Польские народные сказки - Автор неизвестен (читать книги бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
— Не ждите его понапрасну, — отвечает ведунья-колдунья, — не воротится он больше домой. Камнем врос в гору и останется там на веки вечные.
Опечалились братья. Идут домой и по дороге спорят, чей черед за живой водой идти. Рассердился умный брат и говорит:
— Сиди, дурак, дома! Где тебе за живой водой идти. Уж если брату, бывалому солдату, не повезло, тебе и подавно не повезет. Без ума тут ничего не выйдет. А мне ума не занимать стать. Уж я-то знаю, как черта перехитришь. Брызну на него святой водой, он и отступится. Жди меня через неделю.
Простился с братом, взял кропильницу с кропилом и в путь за солнцем отправился.
День прошел, и два, и три, вот и неделя чается. А старший брат будто в воду канул. Побежал младший брат в лес к бабке-ведунье и спрашивает, куда брат подевался.
— Не жди его понапрасну, — отвечает ведунья-колдунья, — не воротится он назад. Камнем врос в гору и останется там на веки вечные.
Опечалился младший брат. Да что поделаешь, слезами горю не поможешь. Прибежал он домой, котомку с хлебом взял, косу наточил, через плечо повесил и в путь за солнцем отправился.
Он и день идет, и другой идет. Три реки переплыл, три леса из конца в конец прошел и на третий день на закате солнца заколдованную гору увидел.
Стоит гора высоченная, вершиной в облака упирается, лесом черным ощетинилась. Дубы да сосны, буки да ели, точно великаны в гору лезут, друг дружку плечами подпирают. В прогалинах меж деревьями — терновник да шиповник колючий, трава ядовитая, камни огромные, скользким мхом поросшие. В чаще змей да ящериц, жаб да лягушек — видимо-невидимо. Змеи шипят, клубками свиваются: ужалить хотят.
Как туда идти, когда даже издалека глядеть страшно?
Постоял вдовий сын, вспомнил мать неживую, собрался с духом и на гору полез. Руки себе все изрезал, ноги искровенил. Змеи его обвивают, жалят, колючки одежду рвут, царапают, трава сама в рот лезет, ядовитым соком отравить норовит. А ему всё нипочем.
Много ли, мало ли шел, вдруг слышит, окликает его кто-то:
— Эй, погоди! Куда идешь?
Чуть было не обернулся вдовий сын, да вспомнил, что ему бабка-ведунья наказывала, и дальше пошел.
Вдруг, откуда ни возьмись, с левого бока странник в куцем кафтанишке. Ростом невелик, с виду неказист.
— Здравствуй, приятель! — говорит этак вежливо и шляпу снимает. — Куда путь держишь?
— На гору! — отвечает вдовий сын.
— А зачем ты на гору лезешь?
А вдовий сын в ответ:
— Живой воды хочу зачерпнуть.
— Ну, тогда нам с тобой по пути. Я тоже за живой водой иду. Пойдем вместе.
— Пойдем, коли хочешь.
— Ты, брат, не туда идешь. Зачем сквозь чащу продираться, по камням карабкаться? Посмотри, вон, налево, какая дорога широкая да ровная.
Глянул вдовий сын налево, и впрямь — дорога, как стол, гладкая, улиткой в гору ползет.
— Пойдем, пойдем! — уговаривает его попутчик.
— Сам иди! А я напрямик пойду, — говорит вдовий сын: слова бабки-ведуньи крепко помнит.
— Пойдем!
— Отстань! — отрезал вдовий сын.
— Ну и сверни себе шею, дурак! — Странник в куцем кафтанишке заскрипел в бешенстве зубами, отскочил в сторону и исчез, будто его и вовсе не было.
Карабкается вдовий сын в гору. Вдруг по всему лесу гул пошел. Позади лай, вой, свист, точно за ним тысячная стая волков и собак гонится.
— Ату его! Ату! — науськивает их кто-то дьявольским голосом.
Яростный лай все ближе и ближе. Вот-вот его бешеная свора нагонит и в клочья растерзает.
Только хотел он обернуться, косой на них замахнуться, да вспомнил слова бабки-ведуньи и вперед шагнул.
В тот же миг не слышно стало ни треска, ни грохота, утих свист и лай. Только хохот — протяжный, оглушительный — прокатился по лесу, ветвями, точно ветер, зашелестел, и все смолкло.
Не успел вдовий сын опомниться, а тут новая беда!
