицы.
Шагнул паренёк к колодцу, выкрутил одной рукой наверх тяжёлую бадью, другой рукой стал бадью подхватывать, и тут кулак с монетой поневоле раскрылся, и серебряный рублик выпал, да и мигом исчез в колодце на дне.
— О-ёй! — вскричал паренёк. — Пропал, утонул весь мой годовой заработок!
А снизу из глубины тёмной вдруг доносится голос колодезной лягушки-квакушки:
— Ква-ква! Ква-ква! Успокойся, не горюй. Честная денежка не тонет! Я твой рублик до поры до времени сохраню, а ты ступай, ещё рублик зарабатывай.
Делать нечего, пошёл паренёк опять к тому же хозяину, и хозяин вновь с превеликой радостью приставил паренька к прежней конюшенной работе.