В непроглядной тьме зарево вспыхнуло, будто солнце в неурочный час взошло. Посмотрел он наверх: полнеба пламенеет. Это лес горит, огнем полыхает. Огонь навстречу ему подвигается, растет, жаром палит. Деревья, как головни гигантские в печке, огнем пышут, искры мечут, друг на дружку валятся, путь ему преграждают.
Помертвел от страха вдовий сын. Ноги к земле приросли. Живьем в огне сгоришь, в пепел обратишься. Но вспомнил он мать неживую, страх одолел и в огонь-пламя кинулся.
В раскаленные угли по колено проваливается, от жара дыхание перехватывает, черный дым глаза ест, а он идет и идет напролом, никуда не сворачивает. Чуть живой из огненного ада выбрался.
Вышел вдовий сын из огня-пламени, посмотрел вверх, а вершина-то уже близко, рукой подать! Отлегло у него от сердца.
Посмотрел в другой раз, радость померкла, в страх обратилась. Перед ним отвесной стеной скала до неба высится.
В третий раз посмотрел, у подножия скалы нору чёрную разглядел. Перед норой змей о семи головах спит, во всю мочь храпит.
Задумал вдовий сын дракона перехитрить, сонного убить. Да не тут-то было! Как услышал дракон человечьи шаги, встрепенулся, проснулся и на ноги вскочил. Все семь голов огнем палят, жаром пышут. Зарычал дракон — гора зашаталась. Зубами ляскнул — лес застонал.
Вдовий сын острой косой семь раз взмахнул и все до единой головы сшиб. Поганое чудище дух испустило, а головы в глубокую пропасть покатились.
Вот вполз вдовий сын в драконье логово. А там дым, темень, чад — дышать нечем. Встал он с трудом на ноги и пошел. Идет в потемках, в горле пересохло, пить хочется — страсть. Еле ноги бедняга волочит. А пещере конца нет.
Вдруг сбоку из расщелины яркий свет брызнул и дивным запахом повеяло. Чудно ему: откуда под землей солнечный свет? Подходит поближе — перед ним пещера, точно храм громадный, а в пещере сад красоты невиданной. Понизу травка майская зеленеет, розы и лилии цветут, дивным запахом дурманят. На траве-мураве деревья стоят, на них плоды румяные. Ветви под тяжестью их к серебряному ручейку клонятся. Пария голод, жажда донимают, но он отвернулся и дальше пошел.
Долго ли, коротко ли он шел, только опять из расщелины свет пробивается. Подошел он поближе, видит — грот, просторный, высокий, под сводом на золотой цепи золотая лампа торит. А вдаль стен понаставлены кадки, сундуки, ларцы, полные золота, серебра, драгоценных камней.
Не позарился вдовий сын на богатство, отвернулся и дальше пошел.
Вот идет он, идет и вдруг слышит дивную музыку и пение, будто сто соловьев разом поют. Тут скала перед ним расступилась, распахнулись двустворчатые двери и засверкал золотом зал.
Посреди зала на мягком узорчатом ковре десять красавиц в прозрачных, как туман, одеждах под музыку танцуют и нежными голосами поют. Как увидели молодца, танцевать перестали, и та, что краше всех, к двери подбегает, улыбается ласково, белой ручкой манит, сладким голоском зовет.
Тут и святой бы не устоял, но вдовий сын вспомнил свою девушку — белую лилию, что в деревне осталась, глаза рукой заслонил и дальше ощупью побрел. Шел, шел и в железные двери уперся. Рукой до них дотронулся, они со скрежетом распахнулись, и вышел он из тьмы на свет солнечный, на самую вершину заколдованной горы.
Стоит он на вершине, дух переводит, кругом озирается. А тут все, как ему бабка-ведунья предсказывала: на голой, как ладонь, скале одно-единственное дерево растет, серебряными листочками звенит, словно на ста арфах разом играют. Из-под корней прозрачный родник течет, на верхней ветке золотой сокол покачивается.
Увидел молодца золотой сокол, крыльями взмахнул, золотыми перышками зазвенел, поднялся в вышину и исчез в облаках.
Вдовий сын из сил выбился, к говорящему дереву ползком ползет. Приполз, на голую скалу лег и к источнику припал. Пьет, и с каждой каплей сила в нем прибывает, раны затягиваются, заживают, словно и не было их.
Напился он вдоволь, на ноги вскочил и радостным взором на мир поглядел, что внизу раскинулся. Раннее солнышко позолотило землю своими лучами. А на земле гор, полей, лесов, рек, деревень, городов — не счесть! И все такое яркое да пестрое, как на картинке. Сто лет глядеть будешь — не наглядишься.
